Навигация по сайту

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ПИЛОТНЫЙ ПРОЕКТ

ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ

ОДИН ДЕНЬ В УНИВЕРСИТЕТЕ

Александр Архангельский: “Нынешние учебники по сравнению с советскими – небо и земля”

Интервью
Очень серьезная филология очень простым языком — таким должен стать учебник по литературе нового образца, одним из соавторов которого стал литературовед, писатель, телеведущий и профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики Александр Архангельский. О своем участии в написании учебника, о нововведениях в школьной программе по литературе и том, стоит ли идти в гуманитарии в 2016 году Архангельский рассказал Миле Дубровиной.

О преимуществе современных учебников над советскими

С той предметной областью, которая меня, увы, очень рано перестала интересовать, все было не так уж и плохо: математика, физика, география и астрономия, которой сейчас практически нет, в СССР преподавались на высоком уровне. Но с литературой, историей, тем более обществоведением, не говоря уже про изо и музо — никаких плюсов я в советской школьной системе не вижу. И дело не только в том, что тогда в школе к ним подверстывалась идеология. Само преподавание этих предметов, за пределами опыта учителей-новаторов, методически никуда не годилось. А тем, кто говорит, что в советской школе были замечательные учебники, советую попробовать их перечитать. Лучше перед сном — действует как снотворное. Скучища.

Какие бы ни были гуманитарные учебники сейчас — они могут нравиться или не нравиться — по сравнению с советскими это как небо и земля

Но почему же, будучи дуболомной по методам, советская школа была подчас продвинутой по результатам? Потому что начетничество искупалось альтернативностью: параллельно существовала система внешкольного образования и воспитания. Это была именно система, в отличие от современных разрозненных кружков, часто — платных, в крупных городах. Вопреки всем мифам, тотально управляемая школьная модель и относительно свободная внешкольная прекрасно друг друга дополняли, и на этом балансе обеспечивалась возможность выбора. То есть все штучное, нестандартное, по интересам ты добирал после уроков во Дворцах пионеров, домах юных техников. Кстати, именно это помогло мне увлечься литературой.

Моя покойная мама из лучших побуждений чуть было не отбила у меня всякую охоту к литературе. Мечтая вырастить меня человеком культурным, она заставляла писать рецензии на прочитанные книги. Это кончилось тем, что я перестал читать, чтобы не писать эти самые рецензии. И на какое-то время увлекся математикой. Зато потом, как все нормальные люди, я начал сочинять стихи.

Есть даже такой феномен в школьной психологии: сам пишу, других не читаю. Это был мой случай: сам писал, а читать не хотел

И пошел я в Дворец пионеров, записываться в кружок рисования, а заодно, по необъяснимой прихоти, записался в кружок литературного творчества к Зинаиде Николаевне Новлянской. Она и развернула меня к литературе, а в 1980-м я сам уже начал вести кружок в том же Дворце.

Почему история и география умирают

Судя по собеседованиям, которые мы не первый год проводим в Вышке, могу твердо сказать, что география как массовый предмет умерла. А история как набор фактов близка к состоянию комы. И вообще все, что нужно запоминать, нынешние выпускники школ знают плохо. А соображают в разы лучше: многие умеют быстро соотнести разнородные элементы и дать разумную интерпретацию нового материала. То есть аналитические способности выросли, а в том, что касается конкретных знаний, все печально.

Если продолжать тему сравнения с СССР, то тогда все было ровно наоборот. Иногда говорят — ну и пусть, главное, чтобы понимали, а информацию найдут в интернете. Но какая-то база, ориентиры и в прошлом, и в настоящем должны быть. История, строго говоря, это карта времени: надо представлять, что с чем соотносится, что чему предшествовало, что за чем следовало, как одно связано с другим. А географическая карта — карта пространственных соотнесений. Значит, мы угодили в мир, где ничто ни с чем не соотносится, но при этом все словно бы просвечено рентгеном.

О работе над учебником по литературе

У нас с соавтором, директором подмосковной гимназии «Образ» Татьяной Смирновой сейчас полубезумное состояние: вычитываем гранки, верстки, сверки всей учебной линии по литературе общей школы. Обязаны успеть к осени, потому что близится грифование, и в какую секунду оно будет назначено, мы не знаем.

Работа для меня необычайно важная. Но при этом необходимо понимать: учебник все-таки надстроен над школьным процессом. Он, говоря словами Митрофанушки, «прилагательно», а не «существительно». Каким бы продвинутым он ни был, он все равно компромиссен.

Составитель учебника не должен тешить себя иллюзией, будто бы он в одиночку поменяет школьный процесс в лучшую сторону

Хотя сделать это в худшую сторону при большом старании, наверное, можно. Учебник дает некоторый фундамент, на котором строится главное — здание предмета. И строит это здание учитель, а не автор учебника. Поэтому последний ни в коем случае не должен мешать учителю проявлять его право на свободный выбор.

В свою очередь, система позволяет обеспечивать относительную вариативность любому составителю учебника, и этим правом мы тоже пользуемся. Но прыгнуть выше головы не можем, радикальные решения не пройдут.

Если взять среднего (типического) учителя, то окажется, что у него есть любимые темы и те, которые ему даются хуже, и что количество часов у него запредельное. Что он в нашем учебнике найдет? Стандартный «золотой список», который очевидным образом должен присутствовать в любой учебной линии плюс не вполне стандартные ходы. Например, начиная с пятого класса, осторожно, медленно, — потому что заповедь «не навреди» очень важна — учебник начинает вводить современную подростковую литературу. В пятом классе это может быть просто совет: «Почитай летом стихи Марины Бородицкой, зайди на сайт „Библиогид“, загляни в рекомендации…»

О современной литературе в школьной программе

Начиная с шестого класса, современная — в узком смысле слова — литература вводится в виде отрывков. Главы из книг, которые вышли совсем недавно, например, из «Сахарного ребенка» Ольги Громовой. Дальше начинается подростковая тема в литературе, и, разумеется, надо включать конец XX и начало XXI веков. Например, «Над пропастью во ржи» позволяет обсудить проблему идеала в восьмом классе. А в седьмом классе актуальна сквозная тема путешествий: ее мы связываем с общим ходом мировой литературы и берем произведения от «Одиссеи» до «Властелина колец».

В учебнике много творческих заданий: чтобы стать большим читателем, человек должен сначала стать маленьким писателем

В пятом классе полезно сочинять свои скороговорки, пословицы и загадки, чтобы понимать, как они устроены изнутри. С другой стороны, если детям сейчас видеокультура ближе, почему мы должны прятаться от этого? Через знакомое и понятное мы идем к незнакомому и непонятному. В пятом классе, например, берем текст Распутина «Уроки французского»: «Напиши рецензию, пойми, почему режиссер может взять этот сюжет, а тот не может». К восьмому классу предлагаем попробовать сделать свой сценарный план, а в школьном кружке — снять свой фильм на мобильный телефон. Так мы не от литературы идем к видео, а через видео идем к литературе.

Современная литература делится не на хорошую и плохую, а на живую и мертвую. Поэтому если мы включаем в учебник современную литературу, мы должны понимать, что, может быть, этот текст через десять лет умрет, не выдержав проверки даже коротким временем. В этом нет ничего страшного: он обладает другими важными свойствами, свойствами «подсветки». А именно — он написан на теперешнем языке и жизнь, описанная в нем, понятна, похожа на ту, что окружает нас.

Чтобы понять, что «Евгений Онегин» — молодежный роман, где герои почти сверстники школьников, надо взломать автоматизм восприятия, порвать шаблон

С одной стороны, можно нудно объяснять, что Татьяна, Ольга, Ленский очень молоды, что им нет еще и 20 лет. А можно, кроме «Онегина», дать почитать более современный молодежный роман и сказать: «Посмотрите, а в „Евгении Онегине“ тоже первая любовь».

Есть также другие возможности, которые редко используются в школе, по непонятным мне причинам. Например, текст «Капитанской дочки» — книжки, без которой нельзя представить русский литературный код — считывается с большим трудом. Язык уходит, к сожалению, все дальше, количество незнакомых исторических реалий очень велико. Но кто сказал, что не может быть цифрового издания со всплывающими мультимедийными комментариями? Почему комментарий обязательно должен состоять из сносок, бесконечных примечаний, которые тормозят процесс чтения, не может превратиться в анимированное сопровождение текста? Мы сами этого не делаем, а потом жалуемся, что они не читают.

Об инновациях в образовании

Я бы боролся не за сохранение старого и не за радикальные перемены, а за нереволюционное вхождение нового. Хватит революций, нужна эволюция, а она предполагает траты, причем не разовые — это вам не нацпроект «Образование», на который кинут огромное количество денег, а они потом «уплывут». Нам нужны системные вложения в будущее: переквалификация преподавателей должна быть неформальной и постоянной. Не просто «привели на семинар и рассказали про новые методики» — необходимо включение в педагогические практики, которые соответствуют новому миру.

Через 10 лет на дорогах будут автоматизированные дроны, а мы все мыслим так, будто по ним мчится тройка Чичикова

Если ничего не сделать здесь и сейчас, то мы начнем отставать навсегда. Произойдет системный крах, после которого модернизация будет стоить нам гораздо дороже, а осуществить ее будет гораздо тяжелее. При этом надо понимать, что модернизация начинается только тогда, когда спина уже почувствовала стену, когда некуда отступать. Потому что любое обновление — это очень больно. В общем, либо мы принимаем волевое политическое решение и делаем ставку на творческое, неформальное, неформатное, и развиваем новые образовательные технологии, либо мы стагнируем. Это как с СССР: только идиот может радоваться тому, что Союз почти мгновенно развалился (потому что это кровь и поломанные судьбы), но только идиот не может понимать, что распад — это расплата за отказ от своевременных перемен.

О перспективах гуманитарных профессий в России

Можно плакаться, что делать ничего не дают, а можно выбрать бег с препятствиями. Вспомните, как действовали педагоги-новаторы в 1970-е: через не могу, через нельзя. Более того, мощные педагогические идеи возникли именно в позднесоветский период: вариативное образование, педагогика сотрудничества. И система оказывалась слабее, чем творческие учителя. Кроме педагогов, в позднесоветские годы на будущее работали экономисты, которые успели что-то проработать, в отличие от гуманитарной интеллигенции, которая как в 68-м году после танков в Праге уснула на кухне, так и проснулась в 86-м, когда опять разрешили. И все оставшееся время потратила на то, чтобы обсуждать, кто хуже, — Сталин или Ленин.

Что до журналистики, то если сейчас какой-нибудь ребенок скажет родителям, что он хочет стать журналистом, то правильнее всего объяснить ему, что такой отдельной профессии больше нет.

Есть широкая компетенция креативных индустрий и мультимедиа, одной из малых частей которой является журналистика в старом ее понимании

Когда-то, очень давно, на журфаке были специализации — телевидение, радио, газеты. То есть можно было одним промыслом заниматься всю жизнь. Сегодня если ты не умеешь писать, снимать, монтировать, не понимаешь законов сторителлинга, не умеешь управлять культурными проектами, не знаешь, что такое фандрайзинг и, например, мультимедийное продвижение того же фандрайзинга, ты не будешь успешным. При этом если ты гениальный медиевист и собираешься, условно говоря, изучать вопрос появления жанра жонглеров в средневековой французской народной поэзии, ты должен плюнуть на все прагматические вопросы и идти туда, где будешь счастлив. Потому что если делать то, что не нравится, компромисс с жизнью не удастся. По верхам или в глубины, вершки или корешки — это другой вопрос, тут каждый выбирает для себя.

Вообще, я жил и работал при четырех режимах: коммунистическом, перестроечном, ельцинском и сегодняшнем. Опыт показывает, что действовать, хоть и с неизбежными издержками, можно почти всегда. Другое дело, что впереди не провал, а промер, как писал Мандельштам. Но ведь и через трагедию, как выяснилось, тоже можно пройти.

Информация с сайта mel.fm

28 / 06 / 2016

Показать обсуждение