В детстве, встречаясь с семейными следами истории, вещами, фотографиями, «гво́здиками» прошлого, в душе я переходил на внутренний «шёпот». Почему? Потому что рядом с былым трудно говорить громко. Это как на погосте… только шум берез, листвы, травы, ветра… Но громко нельзя говорить… Это ощущение правды встречи жизни и смерти, граница миров, яви и нави…
В истории – как на кладбище, нельзя шуметь. Можно видеть, знать, но нельзя тревожить. Лучше тихо идти, чтобы ничего не задеть. Иначе можно, как на минном поле, взлететь на воздух.
За того парня – Валентин Дьяконов (М. Фрадкин – Р. Рождественский)
Вот и в детстве я еще до учебы в школе встречал дома тихие, но «горящие» следы этого самого прошлого.
Среди вещей дома хранилась спрятанная часть знамени – вырезанная центральная часть знамени, которую спасли от уничтожения, на которой были вышиты профили Ленина – Сталина. Это след борьбы против «культа личности». Но жалко ведь? Красиво? И материал красивый – бархат, и вышивка. Зачем? Это еще, конечно, не вопрос Достоевского об убитой старушке, но и мне-то было тогда всего года четыре. Дети и историки всегда копаются там, где не надо. Просто хотелось понять, почему и зачем взрослые поступают так.
А у моей прабабушки Веры, которая не умела читать и которая сама ещё родом из XIX века, хранилось бережно два портрета – Николая II и Сталина. Обратите внимание, что эти портреты она пронесла через 30-е годы, Вторую мировую войну, эвакуацию и другие исторические события, когда порой даже документы трудно было сохранить. Она не боялась ничего. Эх, прабабушка! Ни сбережений, ни украшений она в жизни не накопила, а вот портреты хранила. Тогда я впервые их увидел и узнал об этих людях. И еще для прабабушки была важна память о местах своего детства, и любимой реке её детства – Южный Буг (Винницкая область). Она не любила Западную Украину и очень хотела вернуться на Центральную Украину (сегодня практически забыли, что кроме Западной и Восточной, есть еще и Центральная Украина), чтобы там и умереть. Хотя нам с прабабушкой было легко друг с другом – мы оба не умели читать, а она еще любила рассказывать (а я любил слушать. Говорить мне тогда было не о чем).
В пионерлагере, где я проводил лето, была лавка-памятник, на которой сидел Ленин и с любовью смотрел на окружающих, а рядом с ним на скамейке лежало два каменных плаща – один плащ Ленина, а второй Сталина. Сталина вырубили, а его плащ остался. – «Он ушел, но обещал вернуться».
Объяснить нам это все обычные люди и вожатые не могли, и сказать что-то тоже опасались. Да и современные вожатые в большинстве, думаю, что тоже не умеют и не знают, как отвечать на мировоззренческие вопросы. Правда ведь? Их учат играть и играться! А жизнь – не игра, и мальчик с девочкой – это не гендеры, а люди. Педагог – не птица, мухомор – не ягода!
И что же оставалось тогда нам – поколению вопросов, лишенному ответов? Нам оставалось думать обо всем самим. Чудесная эпоха, когда нет искусственного интеллекта, есть только твой… Нет, это не «интеллект», а твои развивающиеся ум и душа. И такое не часто бывает в истории.
Попытка «пошуметь» в истории, закричать (синоним слова «замазать», сделать не существовавшим, но только не краской, а звуком) в ней то, что было, приводит к тому, что история, как кровь в триллере, начинает проступать из любого места. А объяснить это становится трудно. Возникает страх и ужас непонимания.
Картошку моя бабушка хранила в погребе с огромными толстыми стенами из валунов и кирпичей. Это было самое старое здание в городе – XVI века – бывшее здание Арсенала и тюрьмы. Толстые стены и маленькие зарешеченные окна в сыром подвале бывшей тюрьмы. А рядом был единственный сохранившийся фрагмент крепостной стены города – «мур» (польско-укр. вариант слова), на которой росли сливы, а на них сидели дети и ели эти самые сливы.
Детство и воспитание историей. Для этого должны быть живые следы истории, ощущение времени, времени и человеческой жизни. Не «интересненькое», а осмысленное, живое дыхание и сосуществование с нами рядом и в нас прошлого и людей. Не электронная игра, а живой след человеческой жизни в истории.
А от 1941 года и начала войны у меня в детстве был воротник гимнастерки дедушки. Он ушел в эти страшные сражения лета на Украине, в эти окружения, прорывы, безымянные подвиги миллионов людей. Там он и остался: в Зеленой браме, месте окружения и гибели 6-й и 12-й советских армий в июле–августе 1941 года, к кому он прорвался на помощь в составе 2-го мехкорпуса.
Да, самые страшные тайны истории я встретил в детстве, до школы. Потом, даже в науке – это уже не те тайны, что тогда – бесконечные тайны детства. Ведь в детстве мир наполнен тайнами как стеной, за которую совсем не понятно, как проникнуть. А как и где? Куда идти? С кем говорить?
Маленький принц – (М. Таривердиев – Н. Добронравов) – Эдуард Хиль
В моем поколении было не принято учить детей читать и писать до школы. В педагогике того времени считалось это вредным. Может быть, в этом есть своя правда. Но был целый период, когда вокруг были какие-то важные буквы, надписи, а я их не понимал. Вечерами по улицам ярко и красиво светились надписи. И это была не реклама. Или социальная реклама, как скажут современные социальные маркетологи.
На улицах переливалась светом вот эта самая надпись – «Слава КПСС!», и еще красивее светилось более длинное для зрения утверждение – «Коммунизм победит!». Кто мне мог и что про это рассказать? – Вырастешь, всё сам узнаешь! Этим посылом и тогда, и сейчас отгоняют надоедливых детей.
А как расти, если не знаешь, в какой мир ты попал? И как расти, если ты не знаешь, почему эти буквы так важны, что никто не может тебе про них рассказать? Оказывается, самое главное окружено тайной – и Дед Мороз, и КПСС… Все про них знают, но никто не может рассказать. А куда ребенку деваться? Как жить в таком мире, где все важное – это тайна?
И на исторический факультет в 3 года не берут. И про исторический факультет тогда я тоже не знал. В 3 года приходится быть свободным историком в странном мире.
Ведь это странно, согласитесь сами, что Дед Мороз, о котором все знают, что он не существует, но он приносит подарки детям, а КПСС, буквы которой все видят и она есть, но сказать про нее никто и ничего не может. И подарков от неё тоже нет. Странно? Действительно, странно. Это и урок нашему Институту детства в подготовке воспитателей. Они должны уметь рассказывать про то, что зримо лежит на поверхности нашей жизни, но не говорится и не называется.
А как сегодняшние дети? Им еще сложнее. Они не видят вообще «букв» в окружающем их мире, они видят экран, который заменяет и мир, и вопросы. А если однажды этот экран погаснет? И скажут им, что его, как и Деда Мороза, на самом деле не существует? А есть совсем другой мир за этим экраном. Как тогда? Смогут они жить? Мир экрана тогда просто погаснет. А кто ответы будет давать и где, и как? И это совсем не просто – научить детей потом видеть настоящий мир. Это непонятно сегодняшним взрослым, которые росли в мире жучков, тополиного пуха и запахов цветущей липы.
Майя Кристалинская “Детство ушло вдаль”
Именно тогда я обрел то, что называют у нас имперским сознанием, которого нас стараются и считают необходимым лишить. Имперское сознание означает, что еще в детстве меня и моих друзей интересовало не только варенье и печенье, но смыслы нашей индивидуальной и общей жизни. Надо было решить, для чего мы будем жить взрослыми?
Да, именно тогда я со своим другом Юрой рассматривал карту земного шара и мы строили планы, что следующие территории, которые мы должны включить в состав СССР – это Австралия и Аляска. А я продумывал возможности перебраться на Аляску, чтобы организовать борьбу индейцев за национальное освобождение. В общем-то нельзя сказать, что в детстве мы с другом были неправы, хотя и не заканчивали тогда не только Академию Генштаба, но и в школу только собирались идти.
Конечно, я был уверен тогда, что девочек называют Катями, Катюшами в честь гвардейских минометов и когда поют «выходила на берег Катюша», то речь именно шла про гвардейский миномет для того, чтобы стрелять. Ну а зачем еще выходят на берег «Катюши»? Да и понятно, что девочку могут назвать в честь такого явления, как «Катюши», а не наоборот же?
Наше сознание – это понимание того, что у нас есть цель в этой жизни и у нашей страны тоже есть миссия в мире Земли. И наши общие смыслы совсем не сводятся к тому, чтобы набрать как можно больше и лучше «игрушек», чем у остальных. Есть много того, что не измеряется преходящим. И остатки вещей из прошлого, прах прошлого – это как раз свидетели существования в мире непреходящего, важного и передающегося от человека к человеку.
Помни о главном!
Право жить в мире, в истории – El derecho de vivir en paz – Inti Illimani Histórico, Quilapayún, y Daniel Alcaíno
Дмитрий Бортнянский – Херувимская №7
