Профессор, заведующий кафедрой психологической антропологии МПГУ Алексей Обухов о том, как разговаривать с детьми про террор и к какой информации и в каком возрасте готов ребенок.
Дети дошкольного возраста знают слово «смерть», но не понимают его сути. Точнее, вписывают в свою картину мира по-своему. У меня есть видеозапись из детского сада, снятая этой весной, где дети 4-5 лет увидели мертвого голубя. Он их заинтересовал — видимо, в первую очередь, тем, что он не похож на знакомых им голубей — не отпрыгивает и не улетает. С опаской они стали трогать его палочкой и говорить: «проснись». Голубь не просыпался. Тогда они приняли решение, что это какой-то «неправильный» голубь и потеряли к нему интерес. Вполне может так быть, что, несмотря на разговоры про теракты, которые ведутся вокруг взрослыми, ребенок может не замечать чего-то необычного и не проявлять интереса к происходящему. Дети не различают содержание фильмов и новостей по их реальности. Если ребенок дошкольного возраста не задает вопросы о новостях, не стоит начинать разговор самим. У детей и так много эмоционально значимых для них проблем: родители поссорились, папа за что-то наказал, воспитательница не дала поиграть в то, что хотел, более сильный ребенок отобрал игрушку и так далее. Точно можно сказать — дети очень чувствительны к эмоциональному состоянию близких взрослых. И важно регулировать свое состояние в присутствии ребенка. Нагнетание психоэмоционального напряжения деструктивно для детской психики.
А вот если ребенок сам задал вопрос взрослому — обязательно нужно ответить. И не следует снижать значимость и сложность трагедии. Важно найти понятные для ребенка слова и понятия, с помощью которых попытаться объяснить суть произошедшего, но ни в коем случае не запугать.
Младшие школьники, скорее, будут сами задавать вопросы о происходящем. И на них нужно ответить, учитывая уровень понимания, попытавшись понять, о чем на самом деле ребенок спрашивает. Следует отвечать именно на те вопросы, которые дети зададут сами. Потому что вопросы они задают такие, которые им понятны, чему они могут сопереживать. И важно отвечать честно. Например, на вопрос «а с нами это может случиться?» не следует отвечать: «конечно, нет». Не нужно врать детям, иначе они перестанут верить.Можно ответить по-другому, но правду: «Это может произойти с каждым, но вероятность очень мала. Тебе лично бояться не стоит. Опасности в повседневной жизни порой больше, просто нужно быть внимательным. Например, аккуратно переходить дорогу, не подходить к краю платформы».
Во время теракта в Беслане у детей была очень высокая идентификация с ситуаций. У многих детей в России тогда появились страхи. И это был один из непростых и довольно длительных негативных шлейфов этого теракта. Нагнетание и эмоциональное заражение в тот момент негативно отразилось на многих школьниках по всей стране, с чем пришлось специально работать психологам.
Важно стараться не допускать погружения детей в ситуацию эмоционального заражения, повышающего тревогу и снижающего чувство безопасности.
С подростками совсем другая ситуация. С ними важно и нужно говорить. Проблема жизни и смерти — одна из ключевых в развивающемся самосознании подростка. Но понимание смерти тоже еще особенное. Подросток не до конца понимает безвозвратность своей жизни (отсюда особенности подростковой суицидальности) и у него ограниченное понимание ценности жизни другого (отсюда подростковый цинизм и возможные агрессивные проявления). С подростком очень важно говорить не формально, не оценивая вопросы и ответы ребенка. Нужно попытаться понять, о чем он думает, как оценивает. Если оценки и суждения вашего ребенка удивят, не совпадут с вашими оценками, не принижайте мнения ребенка. Поделитесь своими мыслями и переживаниями. Проговорите о том, как вы поняли его восприятие. Проясните причины и обоснования мнений самого подростка. Во время разговора ориентируйтесь на безусловную ценность человеческой жизни, покушение на которую ни одной целью оправдать нельзя. Если же вы другого мнения — тогда, прошу, лучше ни с кем не говорите. Особенно с детьми.
С сайта snob.ru
