«…Я придерживаюсь той точки зрения, что Родину спас солдат, а войну выиграли генералы. Они познали на ошибках военный опыт и победили потом в этой войне. Поэтому переоценивать прошлое у меня никаких оснований нет. Жизнь была такой, какой она сложилась. Могла бы она быть другой? Могла бы, но и я был бы тогда совсем другим человеком. Я считаю, что я счастливый человек в том отношении, что я выжил на этой войне. Счастлив тем, что честно прожил свою жизнь – и как солдат, и в послевоенный период. Поэтому я отношусь к прошлому как к объективной реальности, данной нам в ощущениях. Больше я ничего переосмысливать не собираюсь» / Лев Никитич Пушкарёв
Лев Никитич Пушкарёв – выпускник филологического факультета Московского государственного педагогического института имени Карла Либкнехта, участник Великой Отечественной войны, старший сержант, кандидат филологических наук, доктор исторических наук, советский и российский историк, специалист по истории русской культуры и общественно-политической мысли, этнографии и фольклористики, источниковедения и археографии.
Л.Н. Пушкарёв родился 12 мая 1918 года в небольшом селе Лобаново Ефремовского уезда Лобановской волости Тульской губернии (Лобаново ныне – посёлок железнодорожной станции в Тульской области; в рамках административно-территориального устройства входит в состав Кругликовского сельского округа Ефремовского района; в рамках организации местного самоуправления входит в муниципальное образование город Ефремов со статусом городского округа).
Вскоре семья Пушкарёвых переехала в уездный город Ефремов. Ему повезло расти в дружной семье провинциальных интеллигентов, в небольшом, окружённом садом уютном доме, стоявшем на высоком берегу реки Красивая Меча (приток Дона). В Ефремове его отец – талантливый крестьянин-самоучка Никита Кириллович Пушкарёв – работал главным бухгалтером на недавно созданном заводе синтетического каучука. Уйдя в зрелые годы с этого предприятия, он увлёкся мичуринскими идеями и посвятил себя садоводству. Мать Льва Никитича – Наталья Мефодьевна (в девичестве Королёва) – была учительницей. Она рано скончалась, после чего Никита Кириллович женился на её ближайшей подруге, тоже учительнице, Анне Ивановне Митропольской, внучке священнослужителя, принадлежавшей к одной из тех семей просвещённого духовенства, которые издавна пополняли ряды русской интеллигенции (среди её ближайших родственников были видный экономист и ректор Ленинградского университета). Воспитывая Льва Никитича, его старшего брата Бориса и младшую сестру Наталью, Анна Ивановна фактически заменила им мать.
Как и его брат Борис, ставший впоследствии известным изобретателем в сфере железнодорожного транспорта, Лев Никитич прекрасно учился в школе, много читал, увлекался литературой. Страсть к ней была воспитана родителями: домашнюю библиотеку Никита Кириллович начал собирать ещё до революции, подписываясь на произведения русских классиков, выходившие как приложение к журналу «Нива» (в годы войны, заняв Ефремов, нацисты топили этими книгами печь, а сад, выращенный Пушкарёвыми, вырубили для установки орудий)
В 1936 году, окончив школу с похвальным листом, Л.Н. Пушкарёв поступил в Московский институт философии, литературы и истории, но вскоре ему пришлось перевестись в МГПИ имени К. Либкнехта, где студентам предоставляли общежитие. Во время учебы особый интерес у него вызывала литература немецкого романтизма, он неплохо освоил немецкий язык и обратил на себя внимание преподавателей – известного фольклориста В.И. Чичерова и литературоведа-медиевиста В.Д. Кузьминой.
В мирное течение жизни советских людей вломилась война, ставшая для всех и каждого Великой Отечественной. В 1941 году Лев Никитич был студентом уже третьего курса. В интервью 4 июня 1997 года он вспоминал об этом времени так: «Я готовился к экзамену – сдавать за третий курс педагогического института и занимался в библиотеке имени Ленина, в главном здании, в старом здании, там был общий зал, и мы всегда обычно с утра приходили туда и готовились к экзаменам. Обычно часам к 9-ти – к 10-ти места уже были все заняты, стояли в очереди. А в этот день, дело было воскресное, вдруг зал начал пустеть по непонятным причинам. И мы удивились и вместе со своим товарищем подошли на кафедру выдачи книг, а нам сказали: «Война началась». Вышли мы на улицу, увидали пустую Москву. Сразу народ бросился в магазины, закупать продукты – соль, спички, прежде всего… Мы стали звонить в районный комитет ВЛКСМ – узнавать, что нам делать. Нам сказали, что раз вы студенты третьего курса, вам нужно в первую очередь закончить учебу, сдать экзамены. И мы стали сдавать экзамены. Надо сказать, что тут уж было особенно не до них, но сдали экзамены в конце июня, а в самых первых числах июля нас направили добровольцами рыть окопы. Противотанковый ров было решено вырыть на сто с лишним километров поперек продвижения фашистских войск, – думали, что он их остановит. Вот мы и поехали: сели в поезд и отправились. Взяли с собой минимум вещей, – мы не думали, что это надолго. Третьего июля на станции Сухиничи нас задержали, и мы слушали выступление Сталина по радио. После этого нас двинули дальше. Все лето мы рыли окопы. Там я заработал звание землекопа пятого разряда. Рыли мы лопатами, без машин. Ширина противотанкового рва – семь метров, глубина – три с половиной метра. Представляете, сколько земли мы выкопали, выбросили… Когда мы закончили эту работу, то нам предложили возвращаться в Москву, а тем, кто получил специальность, предложили идти на Украину – рыть там ров противотанковый. И я вместе с некоторыми своими товарищами, немного их было, отправился на Украину. Так решили… Один из моих товарищей был украинец, и мы хотели выразить ему свою братскую солидарность. Поехали туда. Под Нежиным наш эшелон расстреляли, и нам приказали всем возвращаться своим ходом в Москву. Мы вернулись в Москву. Это уже был конец августа, мы начали учиться на четвертом курсе. Ну как учились: обзорные лекции нам читали, учебы настоящей не было. А затем 14 октября настало, паника под Москвой была. И вот здесь наш институт был отправлен в эвакуацию в город Ойрот-Тура. Это даль страшная – за Байкалом. В это время комсомол обратился с призывом – вступать добровольцами в коммунистические батальоны. И я был в числе тех, кто пошел добровольно защищать Москву, отказавшись ехать в эту самую эвакуацию. Какие чувства вызвало это у меня? Ну, желание, конечно, отстоять столицу. Ни о чем другом мы не думали…».
15 октября 1941 года начался боевой путь Л.Н. Пушкарёва. Сначала он попал в коммунистическую дивизию, которая защищала Москву на Химкинском направлении. Канал Москва-Волга, станция Левобережная, железнодорожный мост Москва-Ленинград – это были объекты защиты от фашистов. В это самое время он добился досрочной сдачи экзаменов и получить диплом об окончании института. В одной из частей подружился с поэтом С.П. Гудзенко.
В ноябре Лев Никитич приняли первое боевое крещение. Была разведка боем, немцы подошли уже – Черная Грязь, 22 километра. Кроме этой разведки, он не участвовал в тех боях. Он был сначала во взводе связи, а потом – связным у командира батальона, эстонца Баппеля. А в феврале 1942 года их направили на Калининский фронт, когда немцы уже были отбиты от Москвы. Там Л.Н. Пушкарёву пришлось столкнуться с противником при наступлении, что называется, лицом к лицу. Первый бой он принял в рядах 3-й Московской Коммунистической дивизии. Бой был ночной. Страшно было, конечно, и непривычно. Но Лев Никитич хорошо стрелял, у него была винтовка СВТ – самозарядная винтовка Токарева на 10 патронов. Когда из окопчика, вернее, из воронки от бомбы, он стрелял по немцам, неподалёку разорвалась мина. Была контузия, но голова серьезно не пострадала: каска спасла. Медсестра (однокурсница) оказала ему первую помощь. А через полтора часа она была убита… А Пушкарёва Л.Н. – отправили в госпиталь. Пока ехали в поезде, на эшелон напал самолёт противника, прострочил этот состав с ранеными. Лев Никитич не был ранен, хотя человек, который лежал над ним на верхних нарах, погиб, через крышу вагона. Раненых бойцов доставили в Москву ночью, развезли на трамвае, а Лев Никитич оказался в военном госпитале на Госпитальной улице. Госпиталь был построен еще при Петре I. Надо ж было такому случиться, что студенческое общежитие находилось напротив этого госпиталя. А когда он утром встал и подошел к окну, то увидел свой дом.
После излечения Л.Н. Пушкарёв провёл несколько месяцев в запасном полку, в городе Королёве. У него были водительские права, а в то время шоферов задерживали и не отправляли в армию – ожидали весеннего наступления. Но вместо весеннего наступления прибыл срочный приказ: создать отдельные батальоны химзащиты, потому что разведка донесла о том, что немцы привезли отравляющие вещества, и нужно было срочно подготовиться к отпору. И его, как шофёра, в такой батальон направили, на химическую дегазационную машину. Почти год они простояли «в готовности» под Москвой, в Баковке. Потом их отправили под Смоленск, где уже началось их участие в боевых действиях. И Лев Никитич прошёл в составе 2-го Белорусского фронта до Штеттина, на берегу Балтийского моря. За это время он был ещё два раза ранен, но легко, без повреждения костей, поэтому из части не уходил, а лечился в медсанбате. Сначала его поставили на машину автохимлаборатории, водителем. Потом, так как всё-таки Пушкарёв Л.Н. был с образованием человек, а таких людей не хватало, его сделали химлаборантом, хотя эта должность была офицерской. Назначили комсоргом батальона, не отстраняя от своей военной специальности.
Л.Н. Пушкарёв освоил химическое лабораторное дело – дегазацию, распознание отравляющих веществ, первая помощь при отравлении, и тому подобное. Они участвовали, как химики-дымовики, в мероприятиях по защите военных объектов: чаще всего, мостов. Участвовали в постановке дымовых завес при наступлении наших войск. Приходилось и пострадать при службе. Дважды пришлось быть отравленным: один раз фосгеном, другой раз ипритом. Фосгеном Лев Никитич был отравлен по неопытности складских работников, которые предложили вымыть четыреххлористым углеродом цистерны, в которых находилось раньше отравляющее вещество. А при этом, оказывается, выделяется фосген. Но отравление было несущественным: неделя в госпитале в Барвихе, и всё нормально. И притом же Л.Н. Пушкарёв по неосторожности был заражён, кожно-нарывного действия. Случилось так, что упал он при переходе и раздавил ампулу с ипритом в кармане. С ней он шёл для того, чтобы проводить занятия с бойцами и демонстрировать. И вместо того, чтобы им демонстрировать – сам отравился. Вот такие курьёзные случаи бывали.
Самым трудным Лев Никитич считал такой момент: в 1942 году, когда они ещё были неопытными, прошли под Осташков, по направлению к Великим Лукам – то сильно прорвались вперёд и оказались отрезанными от своих войск. И почти 10 дней находились в окружении. Связь была только по радио, подвоза продуктов не было. Зима… Голод был. Откапывали лошадей для еды. Стреляли ворон, ели. Вот тут было по-настоящему трудно! Когда дошли, встретились со своими, освободились из этого заключения – то, конечно же, почувствовали сразу большое облегчение.
Из фронтовой жизни Л.Н. Пушкарёв вспоминал один из ярких сюжетов войны: «Очнулся от громкого крика «Ура!». Мимо меня бежали красноармейцы с винтовками наперевес. Санитарка Ира Гезбург, отличница филфака нашего института, спрыгнула ко мне в воронку. «Левка, ты жив, Левка?» – повторяла она, вытаскивая перевязочный пакет. Забинтовала мне плечо и голову, надела на меня свою шапку (моя была разодрана осколком) и повела осторожно в тыл, поддерживая правой рукой, а в левой неся мою винтовку. Вскоре нас встретили санитары. Она передала им меня, погладила на прощанье по щеке, крикнула: «Живи долго!» – и побежала за бойцами. Через час она была убита». Ирина Александровна Гезбург погибла 27 марта 1942 года у деревни Черное Молвотицкого района Ленинградской области. Первично была захоронена у деревни Чёрная Молвотицкого района Ленинградской области, а затем перезахоронена в деревне Любно Маревского муниципального района Новгородской области. Приказом Военного Совета 34-й Армии за №196 от 11 апреля 1942 года была награждена медалью «За боевые заслуги» (Посмертно).
Не раз и сам Л.Н. Пушкарёв оказывался на краю гибели. Однажды спасло его на фронте знание немецкого языка и умение читать готическую вязь: вызвали с передовой, чтобы прочесть документы из захваченной немецкой штабной машины, а когда он, выполнив задание, вернулся в расположение своей части, её уже не было – «в жарких боях полегли буквально все». Как-то он вспомнил про солдатские сапоги, спасшие ему жизнь в 1942 году. «Шли после одного из боёв по полю сражения солдаты, – рассказывал Лев Никитич, – один из них увидел на бездыханном бойце, полузасыпанном землёю от взрывной волны, хорошие сапоги. Польстился солдат на них, жизнь есть жизнь, а уж тем более жизнь фронтовая, стал стягивать те сапоги и тут понял, что тянет с живого… Это я и был». Потерявшего сознание Льва Никитича тот солдат осторожно откопал и отправил в госпиталь; врачи поставили диагноз: ранение (уже третье), контузия с потерей памяти. Но молодой организм справился. Со своим спасителем, оказавшимся крестьянином из-под Осташкова И.А. Скобелевым, с его женой и домочадцами Л.Н. Пушкарёв впоследствии долгие годы поддерживал дружеские отношения.
Одно время пришлось Л.Н. Пушкарёву поработать и переводчиком. Он продолжал изучать немецкий язык и на фронте, везде носил с собой словарь. Однажды нашёл немецкую книжку, которая брошена была, какой-то детектив немецкий. Сидел читал её, чем обратил на себя внимание офицера. И был зачислен в переводческую группу при дивизии. Нужно было переводить документы, от немцев оставшиеся. Приходилось ему в качестве переводчика ходить в разведку с пехотой, которая обслуживала участок фронта. На нейтральной полосе они подключались к немецкой телефонной сети, подслушивали переговоры, которые вели немцы, определяли расположение их частей и планы. Работа была тяжёлой, срочной, спешной. Приходилось переводить немецкие солдатские книжки, которые заполнялись от руки, очень многие готическим шрифтом, а это особая вещь совершенно, не латинский шрифт. Но освоил это дело, а после окончания работы – вернулся обратно в свою часть.
Еще один был случай, который также запомнился Л.Н. Пушкарёву. Когда на ничейную полосу пришли разведчики-власовцы. Они узнали каким-то образом, что сюда ходят советские воины. И они вступили с ними в переговоры с просьбой, чтобы советские разведчики посодействовали их возвращению в расположение Красной Армии. Этому посодействовал Лев Никитич. В расположение были доставлены двадцать один власовец. Это было очень трудно, потому что и одному тяжело проползти через заминированное поле, а здесь двадцать один человек.
Л.Н. Пушкарёву приходилось допрашивать и летчиков, сбитых над Москвой, но это были настоящие асы, которые сидели развалившись, когда их допрашивали. Один из них позволил себе поиздеваться над Львом Никитичем за его плохой говор. И за те ошибки, которые он допускал при допросе, за языковые ошибки. И ему приходилось сдержаться, чтобы не показать свое отношение к врагу. Что же касается немецких пленных, когда они попадали во второй половине войны, особенно, когда наши войска были уже в Германии, то переводчикам было положено показать человечное отношение к людям, раз уже война кончается.
По долгу службы Л.Н. Пушкарёву много приходилось заниматься организацией самодеятельности на фронте. И выступления на сцене, и пение, и разучивание новых песен, в том числе и новый Гимн СССР изучали, находясь на фронте.
Когда зашли в Восточную Пруссию – все очень удивлялись, какой там превосходный образ жизни. Бойцы часто спрашивали у Льва Никитича, как человека образованного и комсорга: «А что им нужно было? Зачем они пошли к нам? Что они увидели в России – соломенные крыши, земляные полы?».
Интересный случай был связан у Л.Н. Пушкарёва с тем, что он коллекционировал в записной книжке образцы солдатского фольклора: частушки, стишки, прибаутки и… анекдоты. За один из них Пушкарёва вызывали на беседу к особисту. Но особист был человеком адекватным, поэтому просто сказал: «Я это дело закрою, и ходу ему не дам. Я вижу, что Вы фольклорист, но мой вам совет: анекдоты лучше не записывайте».
Очень трогательны воспоминания Льва Никитича как фольклориста-фронтовика в материале «Песни «Данцигских полонянок»: «…Прошло столько лет с тех пор, как отгремели последние залпы орудий и взрывы бомб, но в памяти – увы! – уже у немногих еще живущих ветеранов войны, фронтовиков сохраняются образы военных лет и истории человеческих судеб. Об одной из волнующих встреч на дорогах войны я и хочу рассказать. Участвуя в Восточно-Прусской операции 13-24 января 1945 года в составе 2-го Белорусского фронта, наша воинская часть вышла под Данциг, где помогла в освобождении из концентрационного лагеря девушек-заключенных. После того как они были выведены из зоны боевых действий и отправлены в тыл, комсорг 2-й роты И.М. Голуб (хлебороб из с. Губиниха Новомосковского района Днепропетровской области) обнаружил в канцелярии лагеря изъятые у девушек дневники и песенники, письма и документы. И.М. Голуб отобрал часть из них и тем самым фактически сохранил их от уничтожения. Вскоре в расположение лагеря упала бомба, и здание канцелярии сгорело. Меня как фольклориста очень заинтересовали принесенные Голубом «песенники девушек-полонянок». Большая часть девушек была родом с Полтавщины. Два песенника содержали песни на украинском языке, а остальные – на русском. Будучи комсоргом батальона, я проводил ежедневные политбеседы с бойцами и сразу же использовал эти материалы в своей пропагандистской работе. Бойцы нашего батальона принимали близко к сердцу судьбы женщин. К сожалению, сохранить груду «вещдоков» – писем и дневников – не представлялось возможным в военных условиях. Я только смог переписать часть песен с целью пополнения собираемых мною произведений устного народного творчества. В песнях, как в дневниках и письмах, звучала отчаянная горесть и вместе с тем огромная любовь к оставленной Родине, к далекой покинутой Полтавщине, к украинскому степному раздолью. Это даже повлияло на изменение песенного репертуара части. Многие бойцы переписали эти песни и пробовали петь их, в большинстве случаев на мотивы популярных, нередко народных украинских песен и называли их Данцигскими – по названию лагеря. Приходилось только удивляться, что в песнях заключенных полтавчанок мотивы тяжкой неволи и нечеловеческих страданий не перерастали в безысходность. Надежда была на «братьев-солдат»: они принесут освобождение и отомстят за страдания. Непредсказуема судьба фронтового фольклориста! Через несколько дней под одну из бомбежек попал и мой рукописный архив с Данцигскими песнями и дневниками полтавчанок. Остались лишь те фрагменты, что я публикую спустя так много лет после тех памятных событий. Они долго лежали в моем архиве. Я надеялся найти хотя бы некоторых из тех, кто был освобожден из лагеря и мог бы что-либо сказать о держателях записей. Это надо было сделать сразу после войны и демобилизации. Но тогда, в голодные послевоенные годы, у меня были другие задачи. Остается только в замечательный юбилейный год еще раз прославить подвиг советского народа, разгромившего фашистскую армию, и склонить голову перед памятью о тех, кто безвинно пострадал в этой страшной войне, кто пережил плен и ужасы фашистской неволи».
С особой теплотой Л.Н. Пушкарёв вспоминал о боевых товарищах: «…Надо сказать, что до сих пор сохранились у меня связи с моими боевыми товарищами. Один из них, егерь из-под Осташкова, умер уже. Другой, молодой был украинец, Голуб Иван Михалыч, жив до сих пор, живет на Украине, мы до сих пор с ним переписываемся. Когда он бывал в Москве, он ко мне заходил всегда, и я к нему ездил – специально повидаться. Третий был товарищ – в Николаеве. Тоже на Украине, но он русский. Большой, здоровый старшина Есаков Виктор Иваныч, волейболист. С ним мы встречались и после войны, но к нему я не ездил. И последним моим другом был мой командир автохимлаборатории Борис Львович Лауменбаум. Человек, который оказал на меня необыкновенно большое влияние. Он пришел на фронт, будучи кандидатом химических наук. И как химик он был направлен в автохимлабораторию. Человек, который прекрасно владел английским языком и знал немного французский. Немецкий он не знал. Это был человек, научный работник в высоком смысле этого слова. Это он заставил меня бросить машину и стать химлаборантом. Он все время был для меня образцом и примером человека на фронте, не столько в военном смысле, сколько в общечеловеческом. Он сам никогда не опускался в бытовом плане и от меня этого требовал. Он требовал, чтобы я ежедневно брился. Чтобы я читал и не забывал прочитанного. Чтобы я готовил себя к научной работе, находясь на фронте. По его совету, я послал письмо своей учительнице, которая меня учила в институте, – Вере Дмитриевне Кузьминой. Потом она доктором наук стала. Она мне присылала книги на фронт. И я, пользуясь тем, что был не простым рядовым, а все-таки комсоргом батальона, имел свой сейф маленький, отдельный закуток в палате, то есть у меня была возможность учиться. И он старался воспитать во мне стремление к учебе, с тем, чтобы я, как только буду демобилизован, сразу же сдавал экзамены в аспирантуру. Вот он и был моим начальником в прямом смысле этого слова. …Самое тяжёлое – потеря друзей. Много потерял я. Трудно даже сказать сейчас, скольких я потерял. Из педагогического института с филологического факультета добровольцами ушли на фронт сорок два человека. Вернулись двое. Я и Паша Митров. Вот какие потери…».
На вопрос корреспондента о том, как война повлияла на дальнейшую жизнь, Лев Никитич отвечал: «…Сильно, конечно, повлияло… Я сильно запоздал в выполнении поставленных перед собою планов и задач. Поздно поступил в аспирантуру. Поздно родил дочь, в сорок лет, потому что восемь лет мы с моей женой скитались по углам в Москве, снимая жилплощадь, у нас ее не было, и мы не могли завести ребенка. Возможно, я бы сделал больше, если б не было войны. А может, и нет. Никто ведь не знает, как сложилась бы эта жизнь, если б войны не было. Она задержала это развитие, но она во многом определила мою работоспособность. Война научила меня ценить время, отпущенное мне. Когда я пришел с фронта и сдал экзамены в аспирантуру, закончил ее, я с такой жадностью принялся за работу!.. Мне всё время хотелось наверстать пропущенные годы. Все-таки лучшие юношеские годы ушли на войну. И работал я, поверишь или нет: в девять утра приходил в библиотеку Ленина, когда я был аспирантом, и в десять вечера уходил из нее. Я брал с собой еду, ел в библиотеке и работал, старался как можно быстрее и больше выучить то, что я не доучил. Ведь я же практически четвертый курс института не учился. Значит, мне нужно было доучить мою филологию за четвертый курс и плюс еще написать кандидатскую диссертацию. И я ее написал досрочно. И сделал это потому, что война научила меня не терять время. Потому что на фронте можно было потерять время, а оно-то уже невосполнимое: тебя убьют и ты ничего не сделаешь. Поэтому война для меня была тяжелым этапом в моей жизни, и в то же время счастливым этапом, потому что в это время я себя осознал, как человека, встретился с хорошими людьми, с которыми сохранил добрые отношения до настоящего времени, научился ценить жизнь и те блага, которые она приносит. Я остался крайне неприхотливым в быту: этому меня тоже научила война. У меня никогда не было желания нарядиться, или, как говорят сейчас молодые, покайфовать. Никогда… Единственное, чего мне не хватало, это времени на чтение. Побольше бы времени, чтобы читать… Это было… А вот в пище я крайне неприхотлив, еда для меня значения не имеет. Этому тоже научила меня война. Видно, это уж такая фронтовая судьба у многих, не только у меня у одного, вовсе нет. А так что же… Жалко тех, кто не дожил. Вот кого жалко-то. Жалко тех, кто отдал свою жизнь ради того, что мы сейчас живем. А ведь умерли лучшие, – я в этом глубоко убежден. Потому что лучшие шли первыми вперед, лучшие жертвовали собой ради того, чтобы добиться победы и сохранить жизнь другим. И они погибли. Дай Бог, чтобы генофонд русский сохранился бы. Дай Бог, чтобы в дальнейшем не повторилось то, что было…».
В 1945 году, демобилизовавшись, Л.Н. Пушкарёв поступил в аспирантуру на филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. Его учителем стал выдающийся специалист по древнерусской литературе академик Гудзий Николай Каллиникович. В 1948 году Лев Никитич защитил кандидатскую диссертацию на тему «Повесть о Еруслане Лазаревиче: исследования и тексты» (в двух томах) и был направлен в Институт российской истории РАН (тогда – Истории СССР АН СССР), где проработал почти полвека, пройдя путь от младшего до ведущего научного сотрудника, члена учёного и диссертационного советов.
О значении и формах критики источников он размышлял в многочисленных статьях, намечая подходы к блестяще защищённой им в 1970 году докторской диссертации на тему «Типологическая классификация русских письменных источников по отечественной истории», положенной затем в основу его монографии «Классификация русских письменных источников по отечественной истории» (М., 1975).
Лев Никитович Пушкарёв – автор более 500 научных трудов. В том числе – 9 монографий, 5 брошюр и пособий, более 200 проблемных и справочных статей, публикаций источников, рецензий и воспоминаний, широко известных книг по истории общественно-политической мысли России XVII века, о духовном мире крестьян и других сословий российского общества XVII-ХVIII веков, а также о классификации источников. Долгие годы литературоведческой работой был связан с коллегами из института мировой литературы РАН (В.Д. Кузьминой и др.), из отдела древнерусской литературы в Пушкинском Доме в Санкт-Петербурге (В.П. Адриановой-Перетц, Д.С. Лихачевым). Перу Л.Н. Пушкарёва принадлежит немало глав в коллективных академических трудах, включая многотомную «Историю СССР», в вузовских учебниках и пособиях, излагающих различные аспекты культуры, общественной мысли, просвещения, педагогики, науки и литературы.
Среди изданных книг и статей Льва Никитича: Жуков Д.А., Пушкарёв Л.Н. Русские писатели XVII века. – М.: Молодая гвардия, 1972. (Жизнь замечательных людей); Классификация русских письменных источников по отечественной истории. – М.: Наука, 1975; Шестьсот лет Куликовской битве (1380-1980). – М.: Знание, 1980; Сказка о Еруслане Лазаревиче. – М.: Наука, 1980 (Литературоведение и языкознание); Общественно-политическая мысль России. Вторая половина XVII века: Очерки истории. – М.: Наука, 1982; Юрий Крижанич: Очерк жизни и творчества. – М.: Наука, 1984; Духовный мир русского крестьянина по пословицам XVII-XVIII веков. – М.: Наука, 1994; По дорогам войны: Воспоминания фольклориста-фронтовика. – М.: ИРИ РАН, 1995; Человек о мире и о самом себе: Источники об умонастроении русского общества рубежа XVII-XVIII вв. – М.: Биоинформсервис, 2000; Неизвестная работа И.Г. Прыжова о декабристах в Сибири // Литературное наследство. – М.: АН СССР, 1956, Том 60, книга 1; Академия наук и русская культура XVIII в. // Вопросы истории. – 1974. № 5; Понятие исторического источника в некоторых работах советских философов // Источниковедение отечественной истории: Сборник статей. – М.: АН СССР, Институт истории СССР, 1976; Подвиг декабристок в освещении поэта и историка (Н.А. Некрасов и И.Г. Прыжов) // Декабристы и Сибирь / Академия наук СССР. Сибирское отделение. Институт истории, филологии и философии. – Новосибирск: Наука, 1977; К вопросу об отражении Куликовской битвы в русском фольклоре // Куликовская битва: Сборник статей. – М.: Наука, 1980; Культурные связи России и Украины во второй половине XVII века // Вопросы истории. 2000. № 7; Победный 1945 год во фронтовом фольклоре // Российская история. 2010. № 3; Пушкарёв Л.Н. Пушкарёва Н.Л. Жидовствующие // Кругосвет; Археографический ежегодник за 2007-2008 годы. – М., 2012.
Много сил Л.Н. Пушкарёв отдавал описанию архивных коллекций и фондов, в том числе Музейного собрания в Государственной библиотеке СССР имени В.И. Ленина (ныне Российская государственная библиотека), древнерусских рукописей Пушкинского Дома.
Писать стихи Лев Никитич начал на фронте. Об этом периоде жизни рассказано в его книге «По дорогам войны. Воспоминания фольклориста-фронтовика» (М.: ИРИ РАН, 1995.). Когда основанный в 1936 году Институт истории размещался на Волхонке, 14, а Лев Никитич был там ученым секретарем, в стенгазете института появлялось немало его стихов о коллегах и их делах. В 50-х – начале 60-х годов Л.Н. Пушкарёв был “душой” многих институтских капустников, сплачивавших коллектив Института, особенно молодежь. Шутливая “История Института истории”, в свое время очень популярная среди коллег Л.Н. Пушкарева, и другие его ранние стихи впервые опубликованы в сборнике «Вторая муза историка. Неизученные страницы русской культуры ХХ столетия» (М.: Наука, 2003. С. 268-288).
Умение Льва Никитича жить полной жизнью воплотилось в создании удивительной семьи, гостеприимного дома, открытого для друзей и учеников. Можно только радоваться тому, как на протяжении многих десятилетий здоровье Льва Никитича и его творческое благополучие оберегала замечательная, величественно-красивая супруга и столь же известный учёный – доктор исторических наук Ирина Михайловна Пушкарёва (родилась в 1927 году). Талант и любовь к науке родители передали дочери – доктору исторических наук Наталье Львовне Пушкарёвой (родилась 23.09.1959), известной своими феминологическими исследованиями. Причастен к научной работе и их внук Артемий Михайлович Пушкарёв (родился в 1983 году).
Все, работавшие со Львом Никитичем в институте, и особенно его ученики хорошо знали и ценили его мудрость, исключительно внимательное и корректное отношение к людям, умение выслушать и особый талант поддерживать в молодых историках творческое начало.
Ратные подвиги и послевоенный труд Л.Н. Пушкарёва были отмечены орденами и медалями: орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды, а также 19 медалями, включая «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «За оборону Москвы», «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.», «За трудовую доблесть» и самой дорогой – «За отвагу».
Л.Н. Пушкарёв скончался 18 ноября 2019 года. Прощание со Львом Никитовичем проходило 22 марта в Пятой градской больнице (ныне – больница святителя Алексия). Покоится Лев Никитич на кладбище «Ракитки», около посёлка Десна.
Источники:
– Пушкарёв Л.Н. Воспоминания https://web.archive.org/web/20130712233048
– Интервью 04.06.1997 https://iremember.ru/memoirs/drugie-voyska/pushkarev-lev-nikitich/
– Две войны. Л.Н. Пушкарёв https://dzen.ru/a/ZagSo-2lfW-7Kq8Z
– Душа институтских капустников https://iriran.ru/node/402
– Агеева О.Г. Столетие Льва Никитича Пушкарёва https://russian-history.ru/s086956870004030-4-1
– Памяти Л.Н. Пушкарева https://iriran.ru/news-2019-11-19-0?ysclid=mixleovj9z766061109
Примечания к фотографиям:
– После награждения. Фотография на память. 1985 год. На снимке В.П. Дмитренко, Г.А. Трукан, Л.Н. Пушкарев, Е.И. Дружинина, С.С. Хромов, Л.М. Гаврилов, Ю. Томашевич, К.Н. Тарновский, Ю.С. Борисов и др.
– Ветераны Института. Слева направо – Е.И. Дружинина, Л.Н. Пушкарев, Ю.П. Шарапов, Н.М. Алещенко. Во втором ряду – В.П. Дмитренко. 1995 год.
Материал подготовил:
В.Ф. Березин – советник при ректорате, председатель Совета ветеранов МПГУ,
подполковник в отставке, ветеран военной службы и боевых действий.
