заочная беседа с математиком Виктором Пржиялковским о теории, истории и математике.
Участники беседы: директор Института истории и политики, заведующий кафедрой новейшей отечественной истории МПГУ А.Б. Ананченко, аспиранты кафедры истории России МПГУ Э.Р. Полатханова и кафедры новейшей отечественной истории МПГУ В.В. Черемухин
Ананченко А.Б.: Мы с вами уже обсуждали разные аспекты существования теоретических проблем в исторической науке, в историческом образовании, в историческом познании.
И вот мы прочитали статью в «Коммерсанте» доктора физико-математических наук, ведущего научного сотрудника Математического института им. В.А. Стеклова РАН Виктора Пржиялковского[1].
Может быть, для нас это как раз повод обсудить как общие у нас с математиками и физиками вопросы теоретического знания в науке, так и совсем наши «личные» проблемы историков – какие теоретические проблемы сейчас у нас в исторической науке? Тем более что статья математика вдруг обнажила существующие и у нас в исторической науке проблемы, которые если и обсуждаются, то не очень слышно. А в научных журналах и подавно. Есть рейтинговые публикации в международной реферативной базе данных Scopus, которые очень ценятся в бюрократическом научном рейтинге, а есть проблемы самой науки.
Черемухин В.В.: На самом деле для любой научной работы, будь то гуманитарного характера или естественно-научного – любого – требуется понимание того, как рассматриваются вопросы в других науках.
Наверное, мне в этом плане чуть проще – и не потому, что отношусь к каким-то вещам проще, а потому что постоянно пишу, неважно что: книга, сборники, статьи. Непрерывное написание текстов, конечно, напрямую связано с осознанной обработкой большого количества информации.
Связано это и с родом моей работы, как SMM-менеджера, который постоянно должен находиться в курсе текущей повестки дня.
Поэтому чтение подобного рода материалов как статья математика Пржиялковского заставляет задумываться над другого типа проблемами. Например, о том, чем похожи науки между собой, есть ли у них общие методы, или многое сводится исключительно к специально-научным методам.
Я себя умышленно не называю историком, это и слишком высокое звание, и одновременно не соответствует стилю моей работы. Я считаю и называю себя исключительно исследователем, который проводит расследования в прошлом. Когда-то Агата Кристи в автобиографии призналась, что у нее не было цели в романах дать какую-то моральную оценку преступлениям и преступности, которые она описывала, она лишь пыталась описывать их. А вот методы, которые она использовала при описании, все же были разными, и из разных наук.
Полатханова Э.Р.: Междисциплинарный подход не снимает все противоречия в науке. Необходим постоянный диалог, на мой взгляд. Статья В. Пржиялковского поднимает различные проблемы: теория и практика, наука и нравственность, предназначение ученого. Кроме того, автор говорит о трудностях и достижениях математики и физики. Вполне может возникнуть вопрос: «А, собственно, историкам какое до этого дело?». А ведь еще какое есть дело!
С одной стороны, у нас есть исторический опыт дискуссии между «физиками» и «лириками». И вопрос остается в каком-то смысле открытым до сих пор. Еще английский писатель и ученый Чарлз Сноу в прошлом столетии обозначил ряд актуальных проблем, правда, между «художественной интеллигенцией» и «учеными» (прежде всего, учеными-естественниками) в работе «Две культуры и научная революция»[2] (1962). Работа, конечно, полемическая, неоднозначная и приглашает читателей к размышлению. Одной из методологических задач, ставших неотъемлемой частью как истории науки, так и принципом для поступков людей, стал вопрос о науке и нравственности. Виктор Пржиялковский заключает, что математика «должна возвышать людей, возводить их на более высокий интеллектуальный и нравственный уровень». Возникает вопрос, какими способами, действиями решать такую, одну из основополагающих задач? Советский философ и специалист по теории диалектики Э.В. Ильенков когда-то предпринял попытку рассмотреть причины конфликта между «научностью» и «нравственностью», «голосом к совести» и «велением сердца», и дал свой оригинальный ответ, пытаясь методологически подойти к проблеме и найти их общий предмет. Философ высказывает всем понятную, но применимую как мысль-постулат, что подлинная наука и подлинно высокая нравственность не могут противоречить друг другу, однако «…как быть, если они только совпадают по существу, а в реальности – в эмпирическом мире – частенько вступают в конфликт?»[3]. Проблема никуда не исчезла.
С другой стороны, «физики» и «лирики», научное сообщество трудится на обширном исследовательском поле, на одной общей земле, если можно так выразиться. Как раз мой коллега, Вячеслав Черемухин правильно отметил, как на практике работают наши общие методы. Задаешься вопросом, как исследовать сообща и дополняя, «не размывая» предмет и объект той или иной науки. Потому что это опасная ловушка современности – подмена понятия или снятия полностью границ. Повторюсь, но считаю важным, что углубление научных связей и исследований, выработка новых методологических подходов становится одной из основных задач. Наши достижения и дискуссии без участия общества и постоянного взаимодействия не позволят сделать даже одного крупного шага.
Ананченко А.Б.: Для нас, историков, сейчас важно понять как вообще, что такое теория как уровень развития научного знания, понимания той или иной части реального мира, так и то, что собой представляют теоретические проблемы именно в исторической науке. Ведь сегодня при обсуждении проблем истории «теория» чаще всего упоминается и понимается на уровне обыденного мышления, когда любое утверждение и о чем угодно, даже ни на чем не основанное, тут же называется теорией. Это такой «детский» способ придать весомость любому обыденному обсуждению при отсутствии каких бы то ни было поводов и оснований. Ну конечно, сразу вспоминается «норманская теория», теории заговоров и прочие постоянно встречающиеся словосочетания, не имеющие отношения к теории вообще. Но что же такое теория?
В физике синоним теоретической физики – это математическая физика. Пржиялковский подчеркивает «математичность» теории в физике:
Физические теории […] с точки зрения математиков, … не обладают должным уровнем строгости, в них нет даже строгих определений. Теоремы математической физики для математиков выглядят лишь правдоподобными рассуждениями[4]. (Здесь и далее выделено и подчеркнуто мной – А.А.)
А что такое теоретическая история? Часто это не только доматематические знания, в отличие от физики, но и просто выдвижение некоторого суждения о чем-то. Это даже не «правдоподобные рассуждения», как у физиков.
А что же такое теория в науке? Какое место она занимает?
Давайте вместе подумаем: а что же такое теория в любой науке? Чем она отличается от других форм знания? Когда мы можем сказать, что теория есть или что её нет?
Пржиялковский В. делает знак равенства между математикой и теорией в науке, и даже целью человечества.
«Цель человечества — познать мир, а самый объективный способ познания — математика»[5].
Но так ли обстоит дело? Математика – это всё-таки способ, инструмент, метод создания теоретического знания в той или иной области науки, но не сама теория этой науки. И математикой только теория не ограничивается. У математики есть точно такая же «соратница» в науке, как и она сама, и о которой, скорее всего, не подумают. Кто же это? А это философия, которая выполняет точно такую же функцию в науке, как и математика, но о другом. Очень точно значение и взаимосвязь математики и философии в науке определил мой учитель в университете: математика – это философия количества, а философия – это математика качества.
Черемухин В.В.: Теория есть в любой науке. Ее не может не быть, иначе наука в принципе является невозможной. Не зря в разных энциклопедиях говорится, что теория – это учение, система идей, но мне нравится другое определение теории, философское, которое рассматривает теорию как совокупность высказываний, замкнутых относительно логического следования.
Именно логичность, четкость, безусловная связность является принципиальным элементом не только теории, но повествования, которое ведет каждый не только в устной речи, но и в письменной.
Я бы сказал, что теория – это нечто обобщающее. Вспоминается знаменитая схема базиса и надстройки в марксизме. Вот теория это и есть базис а все, что создается на основе этого базиса (концепции, идеи, предположения), – это уже надстройка.
Но для любой теории крайне важно иметь четкое представление о том, что в этой теории является истиной. Не истиной относительной, нет, а именно абсолютной. Это, к слову сказать, главная проблема сегодняшнего этапа развития науки. Чем дальше наука развивается, тем больше она становится относительной. И это чудесно!
Я отнюдь не сторонник объективизма как исключительной формы научной работы и получения научного знания. Наоборот, я считаю, что субъективизма в науке гораздо больше, чем принято говорить.
И именно в этот момент перед нами встает важная проблема истины. Если мы чем дальше, тем больше отходим от традиционного понимания истины, тем больше истин становится и тем больше теория вбирает в себя субъективные черты. Плохо это или хорошо?
Боюсь, этого мы не узнаем.
Полатханова Э.Р.: Присоединяюсь к поднятым моими коллегами вопросам. Подчеркну, что для исследователя очень важно задаваться озвученными вопросами и обсуждать их. В первую очередь, для расширения и углубления своих взглядов и идей, поиска противоречий и проблем, которые, по сути, топливо для тернистого исследовательского пути. И здесь мы вновь встречаемся со множеством дискуссионных тем. Как избежать чрезмерной «теоретизации», «игр разума», создания «теоретических конструктов», которые могут быть выверенными, оригинальными, но не иметь ничего общего с нашей действительностью? Думаю, в научной работе следует формулировать и обозначать свою позицию по отношению к теории и практике.
Получается, что в информационном пространстве столько «теорий» и «концепций» (а разница между этими понятиями существенная), около- или псевдо научных, которые прочно закрепились. От них избавиться до конца не представляется возможным, но закрывать глаза на рост и объем таких «теорий» – значит уступать им место и давать простор. Возможно, отчасти спокойное отношение к таким вещам и «само собой разумеющееся», не всегда точно сформулированное для исследователя понимание теории с обозначенной выше проблематикой связаны напрямую. Мне представляется, что дать определение и показать логику своих размышлений сейчас целесообразно. Мой коллега В.В. Черемухин как раз отметил логичность, «логическое следование», как одну из составных теории. На мой взгляд, исторической науке нужны теоретические разработки, но принципиальным становится сочетание теоретических подходов и методов с практическим осмыслением.
Несмотря на «все сломанные копья» и сомнения, которые имеют место, твердо убеждена, что история – один из фундаментов человеческого мышления. И не потому, что это главная наука и мы в ней специализируемся. Мышление исторично, история – часть действительности и нас. Но одна историческая наука с этой задачей не справится.
Ананченко А.Б.: Наличие теории или ее отсутствие не зависят от того, естественно-научная область науки у нас или гуманитарная.
Теория – это показатель уровня развития науки, её зрелости.
Физика или химия, музыка или астрономия, биология или археология – везде теория представляет собой системное знание, целостное отражение объекта изучения, его сущности.
Даже в консерватории (музыке, искусстве) есть историко-теоретический факультет. Почему? Скажу немножко о другом. Зайду с другого конца. Дело в том, что именно искусство – это обратная сторона науки. Мы (наука и искусство) изучаем мир, только по-разному, используя разные инструменты изучения и понимания. Музыка не только выражает наши ощущения, она еще и передает уровень и способ нашего звукового понимания мира, других, нашего существования в нем, гармонии и дисгармонии нашего взаимодействия. Хотя теория музыки обладает именно спецификой и отличается от целей научных теорий. Чем? Хотя бы тем, что в науке теории должны отражать сам объект изучения. А в музыке теория изучает саму музыку и её закономерности. В исторической науке, чтобы было понятно, о чем «музыка», этому уровню отражения приблизительно соответствует историография и гносеология.
В любой области изучаемый мир может быть представлен целостно, системно, закономерно.
Даже когда теория не может быть выражена пока ещё через понятия, а только через количественные соотношения, закономерности, последовательности, как, например, в физике, это говорит лишь о том, что физика пока не дошла до понятийного уровня теоретических знаний.
Черемухин В.В.: Да, метко замечено! Действительно, искусство – это оборотная сторона науки, это другая сторона медали. И дело здесь не только в самоощущениях, а в праве на самовыражение и творчество. Ведь именно творчество как таковое, или, как принято говорить сейчас, креативность, является важным элементом и науки, и искусства. Это возможность создавать новое, предлагать взгляды, идеи, строить предположения, выдвигать гипотезы. К сожалению или к счастью, уж тут как посмотреть, многие ученые, что называется кабинетные, часто не рискуют выдвигать смелые предположения, хотя, наверняка, они у них есть.
В этом смысле будет грубым сравнение, учитывая, что это художественный образ, но я все же рискну напомнить образ доктора Лэнгдона из цикла фантастических рассказов Дэна Брауна. Вспомним, что Лэнгдон – специалист по символике, преподаватель Гарварда, то есть принадлежащий к определенному научному сообществу. Одновременно этот преподаватель не напоминает кабинетного ученого. Он способен решать загадки на ходу, правда, использует старые методы. «Мне нужно в библиотеку, чтобы почитать книгу Данте», – сказал ученый ХХI века, забыв про наличие телефона и Google (из книги «Инферно»).
Смею предположить, что далеко не каждый ученый так сможет работать – и в академических кругах, и на «поле боя». И все это не останавливает его использовать свои интеллектуальные способности для выражения собственных мыслей, выдвижения предположения и догадок. И это все в совокупности с его большим багажом знаний, умений разбираться в теории, иметь высококлассную подготовку одного из сильнейших ученых. Если бы так мог каждый ученый…
Однако, даже возвращаясь из мира художества к миру реальному, таких примеров будет немного. Вспомним фильм «Игра на понижение», рассказывающий о событиях, предваряющих финансовый кризис 2008 года. Ведь там показана реальная история ученого и группы аналитиков о том, как они предсказывали кризис, но так и не смогли доказать другим, что он случится.
Абсолютно реальная история!
Полатханова Э.Р.: Нахожу общие точки соприкосновения в ваших рассуждениях, уважаемые коллеги, это касается таких ключевых вопросов, как наука и нравственность, красота и истина, рациональность и иррациональность, науки и искусства. От них не надо «бежать» или действовать в таком случае «по наитию», ведь можно сказать, что о вкусах не спорят. Однако не все так однозначно. Все эти вопросы заложены в сути человеческой деятельности и общежитии человечества.
Однако в вопросе сочетания науки и искусства, опять же, заложены антиномии. Как все это работает на практике, какие проблемы важно рассмотреть? Л.Н. Толстой написал 1897 году эссе под названием «Что такое искусство?». В нем было проанализировано, как понималось искусство с древнего мира вплоть до своего времени. Эта работа для меня стала как набат для тогдашнего нашего общества. Уже тогда автор увидел, как искусство становится элитарным и закрытым, искренне удивляясь, зачем оно нужно, если непонятно большинству людей, и почему такой разрыв между народной культурой и культурой «высших». Думаю, что наука ничуть не защищена от похожих тенденций закрытости и гедонистического отношения.
Ананченко А.Б.: Интересно, а есть ли что-то, имеющее отношение к теории истории, исторических процессов?
Первое, что приходит мне в голову – это, конечно, социология, в том числе как теория общества, его различных сфер, институтов и их развития.
Сегодня она ведь существует, практически не затрагивая историю. Да можно даже сказать, что почти сама по себе. А ведь «практичность» социологии должна проявляться в том числе в конкретно-исторических исследованиях. Это одно из таких направлений. Нам, конечно же, скажут: а вы приходите и берите, мы не скрываем. Сказать так могут, но жизненный и исторический опыт показывает, что так не бывает. Так же говорили когда-то в перестройку руководители партийных организаций КПСС. Люди не к ним пошли, а в другие места.
В общем, можно констатировать, что существующая социология абстрактно занимает часть того, что должно составить теоретическую историю в исторической науке. Но именно абстрактно. В реальности социология живет так, как будто она изучает другой мир, а не тот же, что и историческая наука. Даже если и не так изучает, другими способами, это ведь не повод ей быть другой, в других местах и не знать историческую науку. Математика тоже не так и о другом, но именно она является теоретической физикой.
Конечно, при этом я не могу не сказать, что существующая сейчас социология далека о того, чтобы стать частью теоретической истории. Сама постановка этого вопроса вызвала бы большие вопросы и к социологии, и к истории, и к их предметам изучения.
Может быть, права народная мудрость: не буди лихо, пока оно тихо! Так может, и социологию не вспоминать?!
Черемухин В.В.: Я бы не сказал, что социология изучает другой мир. Разница во взгляде: историки могут запросто изучать события даже годичной давности. Ведь это уже история, если мы будем исходить из логики, что история изучает все, что было до момента, когда мы живем. Социология может иметь иной «угол зрения» на совершающиеся события, но в силу того, что социология – это все же междисциплинарная наука, я бы согласился с тем, что ее теория несколько уже, чем у истории.
Вместе с тем, и социология, и история чрезвычайно зависимы от того, что происходит не только в науке, но и в бюрократических коридорах. Это при том, что я боюсь соглашаться с мыслью о том, что история – служанка идеологии. События в США сегодняшнего дня очевидно демонстрируют нам грань именно этой проблемы.
В этом смысле математика – наша помощница и даже где-то наставница. Но лишь отчасти! Ведь разбираясь в событиях вчерашнего (история) или сегодняшнего (социология) дня, математика безусловно нам дает то, чего иногда не хватает: субъективных истории и социологии – логичности, связности, последовательности. А ведь изучая события Первой мировой войны или проводя анализ социальных медиа, мы зачастую теряемся, логично и правильно делая выводы на основе анализа чего-то.
При этом я полностью разделяю позицию, что с момента становления научного и еще ранее преднаучного знания, математика играла важную роль в этом процессе. В этом смысле я полностью солидарен с мнением профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Теодора Портера, который в последнем номере журнале «Логос» за этот год написал такие слова: «под маской техничности научные открытия могут быть критически важными для общественных решений». Но самое главное, техничность не должна быть только маской – она должна иметь реальное техническое содержание.
Поэтому все науки взаимосвязаны друг с другом! И это крайне важно!
Полатханова Э.Р.: На сегодняшний момент в науке нашли свою нишу различные специальные научные дисциплины и области знания: социология, политология, экономика, лингвистика, антропология, социальная психология, и многое другое в области социогуманитарного познания. По-новому изучаются вопросы власти и общества, социальных отношений и связей, структур и процессов. Вполне логично возникает вопрос: на чем строятся данные специальные дисциплины, как характеризуется их объект и предмет, на каких методах строится исследование, носит ли оно прикладной характер? В разработке теории истории важно опираться на общие философские методы и принципы, рассматривая исторический процесс в динамике и изменении, исследуя тенденции и закономерности развития. Особый вклад в дополнении и расширении методов внесут разработки таких специальных дисциплин, которые обладают своим исследовательским инструментарием. Как раз социология предлагает определенные способы работы.
Более того, математические количественные и качественные методы, литературоведческие принципы работы с текстом дополняют методологию истории. Думаю, что в первую очередь в научной работе осуществляется постановка проблемы, определение объекта и предмета исторического исследования, анализ и самоанализ историка как субъекта научной деятельности.
Ананченко А.Б.: Кстати, а как вы чувствуете роль социологии в своих знаниях? В своем понимании мира? Социология – это ваше знание? Ваше действующее знание? Вы им так же легко оперируете, как хирург скальпелем? Или оно для вас чужое?
Черемухин В.В.: Не знаю, как коллегам, но по себе могу сказать, что львиная доля мной собранных материалов не имела бы смысла и даже связности, если бы я не применял методы социологии.
Казалось бы – стандартное интервьюирование. Ах как жаль, что историки просто в силу предметов своего исследования не могут его использовать! Сразу появляются мечты о создании машины времени и возможности вернуться в прошлое, чтобы спросить у Александра Македонского, что же в действительности ему помогло в победе над персами у Гавгамел. Но именно интервьюирование позволило лично мне написать интересную, но вместе с тем незамысловатую книжку о небольшом африканском племени на основе интервью с их вождем.
Но если браться, допустим, за более серьезные работы, то поскольку моим основным источником всегда является пресса, журналы, медиа в целом, то я очень часто чувствую себя социологом начала ХХ века. Да элементарно смотря фильм «1917» (2019) о событиях на Западном фронте Первой мировой войны, я уже начинаю думать об индивидуальности человека на войне, что бы рассказал участник о тех днях, что бы рассказали его однополчане и т.д. А ведь это социология! И социология ведь напрямую связана с анализом материала – количественным и качественным. А вот это уже математика!
Вы говорите «оперировать как хирург скальпелем»? Интересно, но мне ближе образ повара на кухне! А ведь на самом деле принципиальной разницы нет – и хирург, и повар по сути должны добиться одного и того же, – чтобы результат был таким, каким и должен быть: человек здоровым и счастливым, а клиент сытым и довольным!
Полатханова Э.Р.: Социология ради самой социологии – такая позиция мне чужда. Социология как изученный, зафиксированный слепок социальных отношений и связей, в отрыве от исторического процесса и общественной практики представляется неверным отношением. Достижения и подходы социологических исследований могут либо задать вектор и проблематику исследования, либо дать определенную выверку и результаты анализа. Так что, могу сказать, что недооценивать социологию не следует, как, впрочем, и переоценивать.
Ананченко А.Б.: А какую роль играет теоретическое знание, теория в исторических исследованиях, в историческом преподавании? Что мы передаем другим в качестве исторического знания?
Очень часто среди историков встречается пренебрежение теоретическими знаниями. Вот только на днях в очередной раз столкнулся с этим, когда меня упрекнули в «теоретизировании»… Конечно, теоретизирование как преувеличенное использование теории в изучении и объяснении исторических процессов, не очень хорошо. Но ведь и «эмпиритизирование», преувеличенное ограничение только событийно-фактологическими рядами, тоже не очень дает продвинуться в понимании исторического процесса.
Хотя остаётся вопрос, а где границы того, что теоретическое исследование превращается в «теоретизирование»? Вот, обсуждаемый нами математик Виктор Пржиялковский, как раз констатирует, что один из видов существования теории – это совокупность гипотез, то есть самый что ни на есть открытый, неприкрытый и провозглашаемый тип «теоретизирования» в науке.
Черемухин В.В.: Я два года работал в школе. И для меня это было, пожалуй, лучшим местом работы, на котором я мог себя показать и продемонстрировать. Когда Виктор Пржиялковский пишет о том, что именно математика воспитывает, но при этом не должна этого делать, он совершает одну простую логическую ошибку – воспитывает любой предмет, любая наука, любое познание! И здесь не место теоретизированию, это просто факт!
Но мне абсолютно не близка мысль автора о том, что ученые не должны за 15 минут объяснить то, чем они занимаются. Не близка по одной причине – значит, автор сам не знает ответа на этот вопрос! Уж пусть он меня простит за эту прямоту. Я, например, могу ответить одним предложением на вопрос о том, чем я занимаюсь: я изучаю не такое далекое прошлое (ХХ век) как исследователь, кладоискатель, путешественник, чтобы показать и себе и другим, что история и прошлое – это не скучно, а занимательно, полезно и интересно. Вот ответ!
И, по правде говоря, работа в школе с учениками помогла мне это осознать, потому что нет ничего прекрасней, когда ты говоришь, тебя слушают, но ты заставляешь других удивляться. Но больше всего удивляет такая реакция у тех, кто тебе ровесник или человек старше тебя. В этот момент осознаешь – работаешь ты не зря!
Но если ты начинаешь излишне теоретизировать, заставлять обычных людей задумываться над теориями, до которых твой слушатель просто «не дотягивает», то сразу возникает вопрос: и в чем смысл твоего рассказа? Ведь в таком случае тебя просто послушают и забудут то, что ты сказал – и хорошо, если через час, а то и через минуту.
Полатханова Э.Р.: Одна из ключевых теоретико-методологических проблем – это проблема соотношения теории и практики, их взаимодействие и дополнение. Практическое применение, на мой взгляд, как раз позволяет не впасть в крайность «теоретизации», и наоборот. Как раз возвращаясь к вопросу о широком исследовательском поле, на котором необходимо работать сообща, осознанно подходя к разделению труда и предмету своего исследования. Порой теоретики и практики стоят порознь, что мне представляется неправильным, и это только разобщает как профессиональное сообщество, так и общество в целом. Не знаю, насколько виден нарастающий водораздел, но он существует и воплощается во многих сферах жизни. Как раз важно найти подходы к совместной аналитической и преобразующей работе. Школа, преподавание в школе, конечно, позволяет систематизировать и выстроить разрозненные знания после Университета, это в своем роде «работа на земле», где твои шаги, мысли, примеры «отзеркаливаются» в твоей работе с учениками и над самим собой.
Ананченко А.Б.: Есть понятия в науке почти обыденные, их употребляют постоянно. Но очень редко, хотя это и странно для науки, отдают себе осознанный отчет, что они означают и в каком именно и почему значении употребляют их произносящие.
Мы с вами должны попробовать разобраться и понять или не понять (но осознанно), что такое теория, гипотеза и концепция.
Наш автор-математик, которого мы с вами читали, теорию и гипотезу употребляет постоянно. Концепции у него нет вообще. Видимо, потому что концепции, как правило, не бывают математическими. По крайней мере, я этого не слышал. А теории и гипотезы для автора синонимичны математической логике. Он не случайно упоминает, что физические теории не знают понятийного уровня теоретического знания.
Сейчас, кстати обнаружил, что нет общего слова, понятия, объединяющего теории, гипотезы и концепции, называющего все это одним словом. Или есть? И можем ли мы предложить какое-то общее понятие для всех этих явлений нашего знания?
Полатханова Э.Р.: Попробую все же разобраться в данных понятиях. Теория отличается от гипотезы прежде всего достоверностью, доказанностью, целостностью и завершенностью. Гипотеза является предположением о сущности предмета и явления, выдвигаемое как временное, вероятностное, более конкретное, требующее проверки и доказательства. Концепция – один из способов понимания, трактовки определенного явления или предмета, проблемы, процесса, определенный угол зрения, отличающийся своими характеристиками. Концепция не получает завершенной целостной формы организации научного знания, как в теории; в рамках концепции идет работа с интерпретацией, мысленными образами, рассуждениями.
Но проблема в том, что прояснить определения – лишь малая часть работы, которая может помочь снять противоречия или углубить непонимание. Важно понять, какие особенности и подходы в тех или иных науках, в нашем случае, в математике, физике и истории. Общее поле, но какие установки, методы, дискуссионные проблемы, чтобы выстроить мост. То есть как избежать терминологического крена, например? В данный момент изучаю «метод восхождения от абстрактного к конкретному» как научный закон развития, который применял К. Маркс в своих трудах. Э.В. Ильенков охарактеризовал процесс познания как «процесс постоянной конкретизации знания, процесс, в котором плавные, эволюционные периоды сменяются время от времени периодами революционных переворотов, подобных открытиям Коперника, Маркса, Эйнштейна»[6].
Ананченко А.Б.: Интересные, конечно, Эльмира, вопросы Вы ставите. Но очень многие из них решаются как раз чисто практически в науке. Например, что значит «избежать терминологического крена», как Вы говорите? Это, на мой взгляд, проблема не субъективная для ученого, не проблема научной эстетики или этики, это проблема описания изучаемой системы. «Терминология» при этом не игра, а средство, масштабы которого зависят от состава, строения, связей самой этой системы, реальности. Терминология может быть разной, но её объем зависит от объема изучаемой системы.
Черемухин В.В.: Я сторонник обобщения, но обобщения в меру, если так можно выразиться. Можно ли объединить понятия теория, гипотеза, концепция? Можно. Оставьте лишь слово «теория» и просто применяйте его везде, но, естественно, в разных контекстах. Для обывателя этого будет достаточно.
Но если мы начинаем говорить о профессиональном сообществе гуманитариев, то мы можем сколько угодно предлагать свое общее определение, но шанс того, что с нами не согласятся, велик.
Есть характерный пример, всем нам очень хорошо известный. В середине ХХ века Жан Бодрийяр (хотя некоторые утверждают, что Жорж Батай) ввел термин «симулякр». Так он назвал копию несуществующего оригинала, приводя пример святых на иконе. Обращу внимание на главное – автор придумал термин и ввел его, а впоследствии его признали. Может для того, чтобы мы могли обобщить такие определения, нам просто нужно предлагать варианты слов, которые еще не были введены в оборот. В ином случае мы просто превратим нашу работу в один сплошной лингвистический спор, который не только не поможет нам, так еще и остановит научные дискуссии.
К слову, придумать термин – это ведь и есть творчество, креативность. Если мы ставим себе цель продолжать движение нашей науки (я говорю о ней в целом), то придется быть креативными, а не кабинетными и пассивными.
Ананченко А.Б.: Вячеслав, Вы привели замечательное различие реальности и идеальности.
Теоретическая физика сегодня существует на уровне математической. Это не полная теория, она может посчитать и вычислить количественные взаимозависимости, но она не очень точно понимает качество изучаемых процессов. По сути, изучение, что в адронном коллайдере через ускорение и столкновение элементарных частиц, что получение отщепов ударами камня от каменных пластин первобытным человеком в палеолите, основано на одном и том же принципе физического взаимодействия и столкновения как основы понимания и созидания.
Когда-то в дополнение к математической физике появится и понятийная физика. Это будет новый шаг в развитии естественно-научной теории, физической науки. А у истории когда-то появится уровень математической логики. Возможно ли это? Возможно, когда история станет выходить от уровня констатации и описания фактов и процессов на уровень понимания и соединения конкретно-исторического и абстрактно-всеобщего. Появление элементов такого понимания на практике мы видим в использовании, например, технологий «цветных революций».
В нашем диалоге, который навеял нам «Коммерсантъ», мы вряд ли сможем поставить все точки на «i» и завершить наш диалог по этой очень важной для многих наук проблеме. Но для гуманитарных наук и особенно истории – это сейчас не просто важная, это важнейшая проблема. И может быть, очень важно для нас сейчас вступить в диалог, например, с математиками.
В любом случае, думаю, что наш диалог – это только повод для того, чтобы продолжить обсуждение, размышление.
[1] Пржиялковский В. У физиков не теории, а правдоподобные рассуждения, считают математики: Почему математические теории не должны иметь практического значения // Коммерсантъ: Наука. – 2020. – 27 апреля. URL: https://www.kommersant.ru/doc/4333085 (дата обращения: 11.05.2020).
[2] Сноу Ч. Две культуры и научная революция. http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/ECCE/SNOW/TWOCULT.HTM (дата обращения: 10.06.2020)
[3] Ильенков Э. Гуманизм и наука // Наука и нравственность. М., 1971. С. 431.
[4] Пржиялковский В. У физиков не теории, а правдоподобные рассуждения, считают математики: Почему математические теории не должны иметь практического значения // Коммерсантъ: Наука. – 2020. – 27 апреля. URL: https://www.kommersant.ru/doc/4333085 (дата обращения: 10.06.2020)
[5] Там же.
[6] Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. http://psylib.org.ua/books/ilyen01/txt23.htm (дата обращение: 12.06.2020)
