100 лет комсомолу.
Название у меня получилось очень модное для современной исторической науки. Сегодня у наших зарубежных коллег, да постепенно и у нас, стало модным уходить от понимания исторического процесса к фиксации и описанию его индивидуального переживания и проживания в разные исторические периоды и в разных событиях.
Вот и я пишу как раз о своем опыте личного переживания моего детства и моего отношения к молодёжной коммунистической организации – ВЛКСМ.
В моем детстве и юношестве не было электронных коммуникаторов, поэтому я много читал, думал и мечтал, общался со сверстниками. И одно из важных для меня направлений размышлений и мечтаний – был коммунизм, формирование нового общества, возможность участия в этом общем деле, общей борьбе и судьбе, общей мечте многих поколений. С 14 лет можно было вступить в комсомол. И я, как все мои одноклассники, тогда хотел вступить в комсомол, хотел вступить одним из первых, хотел быть достойным своего членства в этой организации.
Моих товарищей и меня тревожило, что живем мы не в героическое время, как пришлось нашим старшим товарищам. Ведь комсомольцы когда-то участвовали в гражданской войне, в индустриализации страны, в трудовых подвигах первых пятилеток, в Великой Отечественной войне, в подъеме целины и строительстве БАМа. А что досталось нам? Вокруг нас была достаточно благополучная жизнь, мирное сосуществование. А где же и как себя проявить?
Это был вопрос к себе, к своему отношению к жизни. Это был вопрос о том, как соединить высокое, духовное и обыденное, повседневное? Как соединить мечту и жизнь, любовь и жизнь, работу и духовную высоту? Как сделать так, чтобы высокое было не только в окопе войны, на грани между жизнью и смертью, как это сделать частью повседневности, частью негероической обыденности, частью своей судьбы?
А ведь и правда, коллеги-студенты, как сделать такой шаг? У вас даже может такого вопроса не существовать, ведь правда? Но от этого проблема-то не исчезнет? И вы, когда встретитесь если не с этим вопросом, а только с детьми, всё равно почувствуете этот вопрос. Как только жизнь если и не встречается, а только вспоминает о смерти, про ограниченность своего жизненного пути, о границах своей судьбы, сразу же возникает вопрос о смысле, о главном, о том, как и для чего жить.
А теперь про то, как это выглядело в моей 14-летней жизни. У меня был и есть товарищ Гриша, мой одноклассник, сейчас командир военного корабля на Балтике. Мы с ним жили на одной лестничной клетке на территории 16-ого гвардейского мотострелкового Львовского ордена Ленина, Краснознамённого, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого полка, в/ч 60524, позывной «Редкостный» в городе Бад Фрайенвальде в Германской Демократической Республике. В нашем 2-этажном доме располагался музей Боевого пути полка. А с торца здания на втором этаже жили две семьи – моя и моего друга.
Вот в 1975 году, весной, после того, как нам исполнилось 14 лет, мы вступали в комсомол. Было комсомольское собрание в нашем классе, когда несколько первых комсомольцев-одноклассников спрашивали нас, беседовали с нами, а мы отвечали – почему мы хотим стать комсомольцами. Самое интересное, что таинство вступления в духовное сообщество, как я тогда ощущал, сохраняется для меня до сих пор.
За год до этого, в марте 1974 года, со мной произошел случай, в день моего 13-летия ко мне прибежал мой друг. А я сидел дома один и что-то думал об этой дате, ответственности, вырабатывал отношение к дню рождения и проживанию жизни, да и просто играл, и просто читал. И вот мой товарищ, мой одноклассник говорит: «Пошли! Пошли скорей! Немцы во главе с Генрихом загнали наших ребят в подвалы и строят крепость у нашего дома! Все ждут тебя!».
Генриха мы знали давно. Генрих, стройный белёсый, как из фильмов, был немецким заводилой. Генрих был нашим ровесником и жил в первом немецком доме за нашим офицерским. А в культурном пограничье люди всегда выделяют фигуры диалога, своего взаимодействия, даже если они и не говорят друг с другом. Но все их знают, и они всех знают на этом «пограничье». Так это звучит из взрослости. Такое же «пограничье» было когда-то в США в полосе взаимодействия белых и индейцев. Такое же пограничье было у нас в детском взаимодействии немцев и русских. В этом же взаимодействии и даже в детстве было ясно про ещё один момент соприкосновения культур – мы все для немцев были русскими, независимо от цвета наших глаз, волос, комплекции и национальности. Даже солдаты, обращавшиеся друг к другу: «Ара! Ара! Ара!» – и те были русскими, тем более что, покидая полк, все они трижды кричали «ура».
Честно говоря, идти драться в день рождения мне не хотелось. Мне не хотелось драться. Я не любил драться. Но я был военным вождем. Мы играли в индейцев. Индейцы прерий сиу-дакоты были для нас идеалом и эталоном отношения к жизни и правде. А я в этой жизненной игре был военным вождем. Я не мог не пойти. Вот и вся история. Кстати, так бывает не только в игре, но и в жизни. Так бывает и в жизни не только индейцев, но и комсомольцев, и коммунистов – вы ведь помните художественные фильмы, где в критической жизненной ситуации кто-то говорит: «Коммунисты и комсомольцы, ко мне» – надо остаться или надо сделать. Так бывает в тех сообществах людей, будь то первобытность или современность, где среди главных ценностей находятся не вещи, а смыслы – нравственные и духовные.
И я пошёл к тому месту, где немцы начали строить «крепость». Я пошел со своим другом к «Новому дому». Так назывался офицерский 5-этажный дом примерно в километре от полка, за которым сразу начинались дома немецкого города.
Случилось так, как всегда показывают в наших фильмах. В подвалах я нашел всех мальчишек из этого офицерского дома, начиная от моего возраста до тех, которые только начали ходить. Вот всех их я и повел в атаку на немцев. А немцы были нашего возраста – лет 13 и до 14. Возрастные психологи знают, что это различие в год разницы в тот период очень сильно чувствуется и ощущается. Была наша атака и была победа. Немцы убежали, а мы ходили с палками вокруг немецкого дома, к окнам которого приникли немецкие лица разных поколений, вглядываясь в нашу тайну, тайну русских. Но мы не могли иначе, за нами была наша история, история наших предков, память поступков.
И вот, год спустя, я весной же вступил в комсомол. Был обычный весенний немецкий день, темное небо, сильный порывистый ветер и непрерывный моросящий дождь разной интенсивности… Нас приняли в комсомол в политотделе действующей воинской части в городе Эберсвальде, где была наша школа № 79. Наши школьные автобусы уехали домой в другой город за 18 километров без нас, и мы с моим другом пошли домой пешком.
Представьте себе сейчас, если бы два юноши 14 лет не вернулись со школьным автобусом из другого города? А в другой стране? А у нас сейчас даже сдать документы в университет сами не всегда могут и хотят. Но нас не хватились, начали только переживать. А мы не боялись. Почему? Потому что комсомолец – это совсем другое чувство ответственности. Мы больше не были детьми, на наших плечах лежала ответственность будущего в настоящем. А если просто – что получится в будущем, зависит от того, как и что мы сделаем сейчас.
В Германии как обычно моросил дождь, было темно и сыро, небо опустилось еще ниже. Мы шли с комсомольскими билетами на груди… Мы стали другими… Мы стали взрослыми… От комсомольского билета замечательно пахло краской корочки его обложки, который я и сейчас ощущаю, навсегда физически запомнил. Но остался ли для меня комсомол только физической памятью, или это память души, чего-то главного в жизни?
P.S. А что же дальше? Дальше, когда меня там уже не было, в 1985 году 16 гвардейский мотострелковый полк был преобразован в 6-й гвардейский танковый полк. Потом наши войска вышли из Германии и полка не стало. А 30 июня 2018 года Президент Российской Федерации Указом № 382 восстановил тот героический полк из Германии и присвоил танковому полку почетное наименование «6-й гвардейский танковый Львовский ордена Ленина, Краснознамённый, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого полк».
Вот вам и история, и комсомол, и быль.
Материал на сайте Информационного агентства «Реалист»
