Генрих Михайлович Шапиро – участник Великой Отечественной войны, профессор кафедры математики Московского государственного педагогического института имени А.С. Бубнова – МГПИ имени В.И. Ленина, кандидат физико-математических наук.
Г.М. Шапиро родился 26 августа (4 сентября по новому стилю) 1903 года в Одессе в интеллигентной семье. И этим все было сказано. Обязательная манная каша по утрам и неусыпный материнский надзор.
Свидетельство, обнаруженное сыном Владимиром Генриховичем, подтверждало, что оно: «Дано от Одесского городского раввина за надлежащею подписью и печатью в том, что в метрической книге о родившихся евреях г. Одессы за 1903 год значится под №1917 мужской графы акт следующего содержания: Тысяча девятьсот третьего года, августа 26 дня у врача Михаила (он же Михель Цудик) Шапиро и жены его Ханы родился 22, а обрезан 29 августа сын, нареченный именем «Генрих». Одесса, января 19 дня 1904 года. Одесский городской раввин. Печать «Одесского городового раввина» и подпись в виде затухающей синусоиды с не менее чем двенадцатью периодами.
Его отец – Михаил Борисович Шапиро, врач, учился в Киеве, а затем в Дерпте. Он был широко образованным человеком, любил и знал русскую и немецкую классическую поэзию и прививал любовь к поэзии сыну. С 1909 по 1918 семья жила в Москве, М.Б. Шапиро работал в московских клиниках.
В период проживания в Москве, Г.М. Шапиро учился в гимназии. После возвращения семьи в Одессу в 1919 году, Генрих Михайлович с 1921 по 1925 год учился в Одесском институте народного образования на физико-математическом факультете. Тема его дипломной работы – «Введение элементов высшей математики в курс трудовой школы». Одновременно работал преподавателем математики в профессиональной школе.
В 1926 году Г.М. Шапиро переехал в Москву и был принят в аспирантуру МГУ. С 1929 года Генрих Михайлович начал работать в Московском государственном педагогическом институте имени А.С. Бубнова – МГПИ имени В.И. Ленина. До 1934 года состоял ассистентом и доцентом кафедры математики, с 1934 года после присвоения учёной степени кандидата физико-математических наук и звания профессора – профессором кафедры математики. С 1935 года Г.М. Шапиро заведовал кафедрой высшей алгебры. Одновременно вёл курс векторного и тензорного анализа в МГУ.
Генриха Михайловича коллеги и ученики вспоминали как одного из первых участников семинара по тензорной дифференциальной геометрии. Вовлечённый в сферу этих интересов ещё в Одесском университете, а затем в аспирантуре, он начал активную научную работу по тематике своего учителя профессора Вениамина Фёдоровича Кагана в области только что созданной последним – теории субпроективных пространств. Г.М. Шапиро сразу добился превосходных результатов вскрывающих существенные свойства этих пространств.
Вслед за тем Генрих Михайлович обратился к задаче им самим поставленной – о пересадке параллельного перенесения. Речь шла о далеко идущем обобщении гауссовой теории сферического отображения. Позже Г.М. Шапиро переносит исследование в многомерное пространство войдя при этом в соприкосновение с неголономной геометрией.
Вовлеченный в сферу этих интересов еще в Одесском университете, а затем в аспирантуре (Москва), Генрих Михайлович начал активную научную работу по тематике своего учителя профессора В.Ф. Кагана, в области только что созданной последним – теории субпроективных пространств. Г.М. Шапиро сразу добился превосходных результатов, вскрывающих существенные свойства этих пространств.
Выдающийся лектор, Генрих Михайлович настойчиво и с увлечением работал не только над педагогическим усовершенствованием своего преподавания, но и над его научным углублением. Это сказалось, между прочим, и на его учебнике высшей алгебры, до сих пор пользующемся заслуженным успехом. С 1935 по 1938 год учебник выдержал 4 издания.
В конце 1940 года у профессора Г.М. Шапиро родился сын Владимир. Он появился на свет Божий в роддоме, что находился в Леонтьевском переулке, теперь это улица Станиславского. Молодой отец каждый день забегал туда, благо что это было рядом с домом через бульвар мимо памятника Тимирязеву, и обменивался со своей женой письмами. Вот одно из этих писем: «Елочка, дорогая, получил твою писульку. Никак не могу начать чувствовать себя папашей, может быть, когда увижу этого крикуна, начну чувствовать. Меня очень волнует то, что ты себя неважно чувствуешь. Может, тебе не стоит торопиться домой? Я, конечно от тебя не отказываюсь, но, наверно, было бы лучше, чтобы ты хоть немного окрепла. Сегодня у меня тысяча и одно дело – лекция, кружок, а еще надо заплатить за квартиру и подписаться на газеты. Завтра собираюсь на демонстрацию. Вечером забегу поздравлю с праздником. Я подготовил небольшой подарочек, не знаю, как ты к нему отнесешься. Кстати, в праздничном номере стенгазеты «Физматовец» обо мне большая статья с портретом под заглавием «Любимый профессор» (Ага!). Ты чувствуешь, как я таю от удовольствия, как Снегурочка. За что меня любят сообщить не могу, прочесть статью так и не успел. Думаю, что авторы не подозревают (а если сказать – не поверят), что этот профессор уже два месяца практически ничего не делает по своей научной работе. Ну ладно, любимый так любимый. Для крикуна уже есть три пеленочки. Целую тебя и малыша, Женя. 6 ноября 1940».
В июне 1941 года, когда началась Великая Отечественная война, Владимиру было немногим больше, чем полгода. Генрих Михайлович Шапиро не подлежал мобилизации. Он был освобожден от военной службы по состоянию здоровья и снят с военного учета. Однако 6 июля 1941 года Г.М. Шапиро вступил добровольцем в Московское народное ополчение. Генрих Михайлович попал в ополчение Фрунзенского района г. Москвы. «В первые дни формирования Фрунзенской дивизии народного ополчения в ней насчитывалось 80 кадровых командиров. Весь остальной командный и политический состав состоял из ополченцев, преимущественно представителей интеллигенции района. Вместе с коммунистами и комсомольцами в ополчение вступило много беспартийных преподавателей вузов. Бойцами стали преподаватели физико-математического факультета МГПИ имени В.И. Ленина, профессора Н.Н. Малов, Г.М. Шапиро и др.».
С Николаем Николаевичем Маловым, замечательным и разносторонним человеком, Владимир Генрихович познакомился где-то в начале семидесятых. Он был прекрасным физиком и писал вполне профессионально стихи. Кроме работ и учебников по физике его перу принадлежит несколько работ по исследованию творчества А.С. Пушкина. Н.Н. Малов прикладывал много усилий для того, чтобы память об отце была каким-то образом увековечена в стенах МГПИ имени В.И. Ленина.
Николай Николаевич был назначен командиром взвода связистов. «Когда мои бойцы получили винтовки, я коротко рассказал им как с ними обращаться. Во время нескольких тренировочных стрельб, которые я с ними успел провести, меня больше всего волновало, чтобы пуля вылетела из винтовки хотя бы приблизительно в сторону мишени, не в бок и не в противоположную сторону» – вспоминал Н.Н. Малов.
Владимир Генрихович вспоминал: «Как-то он прочел мне свой рассказ о первом бое ополченцев у деревни Суборово, километров в восемнадцати от железнодорожной станции Бетлица в те времена Смоленской, а ныне Калужской области. По существу боя не было. Ополченцы не смогли сдержать натиск хорошо вооруженного и обученного врага. Многие тогда погибли, а часть бойцов попала в окружение. Сыграло ли хоть какую-либо роль народное ополчение в битве под Москвой? Думаю, что нет, но не мне судить. Люди пошли туда из самых высоких побуждений. Один из ополченцев МГПИ имени Ленина филолог профессор Борис Иванович Пуришев писал: «Тогда не было и не могло быть равнодушных людей. Опасность была так ясна и ощутима, что каждый советский патриот считал своим долгом отдать все силы ради спасения Отчизны, и поэтому, когда правительство и партия призвали москвичей вступить в ряды народного ополчения, мы, не колеблясь, стали бойцами Советской Армии. Да, нам было трудно, порой очень трудно! Зачем скрывать! Многие из нас не имели военной подготовки и, так сказать, на ходу осваивали основы военного дела. Но все мы помышляли только об одном, чтобы страна наша выстояла в борьбе и, выстояв, одолела грозного врага».
В письмах с передовой Г.М. Шапиро старался как-то успокоить и немножко приободрить свою жену, у которой на руках остались полугодовалый сын и его преклонного возраста тётя. Он не жаловался на трудности, жалел только, что его физическая слабость не позволяла ему более активно участвовать во всенародной битве.
«21 июля 1941 г. Дорогие! В последние дни я убедился, что под Москвой места действительно прекрасные. Я, собственно, давно мечтал о том, чтобы походить пешком по лесам и полям. Чувствую себя удовлетворительно, одет тепло, питаюсь неплохо. Как видите, обо мне можно и не беспокоится. О моем приезде в ближайшее время не думайте. Старайтесь устроиться сами по возможности разумно. Пишите мне пока по адресу: Кунцево, Московская область, почтовый ящик № 23/1, хотя я не знаю, когда я получу ваши письма. Если будет более точный адрес, я напишу. Будьте здоровы, целую крепко. Женя».
«14 августа 1941 г. Мои дорогие! Очень обрадовался, очень-очень, получив вчера от вас свежее письмо. Хотел бы знать о вас все очень подробно. Как питаетесь, как сын, есть ли питание для него? О себе могу сказать следующее: мой новый образ жизни научил меня кое-каким полезным вещам. Я почти стал «врагом кипяченой воды». Со вчерашнего дня я переведен на нестроевую, стал работать писарем в автовзводе. Произошло это без моей просьбы. Чувствую себя хорошо, только время от времени выскакивает новый фурункул. Если будет возможность, пришлите мне, пожалуйста, несколько тюбиков пивных дрожжей, запасное пенсне (-3 диоптрии), несколько пар носок, два носовых платка. Это можно соединить с посылкой Ирины Федоровны, мы с Николаевичем близко друг от друга. Крепко, крепко целую и обнимаю, Женя».
«22 августа 1941 г. Дорогие, когда я думаю о вас, а это происходит довольно часто, мне становится неловко. Я тут, в общем-то, всем обеспечен, а вам, полагаю, приходится несладко. Пишите мне все. Что с тетей, лежит она или на ногах, выходит ли на улицу? Напиши, Лелинька, подробнее о нашем сыне, что он ест, не болеет ли? Пришли фотокарточки. Уже неделю работаю писарем в автотранспортном взводе. Это сейчас более актуально, чем лекции по высшей алгебре. С моими товарищами, шоферами, у меня отношения хорошие. С Ник. Ник. вижусь почти каждый день, а с «литераторами» редко. Чувствую себя сейчас вполне сносно. Пишите о себе, о сыне. Хотел бы, чтобы из него вырос человек более действенный, энергичный и решительный, чем его созерцательный папаша. Желаю нам увидеть друга живыми и здоровыми. Крепко целую вас. Женя».
«6 сентября 1941 г. Дорогие! Пишу это письмо вечером, при свете лампы, не электрической, конечно. Хочу воспользоваться сим случаем, чтобы рассказать о своем житье. У нас в части появился еще один математик – это один из наших командиров, учитель математики. Он недавно окончил пединститут имени Либкнехта, экстерном, изучал алгебру по моей книжке. Он мой сверстник, партиец, производит очень хорошее впечатление. Зовут его Алексей Константинович. Наш новый политрук, хотя и не математик, также изучал мою книжку, готовясь в вуз. Таким образом, у меня здесь появились новые друзья. Вчера был день рождения. Ему исполнилось 37 лет, а мне позавчера – 38. Двойной юбилей был торжественно отмечен вчера вечером особым ужином. Ели тушеную картошку, селедку, яйца, потом пили чай с печеньем «Москва-Волга». Как видите, мы здесь живем неплохо. У меня сейчас очень много канцелярской работы, так что писать приходится от рассвета до захода солнца. Но на это жаловаться не приходится. Огорчает меня только то, что я не регулярно получаю от вас письма. А я же хочу знать все мелочи вашей жизни. Особенно хочу знать, не нуждаетесь вы в чем-либо? Имейте в виду, что вы можете рассчитывать на внимание Дома ученых, который, кстати, справлялся о своих членах, находящихся здесь. На всякий случай сообщаю номер моего членского билета 2619. Если вы будете мне что-нибудь посылать, очень прошу не посылать ничего лишнего и, особенно, дорогостоящих деликатесов. Что мне действительно нужно, так это тетради, конверты, открытки, нитки, перья, химические карандаши. Целую вас крепко. Женя».
«10-21 сентября 1941 г. Дорогие мои! Сегодня получил посылочку с письмом и фотографию детеныша. Бедный мальчишка готов каждого мужчину принять за своего папашу, а этот последний в каждом пупсе видит нечто от своего сына. Фотография хорошая, хотелось бы еще иметь фотографию жены. Что касается моей бывшей физиономии, то вы можете найти ее в среднем ящике моего стола, в почтовом конверте. Теперь вид у меня совсем другой, и наш политрук рассматривал мою фотографию на членской книжке Дома ученых, как ископаемую достопримечательность. Леличка, ты спрашиваешь, не очень ли я страдаю от того, что занят канцелярской работой? Конечно, очень обидно, что я не могу активно участвовать в событиях, но вряд ли это сейчас возможно для такого абстрактного математика, как я. Письмо это я пишу уже десять дней, днем не выходит, а вечером засыпаю с пером в руке. Живу я сейчас в теплой избе у хороших хозяев. Несколько дней назад ко мне заглянул Ник. Ник, а сегодня был у меня в гостях Борис Иванович Пуришев. Поговорили о поэзии, показали друг другу сыновей, у него большой юноша. Я угостил гостя горячим молочком и ирисом «Прима», после чего Борис Иванович признался мне в любви. А серьезно говоря, он хороший человек, стоящий.
Ну, пока. Целую крепко, Женя. P.S. 30 руб. Получил, а просил не посылать. Пришлите, если найдете, копировальной бумаги, она очень нужна для моей канцелярии».
«26 сентября 1941 г. Дорогие мои! Только что получил от вас посылочку и письмо. Во-первых, о письме. Не знаю, почему вы стали беспокоиться о моих нервах. Я сейчас живу в обстановке совсем не плохой, в обычных условиях деревенской жизни. Даже мигреней у меня не бывает. Так что вы не воображайте себе никаких глупостей относительно меня. В ближайшие дни собираюсь выступить в новой для меня роли – учителя по чтению и письму. Мне бы пригодился Леличкин опыт! Спасибо за посылку, вещи все нужные. Целую. Женя».
До 27 сентября Г.М. Шапиро посылал письма или открытки с обратным адресом «Военно-полевая почтовая станция 932, 2-ой СП, транспортная рота» более или менее регулярно с интервалом в несколько дней. Потом в течение 21 дня он ничего не писал. Первая открытка после перерыва была датирована 17 октября 1941 года. Что же происходило в эти три недели? Об этом можно косвенно судить по черновику докладной записки, который набросан карандашом на ветхом листочке, вырванном из школьной тетради в линейку. «Начальнику МВПП от Шапиро Г.М., народного ополченца, писаря 3-й роты 2-го СП, 5-й СД (почтовый ящик 932), стоявшей в деревне Суборово. Докладная записка. Часть, в которой я служил писарем, попала в окружение врага в районе деревни Суборово. Мне было приказано командиром роты оставаться при повозке с личными вещами комсостава. Эту повозку я присоединил к обозу 3-й роты 3-го СП той же дивизии, с которым я следовал до того момента, пока не было распоряжение оставить повозки и пробираться из окружения пешком. Таким способом я, оставшись один, прошел с винтовкой и гранатами дважды через линию вражеского окружения и пришел на контрольный пункт в Кубинке. Там я был присоединен к группе интенданта Павлова, с которой и прибыл 17/Х на пересыльный пункт. Прошу назначить меня на нестроевую должность, так как мои физические силы в настоящий момент находятся в состоянии крайнего истощения. Г.М. Шапиро».
Н.Н. Малов рассказывал: «То, что Генрих Михайлович вышел из окружения с винтовкой и гранатами, произвело большое впечатление на «особистов» на пересыльном пункте. Поэтому его сразу отправили на переформирование. Меня же отправили домой. А получилось так. «Особист» раскричался на меня из-за того, что я держал пистолет за пазухой. Я ему довольно резко ответил, что хотел бы посмотреть, где бы был его пистолет, если бы ему пришлось неделю выбираться из окружения. В результате меня выгнали из армии».
Сколько дней Генрих Михайлович один пробирался к своим, и почему он дважды пересекал линию фронта? Точных ответов на эти вопросы уже не получить. Еще в детстве Владимир Генрихович слышал от мамы, что отец около двух недель скитался по лесам, выходя из окружения, что его прятали от немцев крестьяне, что приходилось ему тогда питаться ягодами и грибами. «В молодости я не представлял отца как реального живого человека. Он был для меня символом, легендой. Я не пытался вникнуть в то, что произошло с отцом, в подробности его мытарств, о чем сейчас очень жалею, ведь теперь уже не у кого спрашивать. Остались только пожелтевшие листки писем» – вспоминал Владимир Генрихович.
На последнем письме из армии с обратным адресом «Почтово-полевая станция 871, 202-й запасной строевой полк, штаб первого батальона» стоит дата – 9 ноября 1941 года. «Дорогие! Это письмо я пишу уже после праздника, но все-таки хочу вас поздравить и пожелать, чтоб вместе со следующей годовщиной Октября мы отпраздновали и победу над фашизмом (а если раньше – еще лучше!). В праздничный день лучшим подарком для всех нас явилась речь товарища И.В. Сталина, в которой так ясно и твердо говорится о неизбежности разгрома фашизма и нашей окончательной победе. В ожидании этого каждый из нас будет со всей возможной энергией работать на своем месте. А в час победы, если доживем, обнимемся уже не только мысленно, но и на самом деле. Я очень хочу знать, как прошло путешествие с ребенком, как он теперь живет, питается? Как вы все? О себе не могу сообщить ничего замечательного. Живу сейчас в помещении школы, укрепляю здоровье, кушаю гематоген и еще какую-то дрянь по предписанию нашей докторши. Понимаю, что это не занятие для нашего времени, но что поделаешь? Крепко вас всех обнимаю и целую. Женя».
Пережив в боях между Смоленском и Москвой самый тяжелый этап Великой Отечественной войны, в конце ноября Г.М. Шапиро получает отпуск до 6 января 1942 года. Он приезжает в г. Куйбышев, куда перед этим добралась каким-то образом его жена с маленьким сыном и тетей Генриха Михайловича. Там же уже были родители Г.М. Шапиро, в последний момент до прихода немцев, сумевшие выехать из Одессы.
В Куйбышеве Генриху Михайловичу становится все хуже и хуже. 27 декабря он проходит гарнизонную медицинскую комиссию, которая признает его не годным к военной службе со снятием с учета. Диагноз: компенсированный туберкулез легких, выраженная форма функционального невроза с вегетативными явлениями. Его мучают частые нервные припадки, сопровождающиеся нарушением зрения и сильными головными болями. Кроме того, никак не проходит туберкулез, который также доставляет немало хлопот.
Несмотря на прогрессирующую болезнь, Г.М. Шапиро поступает на работу в индустриальный институт имени В.В. Куйбышева. Из записки в дирекцию Индустриального института: «… В связи с предоставлением мне с семьей жилплощади прошу предоставить во временное пользование три кровати, стол, четыре стула, шкаф и этажерку для книг…». В феврале 1942 года он в число необходимых для него вещей включает этажерку для книг. Книги были его настоящим оружием, единственным которым он умел пользоваться.
Одновременно с работой в индустриальном институте Генрих Михайлович вместе со своим старым товарищем Марком Григорьевичем Крейном организует кафедру математики в создаваемом в Куйбышеве авиационном институте. В историю Самарского государственного аэрокосмического университета имени С.П. Королева профессор Г.М. Шапиро вошел как организатор и первый заведующий кафедрой математики.
Пришла весна 1942 года. Болезнь, кажется, немного отступила. Генрих Михайлович с увлечением отдается любимой работе. Из характеристики выданной ему в мае 1942 года и подписанной директором Института доцентом Воскобойниковым: «За короткий срок работы в институте т. Шапиро показал себя выдающимся педагогом, хорошим методистом и высокообразованным математиком. Работу по кафедре выполняет добросовестно и хорошо. Пользуется авторитетом среди преподавателей и студентов института. Принимает участие в общественной жизни. Является профоргом двух кафедр и читает лекции учителям средних школ г. Куйбышева…». За этим стандартным набором фраз все же проступает дань уважения к заслугам Г.М. Шапиро.
Болезнь отступила, оказывается, ненадолго. В начале августа Генриху Михайловичу стало совсем плохо, а 6 августа 1942 года он скончался. Через несколько дней после его смерти жена сдала обмундирование и получила на клочке бумаги расписку с печатью Ленинского районного военкомата г. Куйбышева. Спустя месяц после смерти Г.М. Шапиро дед написал в своем дневнике: «Теперь я хорошо понимаю, что смертная казнь отнюдь не есть высшая мера наказания. Есть нечто гораздо более тяжелое. После того, что я пережил за последние полгода и особенно после смерти моего дорогого, благородного, кроткого сына, столь трагически, нелепо погибшего, я готов умереть в любой час. Одна только смерть может избавить меня от невыносимо тяжелых мук душевных мук, нет ужасней Голгофы моей».
Сын Владимир вспоминал: «Он умер, когда мне было полтора года. Я мало что знал о своем отце. Маме было тяжело говорить о нем даже много лет спустя после окончания войны. Память об отце была для мамы священной. «Клянусь именем отца!» – была ее самая страшная клятва. Несколько раз в самых неожиданных местах мне приходилось встречать людей, которые, услышав мою фамилию, спрашивали, не родственник ли я математика Шапиро. Приятно, конечно, быть сыном известного математика. Но до определенного и весьма солидного возраста я вел себя по-идиотски. Что-то смущенно мямлил и отходил в сторону, вместо того, чтобы порасспросить людей об отце. Ведь многие любили отца и помнили о нем не потому, что он был хорошим математиком. …После смерти мамы я обнаружил большой семейный архив. Мама бережно хранила переписку отца, его записные книжки, многочисленные тетради, куда он заносил все, что мог доверить бумаге. Когда хочется отвлечься от всего суетного и преходящего, я обращаюсь к отцовским письмам, к переписке между ним и мамой. Передо мной пачка писем отца к маме и ответных писем от мамы, написанных летом 1937 года. Они поженились в 1936 году. Маме (Арлюк Елена Яковлевна, 1908 г.р.) было 28 лет, а отцу – 33 года. Двумя годами ранее он получил звание профессора. Мама тогда преподавала на рабфаке. Брачный союз они зарегистрировали в перерыве между лекциями, а вечером мама с чемоданом и букетом роз появилась в отцовской квартире на Тверском бульваре. В этой старинной квартире с изразцовыми голландскими печами папа жил со своей тетей. Тетя Ципа работала врачом в местной поликлинике, и ее многие знали на Тверском бульваре. Квартира эта была частью особняка великой Ермоловой, и какое-то время принадлежала папиному дяде – Шлеме Шапиро. До революции Шлема был известным адвокатом в Одессе. После революции он перебрался в Москву. В двадцатые годы он уехал за границу. Жил во Франции, Германии, спасаясь от фашистов, бежал в Палестину. Похоронен Шлема Шапиро в Тель-Авиве. Папа с тетей жили в квартире невозвращенца. Родители отца жили в Одессе. Летом 1937 года отец, захватив с собой тетю, уезжает навестить родителей, оставив жену наедине с изразцовыми печами. Печи очень красивы, но требуют срочного ремонта, как и вся квартира. Поэтому мама, воспользовавшись отъездом мужа, не приспособленного к тяготам обыденной жизни, энергично берется за организацию ремонта, надеясь еще и между делом подготовиться к вступительным экзаменам в аспирантуру ИФЛИ. Итак, отец с матерью расстаются на каникулы и пишут друг другу письма. …Большая часть отцовского архива связана с его занятиями математикой. У него было с десяток значительных работ по математике, получивших признание его коллег (как это следует из изучения сборника «Математика в СССР за 30 лет», ОГИЗ, 1948). Серьезное внимание отец уделял изучению педагогики – конспекты, конспекты…. Тетради с надписями: «Общая дидактика», «Классики о воспитании», «Газетный материал по педагогике». Цитаты из К.Д. Ушинского, Песталоцци, К.А. Тимирязева и других ученых и классиков педагогики. Основные мысли подчеркнуты цветными карандашами. Отец изучал и ораторское искусство. Сохранилось несколько книг на эту тему. Среди них книга с отцовскими пометками профессора Василия Сережникова «Искусство художественного чтения» (пособие для чтецов, рассказчиков и ораторов). Признанием того, что отец был, по-видимому, хорошим лектором, служит заметка в институтской многотиражке «Культармеец» (органе вузпарткома, вузбюро ВЛКСМ, профорганизации и дирекции Московского пединститута имени Бубнова) от 17 мая 1934 года под названием «К итогам конкурса на лучшую лекцию». Среди фотографий группы профессоров и доцентов, «давших образцы хороших лекций» рядом с фотографией известного физика профессора Э.В. Шпольского, долгие годы возглавлявшего журнал «Успехи физических наук», фотография отца».
После всего, что пережил дед, внук, сын его сына, был его единственным утешением. Но так получилось, что после войны родственники жили в разных городах. Дед умер в 1958 году. Последний раз Владимир Генрихович видел его в 1953 году, но по малолетству мало мог чтобы понять, что у него был замечательный дед, отец родного отца.
В течение многих лет среди других вещей Генриха Михайловича его жена хранила черный поношенный портфель с двумя отделениями. С такими портфелями когда-то ходили учителя, бухгалтеры, научные работники. Она перевозила портфель с квартиры на квартиру, но при Владимире Генриховиче никогда не открывала его. С этим портфелем Г.М. Шапиро последний раз ходил на работу.
Владимир Генрихович вспоминал: «Достаю портфель из шкафа, выкладываю на стол его содержимое. Конспекты лекций, несколько оттисков работ коллег отца, ответ некоему энтузиасту, приславшему отцу оригинальную, по его мнению, задачу. В ответе отец приводит решение задачи, дает совет, что следует почитать корреспонденту для расширения его математического кругозора. Тут же несколько вырезок из газет. Статья под названием «Вузы в дни войны». Статья из «Правды» от 20-го июля о трагедии в чешском селе Лидице. Газета «Волжская коммуна» от 20 августа. Две брошюры. Одна с изложением заседания Верховного Совета СССР от 18 июня 1942 года, другая – поздравление Народного Комиссара Обороны И. Сталина советского народа с днем 1 Мая 1942 года. Ученическая тетрадь с надписью «Лит». На первой странице, помеченной 22/VII,42 заметки о драме А. Афиногенова «Накануне». Затем на трех страницах стихотворение Николая Брауна «Месть врагу», напечатанное в «Известиях» 30 июля 1942 года. И последняя запись о том, что заказана книга Е. Тарле «Отечественная война 1812 года и разгром империи Наполеона», Госполитиздат 1941 год.
И, наконец, письмо отцу от мамы, одно из тех писем, которые она писала ему летом 1937 года. В письмо вложено три фотографии. Довоенные фотографии мамы, отца и мамы и моя фотография, сделанная в начале войны. Та самая, что мама послала отцу на фронт.
Как когда-то политрук сравнивал изображение отца на довоенной фотографии с оригиналом, я сравниваю две фотографии. Одна с пропуска в Индустриальный институт: слегка улыбающееся изборожденное морщинами лицо пожилого человека. Прямой живой взгляд сквозь очки в черной круглой оправе. На другой фотографии рядом с мамой, чуть позади нее, молодой интеллигентный человек в пенсне с пышными волосами, расчесанными на косой пробор. Созерцательный, задумчивый взгляд, направленный куда-то вдаль. Между съемками прошло пять лет. Опускаю руку на дно портфеля. Достаю связку чернильных карандашей и черный граненный пластмассовый пенальчик длиной несколько сантиметров. Отвинчиваю крышку. Достаю свернутую в трубочку пожелтевшую бумажку. На ней написаны имя, фамилия, год и место рождения, адрес семьи воинское звание – ополченец.
Как-то я поделился историей об отце со своим приятелем. Он послушал меня и сказал: «Не понимаю я все-таки, зачем твой отец вступил в Ополчение, зачем эта жертва? Он должен был понимать, что гораздо больше принес бы пользы стране, если бы продолжал учить студентов». А в самом деле, зачем? Для отца такого вопроса не существовало. Он не мог поступить иначе. Он был человеком своего времени. В значительной степени идеалистом. Идеализирующим советскую власть, общество. У него был легкий характер, ему везло. Вокруг него всегда были хорошие люди. А плохих – он просто не замечал. И конечно, он ненавидел фашизм, с его звериной идеологией. Фашизм нужно было остановить, и отец стремился принять в этом посильное участие. Он не был героем, но у него была героическая судьба».
Генрих Михайлович Шапиро покоится в Самаре на 2-ом квадрате Центрального еврейского кладбища.
Источники:
– В.Г. Шапиро. Шапириада: https://ridero.ru/books/shapiriada/freeText/#freeTextContainer
– В. Шапиро. Ополченец. Документальная повесть: https://litbook.ru/article/2659/?ysclid=m0mxw5f4k778816872
– Об основателях одесской математической школы: https://www.israel-russian-writers.com/post
– Жизненный путь одной советской женщины: https://chasogor.livejournal.com/160849.html
– Шапиро Г.М. Высшая алгебра: Учебник для высших педагогических учебных заведений. – Москва, 1937.
– О фотографиях, на которых он запечатлен рядом со своими учителями – на одной с Самуилом Осиповичем Шатуновским, а на другой – с В.Ф. Каганом. Первая фотография сохранилась в семейном архиве. Вторая фотографию была найдена в интернете на сайте «Исторические фотографии из архива кафедры дифференциальной геометрии». На этой фотографии слева направо: Г.Б. Гуревич, К.А. Семендяев, Г.М. Шапиро, В.Ф. Каган, И.Н. Бронштейн, А.М. Лопшиц, М.Г. Шестопал. С математиками, учениками Кагана – Абрамом Мироновичем Лопшицем и его женой Марией Григорьевной Шестопал, отец был в приятельских отношениях. Есть предположение, что А.М. Лопшиц был основным автором отцовского некролога.
– В.Г. Шапиро. Ностальгия по Твербулю (Тверской бульвар): https://proza.ru/2013/10/08/1611
– В.С. Маметов, «Защищая Москву». – М., 1979.
– Надгробие: https://mitzvatemet.com/ru/burial172435
Примечания:
– Ирина Федоровна – жена Н.Н. Малова.
– Сёстры деда Г.М. Шапиро Зина и Нена погибли в Одессе, сестра Ципа, приехавшая с женой Генриха Михайловича вскоре умерла. 2 апреля 1942 года умерла дедушкина жена, бабушка Анюта. Тогда же в Куйбышеве умерла и тёща Г.М. Шапиро – Вера Исаковна.
– Владимир Шапиро родился в 1940 году в семье аспирантки ИФЛИ Е.А. Арлюк и профессора математики Г. М. Шапиро. Окончил 182-ю московскую школу, затем МФТИ, работал в ИАЭ имени И.В. Курчатова. В 1992 году репатриировался в Израиль. Работал в Холонском технологическом институте преподавателем физики. Окончил курсы журналистики, неоднократно публиковался в периодических изданиях. В 2005 году в Петах-Тикве вышла в свет его книга «Врата надежды», где были собраны некоторые рассказы и избранные интервью.
Материал подготовил:
В.Ф. Березин – советник при ректорате, председатель Совета ветеранов МПГУ,
подполковник в отставке, ветеран военной службы и боевых действий.
