26 апреля 2021 г. – 165 лет со дня кончины выдающегося русского мыслителя и публициста, родоначальника русской религиозной философии Петра Яковлевича Чаадаева.
Петр Чаадаев родился 8 июня (27 мая) 1794 г. в Москве. В «Родословной книге князей и дворян российских и выезжих» записано: «Чаадаевы. Выехали из Литвы. Название получили от одного из потомков выехавшего и прозывавшегося Чаадай». Это имя носил один из сыновей Чингисхана.
Отец, Яков Петрович Чаадаев служил в лейб-гвардии Семеновском полку, за храбрость, проявленную в боевых действиях, был награжден Георгиевским крестом. Выйдя в отставку в чине подполковника, служил советником Нижегородской уголовной палаты. Мать будущего философа, княжна Наталья Михайловна Щербатова – дочь известного историка, сподвижника Н.И. Новикова, автора семитомного издания «История Российская от древнейших времен» князя Михаила Михайловича Щербатова. Род Чаадаевых соединился с одной из древнейших и именитейших русских фамилий, ведущей свое происхождение от святого князя Михаила Черниговского. Петр был вторым ребенком в семье, его старший брат Михаил родился в 1792 г. Отец Петра Чаадаева умер на следующий год после его рождения, в 1797 г. умерла мать.
Братьев из Нижегородской губернии в Москву забрала старшая сестра их покойной матери – княжна Анна Михайловна Щербатова, которая воспитывала мальчиков с материнской любовью и лаской, окружив их огромным количеством нянек и гувернеров. Опекуном братьев стал Дмитрий Михайлович Щербатов. В доме Щербатовых Петр Чаадаев получил блестящее светское образование. Среди его учителей были декан философского факультета Московского университета профессор П.И. Страхов, гуманитарий и библиограф профессор И. Буле, профессор политических наук Х.А. Шлецер, профессор натуральной истории Г.И. Фишер. Мальчик владел европейскими языками и мог читать в оригинале произведения древних авторов на греческом и латыни.
Получив хорошее домашнее образование, в 1808 г. Петр, Михаил и их двоюродный брат Иван Щербатов были приняты в Московский университет. На момент поступления Чаадаеву исполнилось 14 лет. Его преподавателями были известные профессора – один из первых собирателей древнерусской письменности Ф.Г. Баузе, исследователь рукописей Священного Писания К.Ф. Маттеи, Т. Булле. Последний выделял Чаадаева как одного из самых одаренных учеников. Студента захватили такие науки, как русская поэзия и красноречие, философия, римское право и история, политическая экономия и дипломатия. Окружающих Петр Чаадаев поражал необыкновенным умом, начитанностью, тягой к самообразованию. Он обладал богатой библиотекой, одной из «жемчужин» которой был «Апостол», изданный в 1525 г. Франциском Скориной. В России было только 2 экземпляра этой книги. Чаадаев охотно делился книгами с профессорами и студентами.
В одно время с Петром Чаадаевым учились более двадцати будущих декабристов. Наиболее близкие отношения у него установились с Александром Грибоедовым, Иваном Снегиревым, Иваном Якушкиным, Николаем Тургеневым, Иваном Щербатовым, Никитой и Артамоном Муравьевыми. Это было время, когда студенческие кружки не были тайными. Диспуты, литературные кружки, театральные представления, инсценировки судебных процессов – вся атмосфера студенческого общения располагала к свободному обмену мнениями. Темами обсуждений были Монтескье, Вольтер, Руссо и др. Студентам были известны произведения Радищева и Новикова. В библиотеке Чаадаева, которой активно пользовались его друзья, были и книги, запрещенные царской цензурой.
После университета Петра Чаадаева по семейной традиции ждала военная служба. Вместе с братом он в 1811 г. вступил лейб-прапорщиком в Семеновский полк, в котором провел всю Отечественную войну 1812 года. Он – участник многих сражений, герой Бородина, был за мужество и храбрость произведен в прапорщики. Имел награды: медаль с изображением Всевидящего Ока и надписью: «Не нам, не нам, а Имени Твоему» (как участник Отечественной войны); русский орден св. Анны 4 класса; прусский Железный крест (за отличие в Германской кампании 1813 года). В 1813 г. Чаадаев перешел из Семеновского полка в Ахтырский гусарский полк. 19 марта 1814 г. русскими войсками был взят Париж. Друг Чаадаева И. Якушкин писал: «Пребывание целый год в Германии и потом несколько месяцев в Париже не могло не изменить воззрения хоть сколько-нибудь мыслящей русской молодежи».
Весной 1816 г. Петр Чаадаев был переведен корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк, квартировавшийся в Царском Селе, и через несколько месяцев произведен в поручики. Именно в Царском Селе, в доме Н.М. Карамзина П.Я. Чаадаев познакомился с А.С. Пушкиным. Философ произвел на юного поэта сильное впечатление, между ними завязалась дружба. Чаадаеву посвящено несколько стихотворений Пушкина: «К портрету Чаадаева», «В стране, где я забыл тревоги прежних лет», «К чему холодные сомненья», «Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес…», «К Чаадаеву» и др. Чтобы передать пристрастия своего героя Евгения Онегина к моде, Александр Сергеевич напишет: «Второй Чадаев, мой Евгений…».
Блестящий офицер Петр Чаадаев в 1817 г. был назначен адъютантом командира гвардейского корпуса графа Иллариона Васильевича Васильчикова. Дальний родственник и биограф П.Я. Чаадаева Михаил Иванович Жихарев писал: «Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства».
Яркой фигурой Петр Чаадаев был и в петербургском обществе. Современники отмечали его утонченный аристократизм и щегольство в одежде. По словам Жихарева, «искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень исторического значения». Вместо пышных дорогих нарядов – простой, но утонченный костюм, вместо праздного времяпрепровождения в обществе – отстраненное наблюдение. Современник философа вспоминал: «…его разговор и даже одно его присутствие действовали на других, как действует шпора на благородную лошадь. При нем как-то нельзя, неловко было отдаваться ежедневной пошлости. При его появлении всякий как-то невольно нравственно и умственно осматривался, прибирался и охорашивался». Петр Чаадаев слыл самым блистательным из молодых людей в Москве, часто общался с великими князьями Константином и Михаилом Павловичами. Чаадаев был замечен и самим царем Александром I. Никто не сомневался в блестящей карьере молодого офицера. Однако судьба сложилась иначе.
В октябре 1820 г. взбунтовался 1‑й батальон лейб-гвардии Семеновского полка, над которым шефствовал сам Александр I. Васильчиков отправил Петра Чаадаева для подробного доклада о бунте к императору в Троппау, где тот находился на конгрессе, надеясь, что милостивое отношение Александра к Чаадаеву могло бы способствовать смягчению возможного сурового наказания. Однако Александр I надежд не оправдал. Он уже находился под влиянием графа А.А. Аракчеева.
Раньше многих других в России Чаадаев понял бесперспективность надежд на возможный поворот политики властей в сторону реформ. В декабре 1820 г. он подал в отставку. Васильчикову сообщили, что государь изъявил согласие на отставку П.Я. Чаадаева, но без повышения в чине, так как со стороны получил о нем сведения очень неблагоприятные. При этом запрещалось сообщать Чаадаеву о подлинных причинах царской немилости, а при необходимости указать ему на недовольство государя его нежеланием продолжать службу. Приказом от 21 февраля 1821 г. он был уволен. Сломалась военная и государственная карьера перспективного молодого человека.
После отставки П.Я. Чаадаев впал в глубокий духовный кризис. Он продал большую часть своей библиотеки и начал собирать новую, преимущественно из религиозных и историко-философских сочинений. В июле 1823 г., в связи с ухудшением здоровья Петр Чаадаев отправился в путешествие по Англии, Франции, Швейцарии, Италии, Германии. Перед отъездом он разделил имущество со своим братом, не намереваясь более возвращаться в Россию.
В начале XIX века в России были популярны масонские ложи, совмещавшие в себе черты аристократического клуба и тайного общества, а также декларировавшие идеи всемирного духовного братства и нравственного самосовершенствования личности. Еще в 1814 г., в Кракове Петр Чаадаев был принят в масонскую ложу «Соединенных друзей» и даже достиг высокой степени «мастера». Однако в 1818 г., в своей «Речи о масонстве» Чаадаев «ясно и сильно выразил мысль свою о безумстве и вредном действии тайных обществ вообще». В 1821 г. ушел из «Соединенных друзей», а в 1822 г. был издан указ о запрещении в России масонских лож.
Петр Чаадаев не мог пройти мимо формировавшихся тогда политических тайных обществ, организаторами и активными участниками которых были его друзья еще с университетских лет. В 1819 г. он вступил в «Союз благоденствия», а после его роспуска, по рекомендации Ивана Якушкина, в 1821 г. стал членом Северного тайного общества. Но активного участия в деятельности декабристов Петр Чаадаев не принял, отрицая насильственные методы ведения борьбы. Покидая в 1823 г. Россию, он не подозревал, что через два года его друзья решатся на восстание, а он войдет в историю как один из «декабристов без декабря».
Путешествуя по Европе, П.Я. Чаадаев начинает испытывать тоску по дому, здоровье его только ухудшилось. На родину Петр Чаадаев выехал в июне 1826 г., когда его друзья-декабристы уже были осуждены. В пограничном Брест-Литовске Чаадаева арестовали по подозрению в причастности к декабристскому движению, изъяли у него бумаги и книги. 26 августа 1826 г., по повелению Николая I, с Петра Яковлевича был снят подробный допрос и взята подписка о неучастии его в любых тайных обществах. Чаадаев категорически отрицал свое участие в Северном обществе: «Ни к какому тайному обществу никогда не принадлежал. Мнение мое о тайных обществах видеть можно из находящейся в бумагах моих речи о масонстве, писаной мною еще в 1818 году, где ясно и сильно выразил мысль свою о безумстве, о вредном действии тайных обществ вообще. О существовании тайных обществ в России не имел другого сведения, как по общим слухам. О названиях же их и цели никакого понятия не имел и какие лица в них участвовали, не знал». Через 40 дней Чаадаева отпустили, но за ним был установлен постоянный тайный полицейский надзор.
М.И. Жихарев писал братьям Тургеневым в Дрезден, что Чаадаев вернулся в Москву «чист как луч солнечный». Тот же переживал поражение декабристов очень глубоко. С осени 1826 г. Петр Чаадаев поселился в подмосковном имении своей тетки в Дмитровском уезде, где надеялся найти уединение, чтобы погрузится в чтение приобретенных за границей книг и «переварить» полученные впечатления.
Пять лет продолжается затворническая жизнь П.Я. Чаадаева. Из письма к П.П. Вяземскому: «Неужто надобно непременно делать дела, чтобы делать дело? Конечно, можно делать и то и другое, но из этого не следует, чтобы мысль… не могла быть вещь очень дельная. Настанет время, она явится и там». Продолжая пополнять свою библиотеку, Петр Яковлевич предпочитал труды, в которых предпринимались попытки согласовать социально-научный прогресс с христианством. В это время он познакомился с Екатериной Дмитриевной Пановой. Ей было двадцать три года, но она уже пять лет была замужем. В глазах Чаадаева Панина выделялась из толпы беспокойством духа и развитостью ума, умением находить «прелесть в познании и в величавых эмоциях созерцания».
В 1828 г., в 34 года Петр Чаадаев начал писать «Первое Философическое письмо», а в 1831 г. закончил труд всей своей жизни – «Философические письма» (адресат – Е.Д. Панова). В первом из писем Чаадаев советует своей корреспондентке придерживаться всех церковных обрядов, упражняться в покорности, что «укрепляет ум». По его мнению, только «размеренный образ жизни» соответствует духовному развитию. В отношении России философ высказывается критически, полагая, что «одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его, не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих». Чаадаев с горечью отмечает: «Наблюдая нас, можно сказать, что здесь сведен на нет всеобщий закон человечества». Петр Яковлевич считает, что Россия отделена от «всемирного воспитания человеческого рода» и пребывает в состоянии духовного застоя, постоянно мечась между Западом и Востоком: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, вот печальная история нашей юности <…> Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя».
По мнению Чаадаева, «первые наши годы, протекшие в неподвижной дикости, не оставили никакого следа в нашем сознании, и нет в нас ничего лично нам присущего, на что могла бы опереться наша мысль; выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода». Выход из вечного пребывания в темноте он видит в религиозном слиянии с Западом, т.е. в установлении духовного единения, Царства Божьего на земле.
Таковы выводы «Первого Философического письма». В других «Философических письмах» Чаадаев разворачивает философские и научные доказательства своей главной идеи: в человеческом духе нет никакой иной истины, кроме той, которую своей рукой вложил в него Бог, когда извлекал из небытия, и подчеркивает: «все движение человеческого духа является следствием удивительного сочетания первоначальных понятий, брошенных самим Богом, с воздействием нашего разума…». В 1831 г. Чаадаев возвращается в Москву и в 1833 г. поселяется во флигеле дома Е.Г. Левашевой на Новой Басманной. Прекращается затворническая жизнь Петра Яковлевича. Здесь Чаадаев живет какое-то время вместе с М.А. Бакуниным, знакомится с В.Г. Белинским. Отсюда он ездит в Английский клуб, и туда, где собираются люди, глубоко озабоченные судьбами России. Раз в неделю, по «понедельникам», П.Я. Чаадаев собирал у себя во флигеле представителей мыслящей России, вел беседы о религии, философии и истории, из-за чего получил прозвище «басманного философа». А.И. Герцен в «Былом и думах» вспоминает споры и прения до 2-х часов ночи по два-три раза в неделю: у Чаадаева (понедельник), Свербеева (пятница), А.П. Елагиной (воскресенье) и др.
П.Я. Чаадаев мечтает обнародовать свои «Письма», что оказывается нелегко – в стране цензура. В 1835 г. он пишет Петру Вяземскому: «Я достаточно легко опубликовал бы это сочинение за границей, но думаю, что для достижения необходимого результата определенные идеи должны исходить из нашей страны…». В стремлении опубликоваться Чаадаеву помогают его друзья, в том числе и А.С. Пушкин. Наконец, в сентябре 1836 г. в журнале «Телескоп», в 15‑м номере выходит статья под названием: «Философические письма к г‑же… Письмо 1‑ое». Статья была не подписана. Вместо подписи значилось: «Некрополис. 1829 г., декабря 17». В редакционном примечании говорилось, что письма переведены с французского языка и написаны нашим соотечественником, что «ряд их составляет целое, проникнутое одним духом, развивающее одну главную мысль».
После выхода в свет первой и единственной прижизненной публикации П.Я. Чаадаева произошел небывалый скандал. Основные идеи статьи шли вразрез с государственной идеологией – «Православие, самодержавие, народность». Герцен образно уподобил «Философическое письмо» выстрелу среди ночи. «Некрополис», т.е. мертвый город, с которым Чаадаев сравнил Москву, оживился, «вспрял ото сна». По свидетельству Жихарева, никакое событие, не исключая и смерть Пушкина, не произвело такого впечатления: «Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом: круглые неучи; барыни, по степени интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц; подьячие и чиновники, увязшие и потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве; тугоумные, невежественные, полупомешанные святоши, изуверы или ханжи, поседевшие и одичалые в пьянстве, распутстве или суеверии; молодые отчизнолюбцы и старые патриоты – все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию». Австрийский посол граф Фикельмон в своем донесении канцлеру Миттерниху сообщал: «Оно (письмо) упало, как бомба, посреди русского тщеславия и тех начал религиозного и политического первенства, к которым весьма склонны в столице».
Из письма А.Х. Бенкендорфа царю: «Все, что для нас россиян есть священного, поругано, уничтожено, оклеветано с невероятною предерзостью, и с жестоким оскорблением как для народной чести нашей, так для правительства и даже для исповедуемой нами православной веры». Николая I, ознакомившись со статьей, заключил: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы узнаем непременно, но не извинительны ни редактор, ни цензор». Журнал был запрещен, его издателя, Николая Надеждина сослали в Усть-Сысольск, затем в Вологду. Цензора, пропустившего статью, Алексея Васильевича Болдырева отстранили от должности. Петра Чаадаева взяли под домашний арест, продолжавшийся год, и каждый день к нему являлся доктор для медицинского освидетельствования. Как-либо обсуждать статью официально было запрещено.
Многие положения и выводы «Философического письма» вызвали неприятие и у А.С. Пушкина. В своём письме от 19 октября 1836 г. он писал своему старому другу и учителю: «Благодарю за брошюру, которую Вы мне прислали. Я с удовольствием перечел ее, хотя очень удивился, что она переведена и напечатана. Я доволен переводом: в нем сохранена энергия и непринужденность подлинника… Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с Вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел Вас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите Вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли Вы, что он поставит нас вне Европы?… Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Сам Петр Чаадаев отнесся к своей участи со свойственной ему печальной иронией. В письме к брату он пишет: «У меня по высочайшему повелению взяты бумаги, а сам я объявлен сумасшедшим. Поражение мое произошло 28-го октября, следовательно, вот уже три месяца как я сошел с ума. Ныне издатель сослан в Вологду, цензор отставлен от должности, а я продолжаю быть сумасшедшим. Теперь, думаю, ясно тебе видно, что все произошло законным порядком, и что просить не о чем и некого». Чаадаев в письме к Якушкину: «Итак, вот я сумасшедшим скоро уже год, и впредь до нового распоряжения. Такова, мой друг, моя унылая и смешная история». Более всего Чаадаева удручало невозвращение отобранных бумаг: «потому что в них находятся труды всей моей жизни, все, что составляло цель ее».
30 октября 1837 г. Николай I наложил резолюцию на доклад московского генерал-губернатора князя Д.В. Голицына о прекращении «лечения» Чаадаева: «Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать». Петру Яковлевичу было разрешено выходить на прогулки, но не наносить визитов. Он продолжал оставаться «сумасшедшим», его опасались, как главного оппозиционера. Александр Герцен: «Насколько власть “безумного“… Чаадаева была признана, настолько „безумная власть“ Николая Павловича была уменьшена».
Вершина политической мысли Петра Яковлевича Чаадаева – «Апология сумасшедшего» была написана философом в ответ на обвинения в недостатке патриотизма в 1837 г., однако не была напечатана при жизни автора. Только в 1860 г. Михаил Иванович Жихарев передал рукопись «Апологии» Николаю Чернышевскому, который опубликовал статью в журнале «Современник». В 1862 г. работа была издана князем Гагариным в Париже.
В своем труде философ довел до конца основные идеи «Писем» и выразил веру в историческую будущность России: «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа; <…> у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорю и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества… может быть, преувеличением было опечалиться хотя бы на минуту за судьбу народа, из недр которого вышли могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина».
Чаадаев признал, что в будущем Россия станет центром интеллектуальной жизни Европы, если ассимилирует все самое ценное в Европе и осуществит миссию, предначертанную ей Богом. При этом он придавал большое значение православию, которое, по его мнению, способно оживить тело католической церкви.
В связи с ухудшением материального положения Петр Яковлевич попытался вернуться на государственную службу и пишет письма Васильчикову, Бенкендорфу и даже Николаю I, предлагая свою кандидатуру на пост министра просвещения, но отказывается от должности в министерстве финансов. Очевидной стала бессмысленность суеты окружающей российской жизни. Петр Чаадаев был обречен на одиночество.
Петр Яковлевич Чаадаев скончался 14 [26] апреля 1856 г. в Москве. Некоторые считали, что он покончил с собой, однако документально версия его самоубийства никак не подтверждается. В тот день к нему заехал А.С. Хомяков и застал старого приятеля, сидящего в кресле с закрытыми глазами. Горестные слова идейного противника Чаадаева, основоположника славянофильства Алексея Хомякова сохранились для потомков: «Почти все мы знали Чаадаева, многие его любили и, может быть, никому не был он так дорог, как тем, которые считались его противниками. Просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали…». Похоронен П.Я. Чаадаев на кладбище московского Донского монастыря.
За несколько лет до смерти Чаадаев написал, что библиотека – «лучшая часть» его наследства, не подозревая, что его идеи и мысли будут доступны потомкам и внесут огромный вклад в формирование русской философии и развитие общественно-политической мысли второй половины XIX века. Духовное и идейное влияние философа признавали общественно-политические деятели 1860–1870‑х гг. Герцен, Белинский и Чернышевский. Однако «Философические письма» еще долгое время будут запрещены к публикации в России.
Ситуация переменится только с началом XX века. В 1915 г. русский поэт Осип Мандельштам о значении фигуры Петра Чаадаева писал: «След, оставленный Чаадаевым в сознании русского общества, – такой глубокий и неизгладимый, что невольно возникает вопрос: уж не алмазом ли проведен он по стеклу?». Он точно подметил причину популярности философа: «Чаадаев был первым русским, в самом деле идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева. На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данте: „Этот был там, он видел – и вернулся“».
Через все перипетии личной жизни П.Я. Чаадаев пронес глубокую и неординарную любовь к Отечеству, к русскому народу. Понятен его призыв: «Прочь себялюбие, прочь эгоизм. Они-то и убивают счастье. Жить для других – значит жить для себя». Петра Чаадаева называли нравственным идеалом эпохи. Его биография легла в основу ряда литературных образов: Евгения Онегина, Александра Чацкого, князя Мышкина, Пьера Безухова. Чтение фрагмента послания Пушкина к Чаадаеву стало ключевым эпизодом в фильме Андрея Тарковского «Зеркало». Действительно в этом письме содержится нечто особо важное для понимания русского самосознания. Петр Яковлевич Чаадаев – тот самый «товарищ» Пушкина, чье имя по образному выражению поэта должно быть написано «на обломках самовластия».
Незаменимый вклад в изучение русской философской мысли, в том числе наследия своего двоюродного деда П.Я. Чаадаева, внес историк и мыслитель князь Дмитрий Иванович Шаховской. Им было найдено более 150 неизвестных до этого сочинений и писем П.Я. Чаадаева, в том числе пять из восьми «Философических писем». Он работал в архивах, в частности, над оригиналами писем в Ленинграде, собирал письма Чаадаева у своих знакомых. В архивных фондах сохранились рукописи статей, набросков, писем Дмитрия Ивановича, посвященных философии Чаадаева, которые писались явно «в стол». Шаховской тщательно собирал материалы своего деда еще до Октябрьской революции. Вплоть до 1905 г. русский читатель практически не был знаком даже с основными сочинениями Петра Яковлевича Чаадаева.
Во второй половине 1920-х гг. Д.И. Шаховской сделал замечательное открытие, совершенно изменившее представление об идейном облике и эволюции Чаадаева: он обнаружил единственный сохранившийся полный экземпляр всех восьми «Философических писем». Ему удалось разыскать полную, составленную самим Чаадаевым рукопись в Ленинграде, в Пушкинском доме – Институте русской литературы, которая, очевидно, была в свое время отобрана у Чаадаева при обыске. Открытие и восстановление его основной рукописи являлось поистине научным подвигом Шаховского. Находка неизвестных ранее «Философических писем», которые он напечатал в журнале «Литературное наследство», вызвала сенсацию в СССР и за рубежом. (Лубков А.В. Личность. Время. Образование: статьи и выступления. – М., 2017).
А.Ю. Кожевников, к.и.н., Дирекция изучения истории МПГУ.
