Физиология Москвы

Кто не помнит странницы Феклуши из «Грозы» А.Н. Островского и её знаменитого: «Уж и время-то стало в умаление приходить»?!  Нет, это мы не про конец света, о котором истошно голосит ныне «всё прогрессивное человечество». Но то, что бег Времени в последнее десятилетие заметно ускорился, так, что поймать его «за хвост» становится всё труднее, – это точно… Именно этими ощущениями и порождён замысел альманаха, который мы выкладываем в Интернете, так сказать, для «всеобщего ознакомления». Думается, это же чувство набирающего необратимый ход Времени двигало и нашими далёкими предшественниками, когда они в начале 1840-х издавали в Париже альманах «Французы в их собственном изображении»: Мы хотим только найти способ оставить после себя следы того, что называют частной жизнью народа… Мы должны подумать о том, что когда-нибудь наши внуки захотят узнать, кем мы были и что мы делали в наше время; как мы были одеты, какие платья носили наши жёны, какими были наши дома, наши развлечения, наши привычки, что понимали под красотой. О нас захотят узнать всё: как мы садились на лошадь, как были накрыты наши столы, какие вина мы предпочитали».

Конечно, наши писательские силы, мягко говоря, несоизмеримы, но мы и не помышляем соперничать с классическим альманахом, в котором приняли участие 137 авторов, среди которых весь пантеон французских авторов – от О. де Бальзака до А. Дюма. Нас сближает «память жанра» физиологического очерка, протянувшаяся сквозь века, чтобы заявить о своей востребованности в наше ускользающее, словно песок сквозь пальцы, Время. Удалось ли нам – нет, не остановить (куда там!), а хотя бы «притормозить», «придержать» стремительный бег его колесницы – судить не нам, а читателям. Но на то мы и филологи, чтобы рисковать и экспериментировать «выдумывать» и «пробовать». И пусть в художественном отношении наши очерки оставляют желать лучшего… Пусть! Лиха беда начало. Важен почин. Важна сама идея такого альманаха, которая, возможно, вдохновит тех, кто придет после нас на наше место и сделает дело лучше нас.

С этой надеждой мы предоставляем коллективный труд наших учеников, студентов-филологов, откликнувшихся на наше предложение создать новый альманах современных «физиологий», отражающих многоликий портрет исторической современности. Здесь собраны очерки студентов нескольких поколений. Некоторые из них уже давно закончили наш вуз. Возможно, они с удивлением встретят здесь свои имена. Сразу просим прощения у тех, с кем не удалось согласовать – по причине «недоступности» – их участие в данном проекте. Надеюсь, они не будут на нас в обиде. Однако искренне убеждены: все филологи – поэты и писатели. Кто-то очень глубоко в душе, а кто-то, наоборот, «очень наружу». И всё это потому, что почувствовали вкус слова – так, что трудно удержаться от искушения поделиться своим ощущением с окружающими. Конечно, исходным «образцом» для многих их них – силой учебных обстоятельств – служили тексты отечественных родоначальников «физиологий»: очерки Д.В. Григоровича, В.И. Даля, И.И. Панаева, Н.А. Некрасова… Но в большинстве случаев «образец» лишь проступает – более или менее отчётливым абрисом – сквозь художественную ткань очерков наших учеников, обрастая, подчас до неузнаваемости, формами и идеями «нового времени». Та и должно быть у тех, кто хочет это время воплотить.

©Е.В. Егорова, С.В. Сапожков

Одно из коренных свойств русской литературы – это её аналитизм и вытекающее из него тяготение к типизации, в том числе типизации социальной. Подобная типизация служит не просто меркой художественного освоения действительности, она, скорее, выступает способом диагностирования общества. Так искусство исследует общественный организм, указывает на отдельные фазы его жизни, на признаки процветания или, увы, болезни. Именно на устах многострадального искусства часто живо то, о чём молчит государство. И в этом смысле литература есть облечённая в слово общечеловеческая совесть. Спать она будет или бодрствовать – зависит от каждого из нас, а значит, и от авторов этого альманаха.

Читатель найдёт здесь тексты, продолжающие собой литературно-эстетические традиции русских физиологических очерков. В отечественной литературе названные традиции восходят, прежде всего, к петербургскому периоду творчества Н.В. Гоголя и к поэтике натуральной школы, к произведениям таких её представителей, как Н.А. Некрасов, ранний Ф.М. Достоевский, В.И. Даль, Д.В. Григорович, И.И. Панаев, В.А. Сологуб, А.Я. Кульчицкий и другие. В 1844-1845 гг. вышли два выпуска сборника «Физиология Петербурга». Вскоре сборник стал знаменитым и задал высокую художественную планку для писателей-очеркистов. В предисловии В.Г. Белинского говорится об отсутствии в России книги, которая описывала бы её быт с «натуры». Критик замечает, что многочисленные русские нравоописательные сочинения слишком примитивны и не справляются с заявленными целями, тогда как французские физиологические очерки выгодно отличаются широтой охвата материала и талантливым его выражением. Поэтому В.Г. Белинский и молодые писатели начала 40-х годов объединяются и создают в качестве достойного «ответа» собственный сборник очерков – «Физиология Петербурга». Отметим, что в 2014 году знаменитому альманаху натуральной школы исполнилось 170 лет.

Итак, авторы «Физиологии Москвы» постарались быть верными исторической памяти, возобновить культурную эстафету и одновременно с этим преобразовать в соответствии с требованиями времени жанр физиологического очерка, наделив его новыми чертами. Показательно, что все авторы, как это и следует из подзаголовка, – студенты, причём студенты-филологи, люди, работающие со словом, знающие его историю и умеющие его ценить.

Отдельного внимания заслуживает оформление текста. Если в «Физиологии Петербурга» встречались графические работы, то на страницах нашего сборника, помимо зарисовок, представлены также фотографии, фотокартины, копии картин отечественных и зарубежных фотографов и живописцев. Некоторые снимки были сделаны самими авторами или их друзьями. Все эти иллюстрации органично дополняют очерки, вносят в них символический смысл и обогащают текстовую палитру образов, оставляя, однако, читателю право непредвзято завершить в своём воображении портрет того или иного действующего лица.

Студенческий альманах состоит из трёх частей. В первой части помещены очерки, героями которых выступают представители различных профессий. Здесь мы встретим дворников, консьержей, библиотекарей, социальных и офисных работников. Какие-то профессии известны уже много веков, какие-то появились недавно. Но любая профессия интересна нам человеком – её носителем. Каково взаимовлияние человека и выбранной им профессии? Есть ли профессии более значимые и менее значимые? В чём ценность каждой отдельной профессии для общества? Как профессия переходит в образ жизни? Какие есть «профессиональные» опасности? Авторы подробно исследуют эти и другие вопросы.

Перу Олеси Сухановой принадлежит ироничный и злободневный очерк «Библиотекари». С чеховской наблюдательностью автор знакомит нас с этими людьми, их мировоззрением и причудами. Данный очерк ценен ещё и тем, что Олеся опирается в нём на собственный опыт <…>. Из собственного опыта исходит и следующий автор – Татьяна Тарелкина, написавшая о профессии социального работника. Перед читателем предстают бескорыстные и добрые герои, на деле воплощающие христианский идеал любви к своего ближнему. О любви к ближнему также говорится в трогательном очерке Натальи Титовой «Почему светло в подъезде?». Героиня Маша – восточная «гостья», приехавшая вместе с мужем работать в Россию. Так затрагивается тема терпимости по отношению к носителям иной культуры, иного вероисповедания. Уютный свет внутри подъезда – это свет добра и сострадания, который горит или, к сожалению, робко мерцает в каждом человеке. Чем больше света, тем больше и добра, для которого не существует ни национальных, ни языковых барьеров. В лучших традициях натуральной школы написан очерк Ирины Леоновой о московском дворнике. <…> Завершается первая часть проблемным и крайне актуальным в наши дни текстом Екатерины Иванюгиной. Автор с неподражаемой тонкой иронией вскрывает мир сетевого маркетинга и офисного закулисья. Всё общество осмысливается как грандиозный зоопарк, а точнее, – аквариум. Открытый финал подчёркивает проблему группового и общественного конформизма, следования «по течению». Ироничные уколы в духе незабвенных Ильфа и Петрова постепенно становятся всё острее и острее. <…>

Герои очерков второй части – представители современных субкультур. В основном, речь идёт о молодёжных субкультурах. Это – ве́ганы (особо щепетильные вегетарианцы), фрики, готы, байкеры. Каждая субкультура – отдельная реальность, подразумевающая свой уникальный предметный и языковой антураж. Творцы и участники таких реальностей в чём-то похожи на актёров любительских театров, борющихся за зрительское внимание и симпатии поклонников.

Открывает вторую часть очерк Надежды Орловой под названием «Из жизни поедателей зелени». <…> С юмором и провоцирующим читателя задором пишет о свободе творческого самовыражения фриков Вера Фёдорова. В центре авторского внимания вновь оказываются нонконформистские герои. Заметим, что если в первой части альманаха была поставлена проблема губительного влияния конформизма на личность, то во второй части эта проблема получает частичное разрешение в виде субкультурного эскапизма. Далее следует специально переведённый для сборника очерк французской студентки Инги Блюмм, посвящённый готической субкультуре. <…> Гармонично замыкает вторую часть альманаха очерк Ольги Семакиной о байкерах. Это произведение замечательно тем, что автор, размышляя о «героях асфальта» с подлинным знанием выбранной темы и любовью к ней, предлагает читателю описание Дня Победы, проводимого в байкерской среде. Так осуществляется единственная в настоящем сборнике попытка социальной типизации на основе причастности действующих лиц к праздничной традиции. Персонажи очерка – не маргиналы в строгом смысле этого слова, а успешно адаптировавшиеся в социуме люди, носители высокой культуры.

Третья часть «Физиологии Москвы» состоит из очерков, рассказывающих о людях, которым свойственно бывать в пограничных жизненных ситуациях, изменённых состояниях сознания, в смятении чувств и ума. Некоторые такие герои часто идут на риск, и в определённом смысле их можно отнести к романтическому героическому типажу. Их образ жизни обычно определяется каким-то увлечением, увлечение переходит в пагубную страсть, страсть – в диагноз. Естественно, границы между этими категориями размыты.

Герой очерка Натальи Кокнаевой «Вечерний блюз» – бродяга Семён. Его образ подаётся читателю как образ независимого космополита, духовного пилигрима, бродячего философа. <…> Монолог Семёна, произнесённый им на краю оврага, – это маленькая поэма достойного ученика бодлеровского Чужеземца, «блюз вечернего странника», скитальца, у которого только один дом – всё мироздание. Стиль автора порой воскрешает в читательской памяти страницы американской битнической прозы или страницы Д. Григорьева, а порой по лестнице богоискательства уводит нас к текстам Ф.М. Достоеского, Л. Андреева, М. Горького. Влияние творчества Достоевского ощутимо и в пронзительном произведении Лины Баат, приближающемся по жанровым канонам к повести. Автор берётся за сложную и болезненную для России проблему – проблему внутреннего эгоистического оцепенения личности, «трясинной апатии» души, потери человеком достоинства. Главный герой текста Лины – алкоголик Павел Иванович, который, помимо собственной жизни, разрушает, подобно социальному паразиту, жизнь приютившей его семьи. <…>

Препятствия преодолевают также и герои двух завершающих альманах, своего рода спортивно-философских очерков. Алексей Стейнерт пишет об одном динамичном и вполне авантюрном дне из жизни московского руфера, или крышелаза. Лёгкая ирония, хлёсткий, отчасти ремарковский, тип повествования, лаконичность диалогов – вот некоторые особенности стиля этого автора. В финальном отступлении приводится обобщающий социальный портрет руфера. Движение руферов характеризуется как стиль жизни, образ мышления, и это позволяет нам отнести данный  текст не ко второй, а к третьей части нашего альманаха <…>.

Мы живём в непростой, противоречивый, воистину «железный» век забвения и утраты вечных ценностей, в эпоху общественного скепсиса, культурных провокаций и информационных войн. Люди становятся чужими сами себе и своей родине. Но кто знает, может быть, именно Слову и гуманитарной культуре принадлежит главная роль в гармонизации бытия, в воскресении живого диалога со вселенной, всех нас друг с другом и собственной совестью? Слово творится человеком. Внимательным и чутким, таким, каким является каждый из авторов этого сборника, таким, каким, несомненно, являешься и ты, читатель. И где, как не в России, писать подобные очерки? Ведь Россия – это страна, которая, по выражению В.Г. Белинского, «заключает в себе столько климатов, столько народов и племён, столько вер и обычаев и в которой коренное русское народонаселение представляется такою огромною массою, с таким множеством самых противоположных и разнообразных пластов и слоёв, пестреющих бесчисленными оттенками».[1]

Но к делу! В путь, дорогой читатель! Переворачивай страницу – пусть увлекут тебя эти очерки, пусть они заставят тебя задуматься и даже поспорить. Авторы ждут твоего внимания и верят в тебя, верят в то, что после прочтения альманаха ты вовсе не с сомнением и сожалением, но с улыбкой, благоговением и надеждой, вдумчиво, взыскующе и смело посмотришь в лицо сегодняшнему дню.

©  А. Никулин

[1] Физиология Петербурга. М., 1991. С. 7.

Ионова Александра, 301 группа в.о.

Хмурым осенним утром в Москве все давно уже на ногах и летят куда-то в привычной спешке, не замечая никого и ничего вокруг.Оказавшись в это время в центре столицы без дела, вам, вероятно, больше всего на свете захочется скрыться от пронизывающего своим неприятным холодом ветра, спрятаться куда-нибудь от непрерывно моросящего дождя, готового в любую минуту превратиться во всепотопляющий беспощадный ливень. Вы, как счастливый обладатель пары-тройки часов свободного времени, вынуждены заскочить в ближайшую сетевую кофейню, рекламными баннерами которой пестрят  все автобусные остановки, вагоны метро и интернет-сайты.

Минуя две стеклянные двери, с усердием натираемые до блеска блюстительницей чистоты и порядка этого заведения, вы попадаете в  просторный, но вместе с тем уютный зал в шоколадно-кофейных тонах с большими окнами, открывающими вид на угрюмое, неприветливое небо, проспект с проносящимися мимо машинами и промокшими пешеходами.Пробравшись к самому дальнему из десяти – пятнадцати миниатюрных столиков и присаживаясь в мягкое кресло, в первую очередь, обратите внимание на окружающий вас интерьер.На одной из темно-коричневых стен в бежевую полоску висит огромная картина в деревянной лакированной раме, с изображенным на ней буфетом, забитым многочисленными банками, насколько можно предположить, с вареньем, фигурными бутылками с непонятным содержимым, тарелками разных цветов и размеров, кофемолкой и тремя поваренными книгами. Вдоль другой стены стоит уже настоящий шкаф, зеркальный, с симметрично расставленными чашечками и блюдцами. На полке, разделяющей верхнюю и нижнюю часть шкафа, свои места занимают десяток папок меню, стеклянные солонки и перечницы и выстроенные в два ряда салфетницы с изящно накрученными полукругом салфетками. В левой части зала располагается барная стойка, за которой безостановочно кипит работа, жужжат кофе машины, соковыжималки, шейкеры, звенят стаканы, чашки, ложки и раздаются звонкие голоса суетящихся барменов.  Здесь же – витрина с аппетитными и манящими посетителей десертами: ягодными, шоколадными, творожными. Однако увидев цены на них, многие передумают баловать себя чем-нибудь сладеньким и предпочтут ограничиться чашечкой эспрессо. Приятная, хоть и немного громкая, музыка, приглушенное освещение, излучаемое желтыми светильниками, отдаленно напоминающими кофейные зерна, а также необыкновенный аромат шоколада, ванили и различных сортоварабики, постоянно царящий в зале, начинают действовать умиротворяюще и погружают вас в состояние безмятежности и мечтательности.

Но долго мечтать здесь не придется:не пройдет и минуты, как к вам подпархнет фея данного заведения – одна из девушек в бордовом фартуке, как вы уже догадались, официантка кофейни. Посмотрите на ее стройную, можно даже сказать, исхудавшую фигурку, на светло-коричневую рубашку, в которую могли бы поместиться две такие девочки, и фартук, обмотанный несколько раз вокруг ее тоненькой талии – свидетельство того, что работа официанта требует неустанной подвижности, скорости, резвости. Черные балетки, которые приходится менять чуть ли не каждый месяц, в силу того, что они совершенно стаптываются от постоянной беготни, и сейчас выглядят  потертыми и повидавшими виды. Чересчур аккуратно собранные в косу русые волосы, скромный, неброский макияж, отсутствие украшений, за исключением едва заметных фианитовых сережек-гвоздиков, –ничто не должно быть помехой в работе. Все, чем может привлечь к себе внимание эта рядовая сотрудница кофейни, это хорошо отрепетированная на доброй сотне посетителей улыбка,  подчеркнутая вежливость, искренне отзывчивый взгляд, вовремя обращенный на нуждающегося в помощи гостя.

Проследите за плавными, не лишенными грации, движениями официантки. Легкими, неслышными шагами эта,казалось бы,ничем не примечательная пешечка ресторанного бизнеса перемещается по шахматному полу от одного столика к другому, удерживая подносы, которые вот-вот треснут от нагроможденной  на них посуды. И как бы ни тяжела была эта ноша, официантка должна держать поднос только одной рукой, ловко балансируя и уворачиваясь от попадающихся на пути препятствий в виде других официантов и посетителей, а также столиков и стульев, сохраняя при этом великолепную осанку и доброжелательный вид.  На лице у этих нимф общепита вы не заметите и тени усталости, сонливости, хотя на самом деле они могут валиться с ног от изнеможения, но работа требует постоянного внимания и точности, ведь нужно, чтобы у этих столиков был своевременно принят заказ, а с тех –непременно убрана грязная посуда, важно не упускать из виду тех гостей, что сидят у выхода, ведь они только что доели свои блюда и, скорее всего, уже ищут глазами, у кого бы им попросить счет, да и на раздаче незаметно скопились подносы с очередными заказами, которым ни в коем случае нельзя дать остыть. Для достойной работы на этом поприще было бы неплохо иметь четыре пары рук и столько же глаз, но так как в нашей неприглядной реальности природа выделила нам только по одной паре этих орудий труда и внимания, бедной официантке приходится действовать в ускоренном темпе, рассчитывая лишь на свои несчастные, растертые в кровь ноги и  умение мгновенно замечать малейшие изменения, происходящие в зале, полном посетителей, и требующие ее прямого участия.

Впрочем, официанты тоже люди с разными характерами, и среди них можно выделить некоторые сложившиеся осознанно или неосознанно типы. Например, такой тип, как официант – артист. Взгляните на него: чего только не разыграет из себя данный персонаж, дабы привлечь внимание посетителя именно к своей персоне. Для него кафе – это сцена. Он и глаза преувеличенно выкатит, и рот в улыбке до ушей растянет, и ногами расшаркается, и по-актерски раскланяется, и комплиментами засыплет.  И будет весь вечер вокруг вас увиваться и гримасничать, байки рассказывать и шутки шутить, ну разве что не споет напоследок. Согласитесь, ведь неловко вам будет после подобного спектакля не наградить паяца щедрыми чаевыми?

А есть такие официанты, назовем их мечтатели, которые вечно витают в облаках, думая о чем-то своем, но никак не о работе. Такой мечтатель и заказ перепутает, принесет вам вместо шоколадного пудинга яичный омлет, а вместо латте крепчайший эспрессо, и запросто, не со зла, а из-за своей рассеянности опрокинет на вас горячий чай или томатный сок, с грохотом перевернет стул или уронит поднос, споткнувшись на ровном месте неизвестно обо что.И, думается, опытный посетитель-пройдоха без труда вычислит такую мечтательную натуру и, сытно перекусив, может легко уйти из кофейни, не рассчитавшись. Придется бедолаге возмещать ущерб из собственного кармана. Про чаевые говорить даже не приходится – кто ж в наше суровое время захочет отблагодарить официанта за получасовое ожидание заказа, за испачканную в томатном соусе блузку, за скоропостижно остывший кофе и непростительную рассеяность?

Третий тип представлен официантами, которых не назовешь иначе, как гипнотизеры.Представители этой категории действуют как настоящие мастера продаж и тонкие психологи. Они обладают фантастической силой убеждения и способностью доказать, что вам нужно то, что на самом деле вам совсем не нужно. Они сделают так, что вы даже не заметите, как закажете дополнительную порцию сыра к пасте, мяту в чай, карамельный сироп в капучино, согласитесь с тем, что и без того шоколадный торт «Прагу» необходимо полить двойной порцией шоколадного соуса. Когда же вы получите счет, то сильно удивитесь, что предполагаемая сумма вашего заказа выросла раза в три. Благодаря таким официантам вы, планируя зайти в кофейню на чашечку чая или кофе, уйдете оттуда, отведав множество различных блюд и напитков, сытые и довольные, но с пустым кошельком.

Еще хочу обратить ваше внимание на то, что характер обслуживания приезжих и местных официантов также имеет свои особенности. Подход к работе, отношение к посетителям у первой и второй категории официантов совершенно различные. Официанты-москвичи – в основном молодежь, зачастую студенты,  воспринимают данную работу как исключительно временный заработок. Поддерживаемые родителями материально, они понимают, что потеря места не обернется для них катастрофой, поэтому в кофейне они чувствуют себя уверенно, держатся с достоинством, иногда даже с некоторой наглецой, с гостями они общаются как с равными, требуя к себе должного уважения. Для приезжих работников кофейни, а это, в основном, выходцы из Средней Азии, официантство – это основной заработок, поэтому дорожат они свои местом больше, чем местные официанты. С начальством ведут себя скромно, во всем с ним соглашаются и готовы выполнить любое его поручение. С гостями, которых они берутся обслуживать, будут ответственны, терпеливы, внимательны, попытаются предугадывать их желания, изо всех сил постараются выполнить свою работу так, чтобы клиент остался благодарен им, оставив впоследствии щедрые чаевые. У этой группы сильно развито землячество, они будут помогать друг другу, у местных такой сплоченности не наблюдается, и каждый работает за себя.

Вернемся же к нашей юной фее. Как же проходит день этой худенькой девчонки-официантки? Представьте, с каким удовольствием, наверное, она приходит в себя за чашечкой кофе перед началом своей смены, прибежав из метро, изрядно помятая и взъерошенная утренней толпой мегаполиса. Целый день на ногах – это вам не шутка. На такое надо основательно настроиться. Не торопясь, заворачивается она в форменный бордовый фартук, предварительно тщательно его выгладив, любуясь на себя в небольшое мутное зеркало, наспех приколоченное к обшарпанной стене в крохотной раздевалке, переобувается в очередные потертые балетки, запирает свои скудные пожитки в металлический ящичек, открыть который не составляет абсолютно никакого труда, чем периодически пользуются нечистые на руку коллеги, и, гордо вскинув голову, оставив все свои личные проблемы и заботы в раздевалке, направляется в зал, куда через некоторое время нагрянут голодные нетерпеливые утренние гости… Для начала наша героиня принимает зал с оставшимися посетителями у официанта ночной смены, проверяет чистоту столов, наличие салфеток, блюдец и ложек на раздаче. Вскоре появляется еще пара представителей низшего звена кофейни. А следом подходит менеджер – непосредственный начальник официантов. Менеджер оглядывает своих подчиненных с ног до головы, раздает всем блокноты и ручки, закрепляет за каждым из официантов столики, за обслуживание которых потом строго будет спрашивать. И вот один за другим в кофейню начинают забегать перед своим трудовым днем желающие быстро и вкусно позавтракать. Зал постепенно наполняется движением и суетой, наступает аврал или, говоря сленгом официантов, запара.

– Пожалуйста, Ваше меню. Обратите внимание на наше специальное предложение – два кофе по цене одного, – начинает свою работу героиня.

– Девушка, не надо мне два кофе, принесите один и горячий, да побыстрее, – нервно реагирует строгий мужчина в фиолетовом галстуке, с толстой папкой в руках.

– Какой желаете: эспрессо, американо, капучино, латте?

– Девушка, обычный кофе мне принесите, я на работу опаздываю.

– Спасибо за заказ, – тихо роняет официантка, раздумывая, какой же кофе больше подойдет под название «обычный», и направляется быстрыми шагами к Р-киперу, чтобы пробить заказ.

– Официант, меня кто-нибудь обслужит в этом кафе? – раздается раздраженный голос пышной дамы средних лет за другим столиком.

– Я Вас слушаю, Вы готовы сделать заказ?

– Скажите, а вот каша овсяная – она на молоке?

– На молоке.

– Нет, молочное мне нельзя, а яичница на сливочном масле?

– На растительном.

– А, на растительном я не ем. А сколько сырников в порции?

– Два, но можно заказать полторы порции, и будет три.

– Нет, молочное мне нельзя, я же вам говорила.

– Мои блинчики, где мои блинчики, я уже полчаса жду, – прерывает этот интереснейший диалог гость за соседним столиком.

– Девушка, Вы не забыли про мой кофе? – напоминает о себе господин в фиолетовом галстуке.

– А можно нам счет? – вступает в этот хор голосов женщина с девочкой лет пяти.

– Одну минуточку, – пытается защищаться официантка, отвечая этой фразой сразу всем, и стараясь уловить своими маленькими ушками, словно локаторами, сыплющиеся со всех сторон просьбы,  вопросы и предложения.

– Милочка, а эклеры у вас вкусные? – продолжает пышная дама.

– Очень вкусные, свежие, совсем без молока и на сливочном масле, – скороговоркой выстреливает девушка.

– Ну… Давайте, наверное, эклеры… – вроде как определяется с выбором женщина.

– Спасибо за заказ, – бросает наша героиня и, не давая опомниться гостье, бежит к следующим нетерпеливым посетителям.

Какой бы сложной и неразрешимой ни показалась официантке ситуация в зале, сколько бы просьб, раздающихся отовсюду,ни звенело в ее ушах, и как бы ни  кружилась ее голова от всеобщего гвалта,она пугается лишь на какую-то долю секунды, но тут же вспоминает, что изо дня в день перед ней разыгрываются одни и те же сцены с раздраженными, вечно недовольными посетителями.Сложнее всего в такой обстановке не поддаться панике, не создать излишней суеты, которая зачастую как раз и становится причиной некачественного обслуживания. Отступать некуда, девушка берет себя в руки и начинает перелетать от одного столика к другому.И незаметно за одним столом появляются разнообразные яства и напитки, за другим, не успеете вы и глазом моргнуть, исчезает грязная посуда, а за третьим – гости, довольные своим завтраком, уже рассчитаны,торопливо одеваются и, благодаря напоследок официанта, покидают кофейню.

К счастью, завтрак постепенно подходит к концу, и до ланча, который начинается в полдень, есть целый час времени. За этот час официанты должны сами успеть перекусить и набраться сил перед очередной запарой. Наша дорогая героиня улучает минутку и выбирается на кухню, накладывает пол тарелки рисовой каши, которая осталась с завтрака, берет переданный из бара стакан горячего чая с лимоном и усаживается за крохотный столик для персонала в предвкушении нескольких минут спокойствия и отдыха. Заметьте, что только сейчас, когда ее не видят посетители, на  милом юном личике появляются некоторые признаки усталости. И как же ей в эту минуту хочется самой устроиться в уютном кресле и стать предметом заботы внимательных официантов. Расслабляясь и погружаясь в мир грез,моя красавица едва успевает съесть три ложки каши и сделать пару глотков чая. И тут, как гром среди ясного неба, раздается металлический голос менеджера:

-Ты что, опять ешь? Быстро в зал, принимай заказ!

Деваться некуда, нужно возвращаться, оставив недоеденную кашу и остывающий чай. Вряд ли удастся закончить трапезу, так как одним заказом дело не ограничивается, за ним появляется другой, потом третий, а там глядишь, и наступает время ланча – еще больший «аншлаг» для кофейни, чем утренние часы. Разумеется, посетителей привлекают сниженные цены на меню в это время. Снова все столики заняты, а публика, надо заметить,собирается разномастная, но, в основном, это студенты, вырвавшиеся со своих пар, чтобы сытно и недорого перекусить, и служащие близлежащих контор, в том числе важничающие банковские клерки в строгих костюмах и галстуках. Нередко можно увидеть знакомые лица актеров московских театров, находящихся в этой же округе. Порой забредают иностранные туристы, с которыми необходимо суметь как-то объясниться, причем желательно на их языке. Ланч проходит в еще более ускоренном темпе. Все вертится, кружится и мелькает. У нашей героини голова идет кругом, как и у остальных работников кафе. Поток посетителей не иссякает, атмосфера среди персонала накалена до предела, официанты в погоне за чаевыми начинают перебивать друг у друга заказы, уносить чужие блюда с раздачи, чтобы как можно скорее угодить именно своим гостям.

Кстати, тема чаевых является самой острой и актуальной в жизни каждого официанта, ведь зарплата этого низшего звена заведения просто мизерная – ее едва хватает на ежедневный проезд в транспорте и несколько дней неполноценного питания. А о том, чтобы одеться  или сходить в кино, не может идти и речи. Поэтому в течение рабочего дня между ребятами постоянно идет борьба за клиентов, причем каждый старается выбрать себе таких гостей, которые не пожалеют лишней сторублевой купюры и положат, не задумываясь, ее в чековую книжку. К этим гостям не относятся мамочки с детьми, чаще всего забирающие сдачу до последней копейки, большие группы студентов – они, как правило, оставляют только мелочь, которая в итоге даже не дойдет до заветного именного конверта с чаевыми,стоит также «опасаться» постоянных посетителей с банковскими карточками, у них редко бывают наличные, а если и бывают, то они это тщательно скрывают. Есть смысл обращать внимание на солидных мужчин или роскошно одетых женщин – эта категория может оставить приличный «чай», несмотря на объем заказа, желая как бы всем своим существом подчеркнуть свой статус.Нельзя пропускать большие шумные компании, которые приходят в кофейню с целью хорошо отдохнуть и потратить как можно больше денег.  Однако не все чаевые, заработанные официантом, идут прямиком в его карман. Процентов тридцать из них распределяются между барменами, поварами и прочими сотрудниками  кофейни. Оставшуюся сумму получает уставший, выжатый как лимон, еле живой  официант в конце смены. Время ланча, к сожалению, не особо прибыльное в смысле чаевых. Большинство людей приходит сюда в эти часы в целях экономии, и как бы вкусно им ни было, как бы ни были они довольны обслуживанием,расставаться со своими кровными данные посетители не готовы.

Давайте все же вернемся к нашей «запаре», ведь ланч продолжается. В этой круговерти и толкотне под звуки приятной музыки периодически раздаются звон разбитой посуды и падающих стульев, недовольные возгласы барменов, едва успевающих за потоком поступающих заказов, строгие окрики менеджеров, подгоняющих своих подопечных, и не смолкает постоянный рокочущий гул голосов клиентов, которые используют свой обеденный перерыв еще и для бурного обсуждения насущных проблем. Под конец этого четырехчасового безумия наша стойкая героиня, работающая уже буквально на автопилоте, не замечает съехавшего на бок фартука, перекосившейся блузки, выбившейся из прически пряди волос.В конце концов, обеденная карусель медленно, но верно притормаживает свой бег, зал постепенно пустеет, столики, заваленные посудой, приобретают свой первозданный вид. Девушка, наконец, добирается до своей утренней каши, доедает ее, невзирая на остывшее состояние, и кажется ей, что нет ничего вкуснее на свете. Впрочем, для официантов приготовлен свежий обед, состоящий из самых дешевых сосисок и не очень понятного на вкус и приятного на вид супа из куриных желудочков. Но нашей пассии уже не до него, ведь она, как и многие московские официанты, студентка, поэтому, не теряя попусту времени, она сдает смену, меняет привычное рабочее одеяние на потертые джинсы, кроссовки и коротенькую курточку, надевает на спину набитый книжками и тетрадками рюкзачок. Осталось забрать награду за сегодняшний труд. Девушка направляется к кассе, где кассир, молодой симпатичный парень, предварительно  отсчитав из ее персонального конверта тридцать процентов, отдает заветные чаевые, которых сегодня, увы, даже на пирожки в университетской столовой не хватит. Но кассир сегодня добрый – увидев разочарование в глазах студентки, добавляет мелочью еще пятьдесят рублей. Теперь-то точно есть где разгуляться!

Простившись с сотрудниками, остающимися на вечер, а, возможно, и ночь, девушка, совершенно разбитая и измученная, покидает кофейню. Сменяя то и дело шаг на бег, она через несколько минут достигает метро, торопливо спускается по эскалатору и едва успевает заскочить в вагон отправляющегося поезда. Недавняя официантка, не веря своему счастью, присаживается на освободившееся место, вынимает из рюкзака учебник по философии, пытается что-то прочитать, но ее внимание рассеивается, как она ни пытается сконцентрироваться на философии Сократа,  мысли ее возвращаются к работе. Юная труженица прокручивает в голове прошедшую смену, вспоминая все неприятные моменты сегодняшнего дня, и невольно мысли ее складываются в монолог обиженного ребенка:

– Как же я устала… Каждый день одно и то же…Хватит, надо бросать эту работу. Ну, кому нужны эти пять шагов обслуживания, эта вежливость, это доскональное знание меню? Они приходят, чтобы поесть, им дела нет до официантов. Разве смотрят они на нас как на людей? Да мы для них просто обслуга, подай-принеси, и никакой человеческой благодарности, никакого понимания и сочувствия. Да хоть бы раз кто-то подумал, что и у нас, официантов, тоже есть душа, чувства, есть заботы и проблемы, что своими колкими замечаниями и резкими высказываниями они делают больно и обидно, что мы живые люди, способные не меньше других чувствовать и переживать. Да если б я пришла в кофейню в качестве гостя, разве б я стала гонять это несчастное существо в бордовом фартуке, да разве б смогла нагрубить, нахамить, унизить. А они, нет, они никогда нас не поймут, им все равно… И менеджер такой суровый… Что же делать дальше? Две темы по философии не прочитаны, семинар провален… – на этом мысль нашей героини обрывается, и тревожный сон под шум метро сковывает ее усталые очи.

Кузьмичева Анастасия, 301 группа в.о.

Ранее утро. Душный вагон столичной подземки. Обратите свой взгляд на человека, сидящего напротив вас. Его растоптанные, запачканные и кое-где порванные кеды с пожелтевшей от времени резиной и посеревшими шнурками довольно заметно выделяются на фоне аккуратной обуви остальных попутчиков. Привлекают внимание и джинсы, скрывающие от нас верхнюю часть обуви: сзади обтрепанных штанин торчат нитки, на коленях ткань протерта и вытянута, а чуть выше виднеются мелкие пятна неизвестного нам происхождения. На этом человеке растянутая черная футболка, с которой сурово глядят на нас из-под капюшонов люди в доспехах и с мечами; футболку прикрывает по бокам поношенная клетчатая рубашка с длинными рукавами. Провод больших новеньких наушников, надетых на голову со слегка засаленными и отросшими волосами, тянется откуда-то из кармана штанов. Осмельтесь взглянуть на лицо своего спутника. Перед вами юноша лет 17-22 с темными кругами под заспанными, чуть припухшими глазами и бледной кожей, немного присыпанной красными пятнами на лбу и щеках.

Он сидит, откинувшись на спинку, но даже так видна его сутулость. Лодыжки его скрещены, колени широко расставлены. Одной рукой он придерживает темный рюкзак, стоящий на грязном полу, пальцем другой же медленно водит по экрану телефона в попытке что-то прочитать. Если приглядеться, как это делаем мы, весь вид его покажется весьма неряшливым, однако если лишь вскользь пробежаться взглядом по этой фигуре, увидев её в толпе, скорее всего, она ничем вам не запомнится и неаккуратность совсем не бросится в глаза.

Но кто же этот человек? Вероятнее всего, перед вами тот, кто выходит на улицу лишь в крайних случаях и сутки напролет пристально вглядывается в монитор, забывая о реальности, – геймер.

Встретить геймеров вне пределов их комнат крайне сложно. Пожалуй, это случается только тогда, когда они едут на учебу или, что реже, на работу, выходят в магазин для пополнения съестных припасов или изредка выбираются на прогулку с друзьями. Большую часть времени они проводят, удобно устроившись на мягком стуле и играя на компьютере в игры. Однако их внешне пассивный образ жизни выглядит однообразным лишь на первый взгляд.

На бескрайних виртуальных просторах московского геймера распознать непросто. Лишь иногда его выдает чрезмерная спешка, которая прочно въелась в образ жизни столичных жителей, и рождаемая ею раздражительность. Но в реальной жизни именно в Москве игроки, имея больше возможностей для поддержания и развития своих интересов, вбирают в себя самые характерные черты, присущие людям, разделяющим их увлечения.

Попробуем проникнуть в их мир и узнать чуть больше об этих обитателях компьютерного пространства.

II

Слово «геймер» имеет английское происхождение – «gamer» – и переводится как «игрок». Не исключено, что слово прижилось в таком виде на русской почве, чтобы отличать простых игроков от тех, кто играет в компьютерные игры, и тем самым стать частным случаем общего понятия. Само название включает в себя и людей, которых лишь изредка скрашивает досуг видеоиграми, но все-таки чаще всего оно применяется к тем, кто посвящает этому большую часть своего времени.

Играть в видеоигры можно как на ПК, так и на консоли[1] – в зависимости от предпочтений. По этому принципу всех геймеров можно разделить на PC[2]-геймеров и на консольщиков, хотя подобное деление совершенно не исключает группы людей, которые играют, используя разную технику.

Существует множество видов игр, и каждый из них находит своего поклонника. Шутеры[3] от первого или третьего лица, файтинги[4], симуляторы[5], квесты[6], стратеги, аркады[7], одиночные, многопользовательские и массовые, онлайн и оффлайн – не то что рассказывать, но и перечислять все жанры и виды было бы слишком утомительно, поэтому остановимся все же на самих обитателях виртуальных миров, которые встречаются практически в каждом из них.

Простой игрок – «Любитель»

Это люди, живущие вполне обычной жизнью. Компьютерные игры для них – приятное времяпрепровождение в одиночестве или с друзьями. Конечно, время, проведенное за подобным занятием, существенно варьируется – от 30 минут до нескольких часов, – однако интерес к игре не настолько стоек, чтобы просиживать за ней большую часть дня. Как правило, они выбирают несложные и доступные игры, в которых их привлекает либо сюжет, либо само игровое действие.

В потоке людей узнать их очень сложно, а подчас и совсем невозможно: они почти ничем не выделяются на общем фоне. Возраст их тоже не может быть четко обозначен: простым игроком могут быть и дети, и взрослые, и даже пожилые люди, которые умеют управляться с ПК.

Технику для удовлетворения своих потребностей они используют самую простую, которая покупалась скорее для работы или учебы, нежели для игр.

Хардкорщик – «Профи»

Совершенно иная ситуация с хардкор-геймерами. Эти люди не ищут легких путей: ценность представляет для них лишь такая игра, которая отличается особо сложным геймплеем и требует максимальных сил для прохождения. Хардкорщики исследуют каждый уголок игрового мира, перепроходят игры по несколько раз на разных уровнях сложности, постоянно расширяют рамки, скачивая всевозможные дополнения, и, что немаловажно, они стремятся к совершенному мастерству, оттачивая его и проверяя на прочность свои умения. Разумеется, такой подход к игровому процессу требует огромного количества времени. Находят они его как раз за счет иной деятельности: посещение занятий, сон, еда часто отходят на второй план. На работу они ходят лишь в том случае, если денег для обеспечения своего занятия критически не хватает, или при необходимости «проапгрейдить»[8] свой компьютер. Часто выбирают работу и образование, связанные со сферой компьютерных технологий. Увлеченность этих людей и поражает, и пугает.

Но что движет ими? Азарт, испытание себя и чувство соперничества. Последнее, к слову, породило множество турниров среди геймеров. Так, начиная с 2011, проводится ежегодный межнациональный турнир The International, призванный популяризировать игу Dota 2. В первый год призовой фонд составил 1,6 млн. долларов США, в 2015 же году – примерно 18 млн. долларов, из которых 6,6 млн. забрал игрок, занявший первое место. Неудивительно, что многие хардкорщики хотят попасть на подобные мероприятия, чтобы испытать свои силы (хотя не будем лукавить и скажем, что это у большинства является отнюдь не главной целью). Но лишь единицы действительно находят силы и средства, чтобы воплотить мечту в жизнь и начать зарабатывать деньги за выступление на соревнованиях по киберспорту. Счастливчики переходят из разряда хардкорщиков в разряд профессиональных геймеров, или, как называют их «в народе», прогеймеров.

Как правило, хардкорщик обладает мощным компьютером, ведь от мощности зависит поле деятельности: чем она выше, тем разнообразнее и сложнее игры и больше дополнений, которые можно установить. Если вдруг внимание хардкор-геймера привлекла игра, системные требования которой не соответствуют его технике, то высока вероятность, что он решит это исправить, накопив достаточное количество денег и улучшив параметры своего устройства.

Этот тип вы практически всегда сможете найти в толпе. Обычно это молодые люди (чуть реже – девушки) в возрасте примерно от 17 до 30 лет, однако исключения касательно возраста встречаются очень часто. Из-за бессонных ночей нередко они пытаются поспать, что бывает чаще всего, или подготовиться к учебе или работе в общественном транспорте. С таким напряженным графиком за внешностью успевают следить лишь единицы, поэтому распознать этот тип зачастую можно по неряшливому виду, который, однако, сильно не бросается в глаза. На одежде иногда мелькают логотипы игр или персонажи.

Этот тип игроков обычно и подразумевают под словом «геймер».

Новичок – «Я не нуб!»

Новичок – тип геймеров, которые только встали на этот путь и еще не определились, перейдут ли они на ступень выше и станут простыми игроками, или откажутся от этого занятия и изберут что-либо иное для приятного времяпрепровождения. Без этого этапа не могли обойтись ни простые игроки, ни хардкорщики. Обычно новичками можно считать тех, кто осваивает с помощью игр компьютер, и чаще всего это, конечно же, дети.

Существует некоторое разграничение между словами “новичок” и “нуб”[9]: первое обозначает начинающего игрока, который имеет желание обучаться, второе же является указанием на человека неопытного, не стремящегося совершенствоваться и подчас осознанно или нет нарушающего правила игры. Слово “нуб” считается в игровых кругах довольно обидным, поэтому советую вам хорошенько подумать, прежде чем называть так кого-либо, в противном случае вы рискуете нарваться на грубость и получить в ответ нечто вроде: “Го пвп[10], слабак” – что означает: мол, я оскорблен, вызываю вас на дуэль, сударь!

Сейчас все чаще эти два понятия объединяют в одно и “нубами” называют всех новичков, не давая, впрочем, негативного подтекста.

Довольно сжатые описания могли вам наскучить, поэтому перед тем, как снова возвратиться к нашему герою, спешу лишь заметить, что представленные типы – только небольшие засечки на шкале, обозначающие начало, середину и конец. В реальной жизни гораздо чаще встречаются геймеры смешанных типов, причем смешанных в разной степени. Обучение мастерству игры проходит постепенно и под воздействием множества факторов, включающих тип личности самого игрока. Новичок довольно быстро, но все-таки плавно переходит в разряд простых игроков, которые, в свою очередь, могут плавно перейти в ряды хардкорщиков. Простой игрок может часами просиживать за компьютером или игровой консолью, но не стать хардкор-геймером из-за отсутствия желания оттачивать до совершенства свои навыки.

Искренне надеюсь, что у вас сложилось примерное представление о населении виртуального пространства. Теперь же вернемся к нашему знакомому.

III

Дождливое и холодное октябрьское утро. Ровно в семь звонит будильник, но наш герой совершено не хочет вылезать из-под теплого одеяла и лишь высовывает руку, чтобы раздраженно провести по экрану звенящего телефона. С первого раза не удалось. Наипротивнейший звук все еще раздавался на всю комнату. Лениво вытащив лохматую голову и морщась от тусклого, холодного света и громкого сигнала, парень взял телефон, чтобы уж наверняка его выключить. Успех. Юный победитель с явным облегчением заваливается обратно на подушку и блаженно закрывает глаза. Близкое, близкое царство Морфея…

Но не тут-то было. Сигнал раздается вновь и кажется еще противнее, еще громче предыдущего. С глухим стоном тело садится на кровати и, еще не осознавая, но уже ненавидя себя, тянется к телефону. Все-таки не стоило ложиться в пять утра. Но как без него бы прошла осада замка, кто без него убил всех монстров и прошел босса?.. Протерев глаза, парень поднимается с постели, лениво потягивается и бредет… не в ванную, чтобы умыться, как вы могли подумать, а к компьютерному столу. Пальцем ноги нажав кнопку включения на системном блоке, стоящем под столом, юноша всматривается в загоревшийся экран монитора. Голубое окошко приветствия, родной звук, оповещающий, что все готово к работе, вызывают одобрительный взгляд. Но настоящее удовлетворение приходит тогда, когда прогружается символ, показывающий наличие интернета. И только теперь наш герой может со спокойствием отправляться заниматься утренними процедурами.

Он встал гораздо раньше не потому, что дорога до вуза занимает много времени, и не потому, что сам он будет долго собираться. Как можно быстрее умывшись, он возвращается в свою комнату и с предвкушением усаживается, поджав под себя ногу, на стул, устремляя свой  уже посвежевший после холодной воды взгляд на экран компьютера. Конечно, он знает, что так рано утром его друзья и соигроки (а это далеко не всегда одно и то же) еще не появятся в сети. В данный момент у него совершено другая цель. Обновить игру – вот, что сейчас занимает большую часть его мыслей. Сделать это надо обязательно сейчас, утром, чтобы обновление успело догрузиться до его возвращения, и не пришлось бы тратить на это время (порой, весьма немалое).

И вот, запустив ярлык игры, парень с каким-то затаенным удовольствием наблюдает, как бегают зеленые полосочки загрузки. Миссия выполнена! Теперь можно уже подумать и о еде.

Выпив чашку кофе с наскоро собранным бутербродом, парень натягивает джинсы, футболку, накидывает сверху, не застегивая, рубашку с длинным рукавом и бежит в прихожую, чтобы нацепить кеды. Как бы не опоздать, ведь времени остается не так уж и много.

И вот, как перед вами, мой дорогой читатель, он сидит в душном вагоне метро, борясь со сном, и читает заданный материал к одной из лекций.

Но вернемся обратно в жилище нашего героя. Небольшая квартирка в спальном районе Москвы с маленькими, но уютными комнатками. Но из них нас интересует лишь одна – та, в которой непосредственно обитает наш знакомый.

Открыв почти всегда закрытую даже для родителей дверь, что мы увидим? Книжные шкафы со всякой всячиной – от полного собрания сочинений Л.Н.Толстого до старых школьных тетрадок, вузовских учебников, карандашей, ластиков, пакетов… Примечательно, что все занесено толстым слоем пыли – их уже давно не касалась рука человека.

В дальнем углу стоит незаправленная кровать, на которой разбросана смятая одежда, оставшаяся после утреннего переодевания. Рядом прикроватный столик, роль которого играет обыкновенный табурет без обшивки. Здесь, на столь маленьком пространстве умудряются умещаться штук пять зарядных устройств, провода которых свиты между собой мрачным черным гнездом. Из него, однако, легко можно извлечь USB-разъемы, поэтому процесс зарядки не принесет никаких хлопот. Рядом на белесом покрывале пыли виден свежий прямоугольный отпечаток от лежащего ночами на этом месте мобильного телефона.

Но главное место, как алтарь уединенного храма, занимает компьютерный стол. Он прочен, массивен и стоит как бы особняком от всех остальных вещей. Здесь царит вечный хаос, не лишенный, однако, своего порядка, который знает лишь сам хозяин. В первом ящике стола лежит канцелярия, во втором и третьем обычно покоятся стопки ненужных бумаг, в четвертом же – запасные провода, кабели, батарейки… Но все это мелочи. В нашем случае самое интересное и зрелищное – то, что на поверхности. Шаткие стопки блокнотов, хранящие в себе коды, пароли, логины еще со времен далекого детства, нашли себе место прямо между динамиком и монитором. Ручки и карандаши наспех понатыканы в небольшую картонную банку из-под конфет. По всей поверхности стола разбросаны мелкие листки бумаги, ставшие заменой блокнотам, и флэшки. Но что мы видим? Одна, две, три… четыре чашки с недопитым чаем стоят прямо по центру. Одна из них громоздится на двух пустых блюдцах, покрытых засохшими крошками. Содержимое другой поражает разнообразием флоры: вдоль стенок и в серединке, как маленькие островки, плавают сероватые кружочки плесени. Сбоку, на специальной полочке, аккуратно расставлены диски с играми и музыкой. Их мало, потому что сейчас все можно найти и скачать при помощи интернета.

Вот уже слышны шаги хозяина комнаты. Распахивается дверь. Он, уставший, еле волоча ноги, заходит к себе в темную из-за закрытых занавесок обитель, бросает сумку рядом со столом и садится на мягкое крутящееся кресло. Рука его привычно ложится на мышку, покрытую тоненькими полосочками грязи там, где соприкасаются с ней пальцы. От единого движения загорается монитор – весь день компьютер был включен.

– Отлично, – с довольной улыбкой шепчет парень, видя оповещение об успешно завершенном обновлении.

Пара щелчков по ярлыку, несколько секунд ожидания – и он в игре. Уткнув пальцы левой руки в потертые кнопки клавиатуры, при нажатии которых активируются игровые умения, парень сосредоточился.

«Хил[11] и каст[12], плз[13]», – отобразилось сообщение в общем чате.

– Что за нуб, – пробормотал юноша, принявшись быстро набирать ответ:

«Хил и каст прист[14] подаст».

Усмехнувшись своей шутке, он с торжеством хотел было откинуться на спинку стула, но тут увидел окошко личных сообщений.

СуперХил: прив

RedLord: Здаров.

СуперХил: ты с пар?

RedLord: Ну да.

СуперХил: го[15] в данж[16], я танка[17] нашел и два лвла[18] качнул.

RedLord: Ты пристом-то потянешь?

СуперХил: да норм, сча еще лукаря возьмем – и самое то, там потом на второй этаж[19] варпнемся[20] – и передохнем.

RedLord: ПередОхнем или передохнЕм?

СуперХил: я еще не решил, потов[21] с собой возьми и скиллы[22] расставь.

RedLord: У мага тут скиллов столько, что на клаве,[23] как на пианино.

СуперХил: зато маг тащит, жди у входа крч, ща танк придет.

RedLord: Ну ок.

Маг в предвкушении грандиозной битвы начал настраивать горячие клавиши.

– Вася, убери со стола! – послышалось из-за закрытой двери.

– Ща, мам!

СуперХил: там мобы[24] агрятся[25] и их огнем бить нужно

RedLord: Да, я знаю. Я уже на локации. Уже площадку кастую[26], пока танк твой держит.

СуперХил: бегу

RedLord: Быстрее давай.

Круша монстров и прокачивая уровни, парень не заметил, как прошло два часа.

– Я убрать со стола просила, – раздался в дверях грозный голос, заставивший игрока дернуться от неожиданности. – И переоденься.

– Сейчас все сделаю, мам, не агрись. Только лвл добью…

Игра затянется до поздней ночи, а потом, уставший, наш герой пойдет спать. Завтра снова рано вставать, ехать на пары, попутно читая, уча, конспектируя…

IV

Поезд подъезжает к станции. Объект нашего внимания, готовясь к выходу, быстро закинул телефон в рюкзак и поправил наушники. На секунду ваши глаза встретились, и вы тут же отвели взгляд. Голос из хрипловатых динамиков вагона оповестил о названии остановки. Двери с шумным ударом распахнулись, и поток людей стал выходить из вагона. В последний раз вы окинули взглядом клетчатую рубашку, сутулую спину и чуть выдвинутую вперед голову – и потеряли из вида.

В общественном транспорте ли, на улице или в магазине, завидев сонного человека в неряшливой одежде, вспомните о тех, кто дни и ночи напролет осаждает замки, спасает миры, о тех, кто живет в невещественной, параллельной вселенной, созданной руками человека.

[1] Игровая приставка, специализированное электронное устройство для видеоигр.

[2] PC (англ. personal computer) – персональный компьютер.

[3] Шу́тер (англ. shooter — стрелялка) — жанр компьютерных игр.

[4] Фáйтинг (от англ. Fighting — бой, драка, поединок, борьба) — жанр компьютерных игр, имитирующих рукопашный бой двух персонажей в пределах арены.

[5] Симулятор — имитатор управления каким-либо процессом, аппаратом или транспортным средством.

[6] Квест (англ. quest) — жанр компьютерных игр, представляющий собой интерактивную историю с главным героем, управляемым игроком.

[7] Аркада – компьютерная игра с нарочно примитивным игровым процессом.

[8] улучшить, обновить.

[9] noob (от англ. «newbie» – «новичок»)

[10] PvP (от англ. Player vs Player – «игрок против игрока»)

[11] Хил (англ. heal) – лечение.

[12] заклинание, улучшающее характеристики персонажа на определенное время.

[13] пожалуйста (англ. please)

[14] Прист (англ. priest – «священник») – персонаж, способный восстановить шкалу здоровья другого персонажа.

[15] пойдем (от англ. «go»)

[16] Данж (от англ. dungeon — подземелье) – игровая локация-лабиринт с сильными монстрами и сокровищами.

[17] Танк – игрок, имеющий сильную защиту и отвлекающий на себя внимание монстров в бою.

[18] lvl (от англ. level – «уровень»).

[19] второй уровень подземелья

[20] телепортируемся

[21] зелья, улучшающие на определенное время характеристики персонажа (от англ. «potion»).

[22] умения (от англ. «skill» – умение, навык).

[23] на клавиатуре

[24] Моб (mob сокращение от англ. «mobile object» – подвижный объект) – в данном случае, монстр.

[25] проявляют агрессию

[26] Кастовать площадку – читать заклинание, способное убить нескольких монстров на определенной, четко ограниченной площади.

Алексей Стейнерт, 302 группа в.о.

Задумывался ли ты, дорогой читатель, где можно найти тихий уголок посреди Москвы? Где в большом городе обрести спокойствие, тишину и побыть наедине с собой, пускай и недолго? Ирония мегаполиса заключается в том, что шаблонные места «для успокоения» – всякие парки, скверы и сады – давно уже стали сугубо публичными. Но потеря одного – это лишь повод для поиска чего-то нового. Здесь и берет начало молодежное движение, возникшее сравнительно недавно и набирающее всё большую популярность. Это движение «руферов» (от англ.-roof– крыша). Название «руферы» дословно можно перевести на русский язык как «крышелазы». В основном представители этого движения – это молодые ребята, которые увлечены покорением крыш высотных зданий. Их не останавливает страх высоты, угроза «свидания» с милицией или дубинки охраны. Скорее напротив – преодолевая всё новые препятствия, они впадают в азарт и начинают соревноваться между собой – чьё «приключение» круче. Из всех зданий Москвы сегодня руферам не покорились лишь башни Кремля, хотя с энергией, свойственной этим ребятам, даже такая цель – лишь дело времени. Но давайте не будем терять время и отправимся в путешествие по московским крышам – итак…

Один день московского руфера

8:00. Будильник. Чёртов будильник! Чтобы его отключить, нужно открыть глаза. Нащупать тапочки. Оторваться от теплой, мягкой постели. Подойти к столу. Понять, где будильник. Вспомнить, как он выключается. Наконец выключить чёртов будильник. Саше определенно снилось что-то очень приятное, но, конечно же, на самом интересном месте пришлось проснуться, и сон моментально забылся. Кстати познакомьтесь – это Саша. Ему 19 лет, он студент 2 курса мехмата МГУ, по совместительству – руфер. Покорением крыш увлёкся год назад, совершив первую вылазку с друзьями на крышу задрипанной бутовской девятиэтажки, и сразу понял, что это – его. С пор было много приключений, была «покорена» не одна крыша, и он успел приобрести некоторую известность в московской руферской тусовке. Вчера вечером в одной из социальных сетей Интернета, куда он постоянно выкладывал фотоотчёты о своих похождениях, ему написала незнакомая девушка и слёзно попросила устроить ей экскурсию на какую-нибудь крышу, да так, чтобы повыше. Что ж, в этом увлечении тоже есть свои плюсы — у девушек крыши стойко ассоциируются с романтикой и женского внимания Саше хватает с лихвой. Тем более сегодня воскресенье и он ничем не занят. Ну и лишняя тысяча рублей как вознаграждение еще никому не вредила. Но хватит лирики – пора собираться на вылазку. Тихо, чтобы де разбудить маму, с которой он живёт в тесной «двушке», Саша крадётся на кухню. Холодильник приветствует его привычной густотой; хорошо, что находятся вчерашние холодные пельмени. Выпив крепкого кофе (день предстоит долгий!) и сходив в душ, наш герой начинает сборы. По опыту — одевать лучше то, что не жалко — велик шанс, что одежда будет безнадёжно испорчена. Идеально пойдут старые и частично рваные джинсы, футболка трёхлетней выдержки и куртка, какие обычно в изобилии пылятся на дачах и используются при штурмах огородов или сборе грибов. На ноги – ботинки армейского типа с толстой подошвой — возможно, придётся прыгать, приземляться с высоты полутора метров на подошвы кроссовок весьма болезненно. Плюс – старенькие перчатки и рюкзак, в который последовательно помещаются фонарик, разводной ключ, ножницы по металлу и, конечно, монтировка — лучший друг руфера! Разумеется, никаких ценных вещей с собой брать не нужно – в случае «чаепития» отделении милиции (или полиции, как она называется сейчас, впрочем, разницы всё равно никакой) они легко могут затеряться в широких милицейских карманах. В качестве исключения берется фотоаппарат – все-таки жалко уходить, не запечатлев новое место. Вроде всё Пора в дорогу.

10:00. В метро Саша ещё немного поспал, благо в воскресенье утром все вагоны практически пустые и никто не беспокоит. И вот он уже на станции метро «Юго-Западная» — ожидает свою спутницу в центре зала. Спустя минут пятнадцать она появляется – он быстро оценивает ее экипировку. Звучит как шутка, но многие девушки, не долго думая, надевают на такие вылазки юбки и каблуки, повергая Сашу в лёгкое недоумение. После нескольких таких примеров он начал заранее объяснять своим подопечным, что нужно и что не нужно надевать, собираясь на крышу. Итак – кроссовки, джинсы, куртка.

Вроде всё нормально. Здоровается. Девушку зовут Юля. Симпатичная. Судя по глазам – не глупая. Что ж, с такой можно и в разведку, куда он, собственно, и собирается. Здание, которое они будут покорять, зовется среди руферов «Синим зубом» это 22-этажный офисный комплекс, занимающий огромную площадь и абсолютно заброшенный. Здание отделано синим стеклом и выглядит весьма внушительно. Саша читал, что в начале девяностых годов оно было спроектировано итальянскими архитекторами и почти достроено, но деньги кончились и проект закрыли. Со временем всё что можно было из него вынесено, и теперь «Синий зуб» выполняет лишь две функции – дает работу немногочисленным охранникам и служит аттракционом для экстремалов вроде Саши. Что ж, пора посетить его лично – тем более прекрасное майское утро к этому очень располагает.

10:30. Саша с Юлей уже на месте. Перед ними кривой железный забор высотой под два метра. Они обходят его по периметру – дырок, увы, нет. Единственный въезд сторожит охранник, сидящий в будке, – туда лучше не соваться. Наконец Саша замечает уязвимое место забора, где по железным креплениям можно забраться наверх. Аккуратно, стараясь не привлекать внимания прохожих, он карабкается на забор и осматривается. Тут его поджидают два открытия – первое заключается в том, что совсем близко, с внутренней стороны, к забору приставлена лестница. Второе, менее приятное, – как раз на том месте, где стоит лестница, вся верхушка забора испачкана чем-то, сильно напоминающим фекалии. Прощайте, старые перчатки. Балансируя на самой верхушке забора, стараясь не испачкаться и не упасть, он помогает Юле подняться. Они осторожно спускаются по приставной лестнице и оказываются на территории  «Синего зуба».

11:00. Наши герои подходят к одному из входов в здание. Саша прислушивается – всё-таки какая-то охрана здесь есть. И тут раздаётся собак, причём сразу с нескольких сторон. Чёрт, про них никто не говорил! Саша смотрит на свою спутницу – она явно в панике. «Только не двигайся! – скомандовал он. – Эти собаки наверняка служебные — если их не провоцировать, они не тронут». Спустя минуту появляются три здоровых волкодава и, оскалившись и рыча, окружают горе-путешественников. Раздаются быстрые шаги, и из недр здания выныривают двое охранников.

–  Вы что здесь делаете? – спрашивает тот, что покрупнее.

– Да мы просто посмотреть хотим… – начал Саша.

– Двести с человека или проваливайте! — охранник весьма лаконичен.

–  Хорошо, сейчас… – студенческий карман стал несколько тоньше.

– Короче, на последний этаж не вылезайте — там камеры везде, ЧОП приедет сразу, проблем не оберётесь. И снимайте без вспышки — она видна будет. По первому не ходите – собаки достанут. В здании дырки в полу везде – внимательнее. И до темноты успейте, потом заблудитесь, ночевать здесь будете. Вопросы есть?

– Нет, всё понятно.

Охранники удаляются в неизвестном направлении, забирая с собой собак. Можно входить в здание.

12:00. Огромные заброшенные помещения. Кучи мусора. Повсюду следы постепенного разрушения. Акустика такая, что каждый шаг эхом отзывается под сводами этого монстра. Бесконечные комнаты, пролёты, коридоры… Вот здесь должен был быть санузел — ванную успели поставить, но не успели вынести. С потолков свисает проводка. На полу – осколки битого стекла. Множество надписей — бесконечные автографы в духе «Здесь был Вася». Пыль, много пыли. Без фонарика обойтись нельзя – на лестничных пролётах абсолютная темнота, кое-где встречаются пустые и ничем не прикрытые шахты лифтов, чередующиеся с пробоинами в полу. Коридоры, как щупальца спрута, отходят от центрального зала в разные стороны. В гигантском зале на 7-ом этаже замер центральный стеклянный лифт с битыми стёклами. Ощущение полного отчуждения – кажется, что раньше здесь была жизнь, но теперь она покинула это место. Как зачарованные, Саша с Юлей идут по этому памятнику пустоте, всё больше погружаясь в недра разоренного гиганта. Поднявшись по лестнице на десятый этаж, они карабкаются в полной темноте, которую разрезает лишь слабый свет карманного фонарика, через баррикады из строительного мусора, досок и арматуры, сооружённые кем-то, очевидно, для защиты верхних этажей от посторонних. Впрочем, здесь они снова натыкаются на приставную лестницу – похоже, посторонние сюда все же ходят.

13:00. …Из разбитых окон высотки Москва кажется смешной в своей суете, бесконечном движении и гонке. Здесь ничего не движется – в этом здании единственной движущей силой является разрушающая сила времени. Парень и девушка мерно щёлкают затворами фотокамер, стремясь запечатлеть как можно больше.

Внезапно неподалёку раздаётся шум и голоса. Юля замирает, на её лице читается страх. Саша достаёт монтировку и готовится к встрече новых знакомых. По его расчётам, они на пятнадцатом этаже – здесь не ходит охрана. Голоса всё приближаются, и вот появляются трое. Саша смотрит на них и облегчённо кивает. Эти трое – такие же руферы, как он, – молодые ребята в походной экипировке. Они кивают в ответ и идут дальше – по негласным правилам крышелазов в таких ситуациях говорить не нужно, если нет необходимости. В конце концов, не за разговорами приходят в такие дикие места.

14:00. Последний этаж. Здесь нужно быть особенно осторожными – возможно, охранники просто хотели напугать, но если камеры и вправду стоят, это чревато неожиданным «маски-шоу» с сотрудниками  ЧОПа. Такая перспектива вряд ли может радовать. И вот – лестница на чердак.  Очень осторожно Саша поднимается наверх, ведя за собой Юлю. Да, всё верно – это наивысшая точка здания, здесь до сих пор стоит небольшой строительный кран и висит люлька для рабочих. Ребята забираются на кран, усаживаются поудобнее… Да, это она — крыша заброшенного здания! Здесь совсем тихо – звуки улиц почти не долетают до крыши высотки. Ярко светит майское солнце, нагревая стекло и металл. Отсюда открывается великолепный вид на Москву, нет посторонних, и только голубое небо над головой, усыпанное редкими облачками, составляет компанию ребятам. Так они будут еще долго сидеть в одиночестве, наслаждаясь весной и солнцем, ощущая то состояние, которое, пожалуй, можно назвать счастьем.

Спуск обратно оказался гораздо быстрее, чем подъём – известным путём идти всегда легче. Очутившись на улице, Саша и Юля первое время старались не выделяться на фоне толпы – на всякий случай. Затем Юля поблагодарила Сашу за эту необычную «экскурсию», рассчиталась с ним, и, сев в метро, они разъехались по домам. По опыту Саша знал, что она позвонит ещё не раз — такие вылазки затягивают и затягивают надолго. Для него это уже давно стало не только увлечением, но и подработкой.

Оказавшись дома, Саша написал в интернет-сообщество руферов подробный отчёт с фотографиями и комментариями для тех, кто захочет повторить его «подвиг», и обсудил с другими руферами свою вылазку. Завтра он отправится на учёбу как обычный студент и его увлечение на время уйдет на второй план — до следующей крыши.

От автора

Автор этого очерка одно время сам был участником движения руферов. Если попытаться показать социальный срез движения, то мы получим следующий портрет типичного московского руфера: во-первых, это молодой человек — девушки отдают предпочтение менее экстремальным увлечениям. Возраст — от 16-18 до 20-22 лет — соответствует старшим классам школы или первым курсам вуза. В случае обучения в вузе или колледже руфер с большой долей вероятности будет представителем «технарей», а не «гуманитариев» — он может быть математиком, физиком, инженером, но вряд ли среди крышелазов вы встретите юристов или менеджеров. Увлечение крышами заменяет руферу вредные привычки — среди представителей движения практически нет тех, кто увлекается алкоголем или наркотиками, редко встречается курение. В силу своего увлечения руферы зачастую находятся в хорошей физической форме. Многие из них занимаются фотографией, являются активными участниками соответствующих интернет-сообществ. С точки зрения политических взглядов руферы придерживаются умеренной направленности и лишены какого бы то ни было радикализма — среди всех молодёжных субкультур они занимают, пожалуй, наиболее нейтральную позицию по отношению к политике. С точки зрения социальной принадлежности руферов можно отнести к «среднему классу», они стремятся к финансовой независимости и рано начинают зарабатывать самостоятельно. В целом представителей движения руферов автор склонен относить к интеллектуалам от молодёжных субкультур, для которых увлечение крышами стало своеобразным «стилем жизни».

Александра Харитонова, 404 группа

Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай… ‒

напеваю я себе под нос песенку на стихи Гумилёва, подходя к трамвайной остановке. Здесь много людей – сейчас приедет трамвай, и все они ринутся внутрь, расталкивая друг друга, чтобы занять места поудобнее.

«Сегодня суббота. Отчего же здесь так много людей? Чего им не сидится дома в холодный субботний вечер?» ‒ спрашиваю я себя. А потом понимаю: ведь я же сама сегодня здесь, на этой трамвайной остановке. И я так же, как они, все эти люди, жду, когда сюда приедет трамвай, с приветственным скрежетом откроет свои двери, и все мы попадём внутрь, станем частью общего трамвайного тёплого тела, и все мы поедем куда-то…

Вот, вдали, за поворотом, мелькает жёлтый свет. Красно-белый трамвай лениво подкатывает к остановке, и замерзшие люди, как стайка взъерошенных воробушков, начинают заходить внутрь и занимать места. Я захожу почти последней – мест уже нет. Что поделать, придется ехать стоя.

Я стою, держась за поручень, и наблюдаю за тем, как за окном бегут бульвары, мосты и набережные. Вот, из вечернего сумрака показалась стройная сталинская высотка, загадочно мигая окошками.

‒ Очень люблю это место проезжать на трамвае, ‒ слышится сипловатый голос слева от меня, ‒ когда я учился в университете, мы часто проезжали мимо этой высотки. Я и Надя. Помню, нам с ней больше ничего и не было нужно, только бы сесть в трамвай и куда-нибудь ехать. Долго-долго ехать… А когда мы эту высотку проезжали, Надя всегда придумывала что-нибудь: говорила, что высотка эта похожа то на готический замок в сумерках, то на башню Саурона… то придумывала ей имя и каждый раз показывала мне ее новое лицо, лицо здания, представляете? Из светящихся окон она могла составить портрет. Найти там глаза, и губы, и волосы… Я часто отшучивался, а теперь и сам, порой, проезжая это место, замечаю все это…

Говорит это все человек средних лет, темноволосый, с небольшой залысиной, на которой виднеется узкий длинный шрам. Брови у него густые и темные, волоски торчат в разные стороны, как травинки. Глаза у него странного цвета, какого-то стеклянного, бутылочного. Одет он бедно, на рукаве коричневой куртки пришита заплатка из клетчатой ткани. Брюки у него затертые, на давно нечищеных ботинках – бежевые пятна. Он поднимает на меня свои бутылочные глаза и, шурша, достает из-под сиденья пакет с чем-то звякающим внутри.

‒ А вы, молодежь, ‒ говорит он мне, ‒ берегите себя. Не тратьте время на ерунду, на родных и любимых его лучше потратьте. А то останутся вам потом, как и мне, только бутылки да шрам на темечке, – с этими словами он поднимается с места и на следующей же остановке выходит.

Я стою ещё несколько секунд в оцепенении, потом осознаю, что место его освободилось, сажусь на него и продолжаю свой путь.

Прокручиваю в памяти его слова, совсем не смотрю за дорогой, не понимаю, какая сейчас будет остановка, не пора ли выйти?.. Кто он? Зачем рассказал мне все это?..

‒ Да ладно, ты серьезно! Я ведь только что в трамвай сел! – прерывает мои раздумья чей-то голос, ‒ Центрифугу включай! Поддерживай температуру! Добавь ещё плюс один градус! Что? Останавливается? Тогда минус один крути! Крути, кому говорят!

Я поворачиваю голову и вижу человека, только что вошедшего в трамвай: в одной руке у него телефонная трубка, в которую он кричит набор этих непонятных слов, в другой руке – кожаный портфельчик. Нос у него орлиный, волосы русые, вьются кудрями, одет он в длинное черное пальто, на шее – зеленый шарф. Очки с толстыми стеклами создают впечатление, что у этого человека огромные выпуклые карие глаза.

‒ Опять остановилась? Тогда крути на ноль! Как же так! Почему клетка решила родиться именно тогда, когда я уже домой еду! Ах, проклятая! Да я спокоен, Женя! Установи температуру и тоже домой езжай, завтра посмотрим, что выйдет. И не забудь свет в лаборатории потушить.

«Надо же, ‒ думаю я, ‒ у кого-то там клетка рождается, а кто-то без цели в трамвае катается…» И еду дальше.

За окном проносятся какие-то новые, не виданные мною прежде пейзажи. «Неужели у этого трамвая и впрямь такой длинный маршрут?..» – думаю я. А трамвай всё едет и едет, пассажиры заходят и выходят, заходят и выходят… И я наблюдаю за каждым из них, слушаю их разговоры… Мне даже начало казаться, что я – как будто и не пассажир вовсе, а сам трамвай: еду, молчу, слушаю и наблюдаю за людьми, которые приходят ко мне.

Вот, заходят две бабушки, по-видимому, давние подружки, одна ‒ в массивной черной шубе и цветастом платке, с серыми грустными глазами; другая – в сине-зелёном пуховичке, с глазами такими же грустными, но небесно-голубыми. Они усаживаются рядышком и начинают сначала обсуждать рецепт облепихового пирога, потом рассказывать друг другу о своих родных, которые их в последнее время навещают совсем редко…

Вот, звонко смеясь, влетает в салон влюбленная парочка. Молодой человек в черной куртке, черных штанах и черной шапке, весь в черном, словом; из-под шапки выбиваются светлые волосы, янтарные глаза блестят совершенно детским блеском. Голубые глаза девушки, курчавой, как ребенок, в красном вязаном шарфике, бежевом пальто, из-под которого выглядывает подол бирюзового платьица или юбки, такие же детские и блестящие. Они сидят, болтают тихонечко о своем, время от времени пронзая трамвай своим не по годам детским смехом…

Вот, заходит женщина с большими пакетами из «Ашана», кто-то кидается скорей уступать ей место, она с благодарностью присаживается, но роняет пакет: из него со стуком падают на трамвайный пол ярко-рыжие мандарины… И я хочу встать и помочь ей собрать их, но…

«Просыпайтесь, девушка, конечная, метро “Университет”!» ‒ и я открываю глаза.

И правда, конечная.

Вера Фёдорова, 301 группа в.о.

I

Представьте себе, что вы прямо сейчас очутились на одной из московских улиц. Вы торопитесь куда-то, а может, просто прогуливаетесь не спеша. Что вы видите? Дома, машины и, конечно же, людей. Их много, иногда даже слишком… Посмотришь на них – и сразу же вспомнишь фильм «Матрица»: из 100 человек, идущих по улице, 95 одеты в чёрные плащи, серые куртки или во что-то другое неброское.

Прямо глаз радуется! Красота!..

Присмотритесь внимательнее и вы убедитесь, что это «серо-чёрное изобилие» буквально «пестрит» на улицах. И вдруг вы замечаете весьма странную парочку – юноша и девушка, которые прямо «переливаются» всеми цветами радуги. У парня ярко-фиолетовые волосы, намеренно торчащие в разные стороны, огромные, необъятных размеров ботинки, содержащие всю цветовую гамму; одет он в какой-то непонятный красно – жёлто- оранжевый костюм, кроме того, в ухе серьга странной формы. Это, пожалуй, основное, что в таком многообразии цветов удаётся рассмотреть и выделить. А девушка даже сумела превзойти своего спутника в яркости и эпатаже: ее «прическа-ёжик» выкрашена в огненно-оранжевый цвет, глаза паранормально зелёные (она носит цветные контактные линзы), яркий, даже слишком, макияж. На ней – невероятного размера электронные часы, синяя юбка с большущим красным бантом на правом бедре и огромных размеров сапоги. В ушах у обоих – плеер.

Умственные и психические особенности данной пары тут же становятся предметом всеобщего обсуждения. И это естественно — ведь серая необъятная масса под названием «толпа» не может и не хочет мириться с теми, кто хоть немного выходит за рамки привычных и общепринятых норм.

Поэтому без внимания эта парочка точно не останется. Кто-то удивлённо посмотрит вслед, а кто-то отреагирует примерно как сейчас какой-то парень, отделившийся от своей «серой» компании и решивший, наверное, «немного прикольнуться»:

– Эй, вы!.. <…>. Вы чё? Вы куда, <…>, так вырядились, а? У нас чё, сегодня парад клоунов?..

Молчание. Парочка спокойно, немного презрительно смотрит на паренька и как ни в чем не бывало спокойно продолжает свой путь.

Почему же не ответили?..

Да потому что реагировать на выпады таких вот «экземпляров» для них – попросту тратить свое время. Эта парочка – редкие оригиналы, которым нет особого дела до мнения окружающих их филистеров, для них главное – их внутренний мир, их внутренняя свобода, их внутренний комфорт.

Такие люди – те, кто хотят выразить себя и не хотят мириться с общепринятыми нормами, — представляют собой уникальное явление современной молодежной культуры. Это фрики – люди, свободные в представлениях о том, что надо и что не надо, как устроено общество, как себя вести и что носить. Поэтому, где бы они вам ни встретились, не заметить их вы не сможете.

Конечно, так спокойно отреагировать на такой вот «наезд», как эта парочка, могут только истинные фрики, которые выглядят таким образом именно «для себя», а не «для показухи». О них и пойдет сейчас речь.

II

Немного истории…

Сначала давайте разберёмся в этимологии самого названия.

Фрик (freak) – слово, заимствованное из английского языка в дословном переводе имеет несколько значений: «чудак», «придурок», «причудливый», «бешеный», и т.п.

В любом случае, смысл один – «выделяющийся человек». Но, помимо основного смысла (любое из приведённых выше слов), многие представители этого течения видят в названии ещё одно английское слово:  free – «свободный».

Свобода творчества и самовыражения – вот единственные вещи, интересующие фриков. А уж меньше всего они хотят кого-то удивить или шокировать. Окружающие люди вообще мало их занимают — слишком много они встречают непонимания с их стороны.

Фрики начали своё шествие в 80-х годах прошлого века. Бесспорно, оригиналы сопутствовали всей истории человечества. Но именно 20 лет назад сформировался пласт особых людей, не желающих вписываться в рамки любой из молодёжных субкультур. Своей «униформой» они провозгласили оригинальный, а порой и шокирующий образ. Они не имели (не имеют и сейчас) каких-либо определённых правил в создании внешнего образа. Одевайся как хочешь. Главное – выражай себя, будь непохожим на других, «заражай» всех своей позитивной энергией, а самое главное – веселись и радуйся жизни. Таков был «типичный» фрик прошлого столетия.

III

Какие они бывают

Сейчас уже не 80-е – и фрик-культура не совсем однородна. Выделились фрики, для которых данное понятие («фрик») является образом жизни («истинные фрики»), и те, для кого фрик-культура стала своего рода бизнесом, источником дохода – фрик-танцоры, фрик- музыканты, фрик-артисты…

Первые свободны в полном смысле этого слова: они живут таким образом для себя, выглядят так, потому что им так хочется, главное для них – культ личности, создание своего образа, для которого «все средства хороши». Для вторых же их собственный образ давно стал способом заработка, и причём очень неплохого. Они уже зависимы от вкусов публики (в плане образа) и от денег (я плане творчества и самовыражения). Они чаще всего выступают для «любителей» в клубах, на концертах, ни закрытых вечеринках.

IV

«Фрик» как образ жизни,

 или пара слов об истинных фриках

Яся, московский фрик, (юноша из той «странной» пары, которую мы наблюдали в самом начале рассказа) уже 5 лет (!) ведёт «двойную» жизнь. В обычной жизни он Владимир, студент одного из московских вузов. Жека (девушка, которая шла рядом с ним) в обычной жизни Евгения – менеджер в одном из московских офисов. Оба они каждый день, как и все, ходят ни работу/учёбу, занимаются обычными, повседневными делами, носит обычную одежду и только время от времени примеряют свой «яркий образ», в котором их, конечно же, никто не узнаёт, и, как они сами говорят, «надевают своё истинное лицо».

С фрик-культурой Яся познакомился чуть больше пяти лет назад. И ни разу не пожалел. Ещё будучи подростком, он стал чувствовать дискомфорт от того, что ему постоянно навязывали нормы и стереотипы: что носить, как носить, как себя вести… Уже тогда его свободный дух воспротивился всему этому, начались «поиски» и эксперименты с собственным имиджем, иногда даже шокирующие. Например, один раз он выкрасил волосы в ярко-зелёный цвет. О реакции окружающих на такие выходки и говорить не стоит: непонимание одноклассников, неприязнь учителей и знакомых не заставили себя долго ждать… Что ни говори, и в жизни такому «оригиналу» приходится сложновато. Поэтому знакомство с фрик-культурой оказалось для Яси настоящим спасением. Он смог найти себе подобных, но самое главное – смог найти себя.

Самим собой он становится тогда, когда «примеряет» на себя свой образ. В обычной же жизни он старается вести себя «как все» и ничем не выделяться, тем самым тщательно оберегая свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Всего несколько часов и он изменяется до неузнаваемости: из обычного человека превращается в «Человека Радугу» (такой он себе придумал образ). Его одежда – смешение самых разных стилей: здесь и тяжёлые рокерские ботинки, и яркий костюм (если честно, немного маскарадный) с обилием рюшей, кружев и т.п., и различные интересные аксессуары (перья, банты). Всё во внешнем облике, как говорит сам Яся, подчинено созданию одного образа. Свой очередной костюм он готов обдумывать месяцами, даже сотрудничает с несколькими фрик-модельерами¹. При создании любого своего костюма Яся отметает все правила современной моды и стиля: им движет исключительно желание самовыражения, собственная фантазия и креативные ресурсы (и видели бы вы, какие шедевры может создать такая фантазия!). А самый желанный «бутик» для него – любимый ближайший секонд-хэнд, где он часто обнаруживает вещи под стать своей личности: яркие, экстравагантные, «из ряда вон».

А вот его подруга Жека при выдумывании своего очередного костюма перебирает платяной шкаф своей бабушки и находит там много свежих идей.

В общем, каждый фрик выкручивается как может!

Яся – человек довольно образованный, увлекающийся философией, психологией, литературой и эзотерикой. Словом, человек разносторонне развитый. С ним интересно и на удивление легко общаться.

Настоящий праздник самовыражения для него, как и для любого фрика, – это freak–party – фрик-вечеринки, которые посещают исключительно фрики, чтобы на других посмотреть (ну, конечно, и себя показать), обменяться впечатлениями, послушать хорошую музыку. Чаще всего проводятся фрик-вечеринки в каком-нибудь экстравагантном месте: это и полуразрушенный дом, и подвал, и заброшенная дача. Там, пусть и ненадолго, Яся может отдохнуть от серых, скучных будней и ощутить праздник в своей душе.

V

«Фрик» как способ заработка.

Фрик-танцоры

Сеня, фрик-танцор с относительно небольшим стажем (2 года), считает, что фрик-бизнес – дело очень прибыльное. Наверное, потому, что людей всегда привлекает всё яркое, новое, непохожее. Поэтому для любого клуба «заполучить» фрик-танцора считается большим престижем.

^[1] Модельеры, занимающиеся разработкой нарядов специально для фриков.

Узнать Сеню несложно. Он, как правило, танцует в ночных клубах или на закрытых вечеринках в ярком костюме, имитирующем образ Вампира. В этом образе он бывает чаще всего, но может примерять и другие, в зависимости от требования заказчика (клуба). Образ, который создаётся не только с помощью костюма, но и с помощью танца, должен соответствовать теме вечеринки. Кстати, на такие вечеринки ходят исключительно любители подобного рода мероприятий, так что ни сам образ, ни экстравагантный танец никого не шокируют, а, скорее, приятно удивляют.

Сеня отличается от обычного фрика (например, от Яси или Жеки).

Для него эпатажный образ не только и не столько само­выражение, сколько способ зарабатывать деньги. И всё же, конечно, определённая доля самовыражения здесь также присутствует: Сеня с детства мечтал танцевать, получил хореографическое образование, а теперь вот совмещает приятное с полезным.

Фрик-танцоры сейчас дей­ствительно ценятся, потому что настоящих профессионалов пока ещё очень немного, да и организация фрик-шоу¹ весьма популярна. Так что работы Сене хватает.

Описать выступление Сени очень сложно, но, поверьте, это зрелище незабываемое. Профес­сионализм танцора в сочетании с ярким костюмом, умело подобранной музыкой и спецэффектами доставят вам море различных эмоций!..

VI

Вместо заключения…

Глядя вслед той экстравагантной парочке фриков (Ясе и Жеке), с которыми мы уже знакомы, вы неволею восхититесь той внутренней силой и стойкостью, которыми они обладают; ведь они, как никто другой, смогли победить свои страхи, комплексы и неуверенность перед восприятием или осуждением окружающих. Это действительно очень отважные люди.

И кто знает, много ли ещё среди нас тех, кто очень хочет выглядеть не так, как все, но боится осуждения общества? И очень страдает от этого, замыкается в себе (не все же обладают сильным характером, не все способны бросить вызов и, пусть ненадолго, выглядеть так, как хочется, а не так, как того требуют другие).

Я думаю, что такие есть и их немало.

¹ Шоу-маскарад, где выступают исключительно фрик-танцоры.

Когда же общественное мнение перестанет нас заставлять ходить строем, носить чёрное и не думать лишнее? Любому чем-то выделившемуся из серой толпы индивидууму – незамедлительный приговор: «Выскочка!»

Может, стоит понять, а еще лучше – принять таких людей?..

Сколько же времени понадобится для того, чтобы каждому стать особенным, научиться не бояться мнения филистеров, не страшиться разного рода экспериментов; ведь через них ты ищешь себя – единственного, неповторимого, уникального.

Ответ на все эти вопросы один – кто знает…

С В. Фёдорова. 2006

Елена Васькина, 413 группа

4:45

«Что может быть прекраснее ясного, солнечного, зимнего утра? Ах, как приятно неторопливо встать с кровати в 11 утра, потягиваясь, поцеловать жену и ребенка, сварить кофе по-турецки…» ‒ думал про себя Вагиф Мамедов, в спешке натягивая не первой свежести спортивные брюки и почти не глаженый свитер. Кто бы подсказал этому славному человеку, насколько нелепо он выглядит, но все доводы сейчас абсолютно не работают, ведь теперь совсем не солнечно, а вернее сказать ночь, и единственное, что может волновать, это мысль о скорейшем попадании на «любимую» работу. На часах маленькая стрелка еле-еле дотягивает до 5 утра. Но почему этот человек не в постели, спросите вы? Как бы грустно это ни звучало, но сегодня Вагиф Мамедов работает в полную смену, потому что предновогодний праздник. На календаре ярко вырисовывается «31 декабря», а это значит, что сегодня будет такая суматоха, что ненароком можно обставить кого-нибудь на денежку. Вагиф блаженно расплывается в улыбке, от одной только мысли о еще не заработанных бумажках и монетах, как вдруг: будильник на сомнительного вида «Нокиа» оповещает своего хозяина, что пора выдвигаться на работу, иначе злобный начальник оставит не только без новогодней премии, но и штрафанет тысяч на пять. А Вагифу такие сюрпризы не нужны, поэтому он быстро хватает барсетку, подаренную им самому себе, ключи и выбегает, по пути пытаясь поприличнее завязать шарф.

Итак, кто же герой нашего рассказа? Это мужчина, можно сказать, в самом расцвете сил, как сейчас модно говорить, «выходец из самого Кавказа», высокий и очень представительный. Близкие друзья Вагифа даже удивляются, и как угораздило такого харизматичного мужчину податься в сферу транспортных перевозок обнаглевшего русского люда? Да… порой жизнь оказывается очень несправедлива и к таким симпатичным на первый взгляд особям. Еще Вагиф мечтает открыть собственный бизнес по перевозке туристов, и желательно в мегаполисе, так сказать, культурном городе, да только возможностей маловато с нынешней семейной ситуацией. Жена ушла, забрав годовалого ребенка, оставив нашему герою глубокую рану в сердце и постановление из суда о предстоящих ему алиментах на долгие-долгие годы.

Но вот Вагиф на рабочем месте, проходит обязательный медосмотр перед началом работы. Вернее, делает вид, что проходит, ведь прошел он его еще полгода назад, когда устраивался на эту работу. И с того дня компании «Трансроуд» нет абсолютно никакого дела до нашего дорогого друга. Далее по плану ожидание начала рабочего дня. Стоя на конечной остановке маршрута, Вагифу выпадает возможность допить утренний кофе, купленный в ближайшей палатке. По соседству с ним двое других, таких же несчастных водителей, ожидают начала движения, мирно похрапывая в корейском автобусе марки «Хёндай». И вот – поехали!

Какое главное правило всех маршрутчиков? Конечно же, не обгони друга своего и не забери не своего клиента. Эта мысль должна прочно засесть в голове каждого, кто осмелился стать частью дружной команды. Наш Вагиф начеку, с коллегами ведет себя прилично. Да вот только на дороге он не самый дружелюбный водитель. Про таких говорят: «Чуть что, сразу в драку», вот и наш герой, не успев выехать на маршрут, случайно подрезает автобус, хорошо, что полусонный водитель почти не обратил внимания, а то не миновать было бы обидных реплик в сторону друг друга.

На часах 13.30, а Вагифу уже хочется повеситься, настолько выматывают утренние подмосковные пробки. Радует лишь то, что заработать с утра получается нормально, ведь все спешат на работу и учебу, того и гляди кто-нибудь, да прозевает лишние десять рублей. После перерыва на обед у Вагифа, да и у всех маршрутчиков начинается «студенческое» время, это когда учащиеся вузов первой смены едут домой, а второй смены – торопятся на учебу. Тут уж как повезёт: студенты не всегда на маршрутках ездят. Иногда приходится одного-единственного пассажира везти. А чтобы окупить бензин, Вагифу надо минимум девятерых за круг.

«Как, наверное, хорошо сейчас дома…» ‒ думает Вагиф, одну за одной пересчитывая монетки. «Ну ничего, вот обману сейчас бабушку, и стану богатым-богатым, зачем мне тогда работать?» ‒ размышляет про себя герой. Но не тут-то было, бабулька-то бывший инженер-технолог, разве такую обманешь, только и выслушивай теперь, дорогой друг, «какие же в Россию понаехали, одним словом ‒ нелюди!».

Так и катается наш герой по кругу, подбирает людей, да довозит до пункта назначения. Разные попутчики попадаются нашему Вагифу: женщина, которая начала причитать: «Как мне Вас жалко, и как Вы тут, бедный, работаете!», молодой человек, которому стало скучно, и он решил поболтать, но в основном все своими делами озабочены, едут загруженные и уставшие, только бы домой побыстрей попасть. Но сегодня день особенный, предновогодний, и от этого у Вагифа «на душе скребут кошки», ведь совсем не с кем ему отмечать этот замечательный праздник. Звук клаксона приводит шофёра в чувство. Едущая слева девушка на «Мазде» раздраженно крутит пальцем у виска. – «Не понравилось ей, что еду широко, – ворчит Вагиф. – А то, что с правой стороны люди на переходе стоят, рядом лужа, и если я поеду ближе, то оболью их, её не интересует».

И вот, наконец, вечер, в городе становится тише, пассажиры постепенно убавляются. Все уже дома, готовятся к празднованию Нового года. Сделав свой последний круг, Вагиф рассчитывается с начальником, отдает ему выручку за целый день и не спеша собирается домой, ведь торопиться ему некуда. Так и проходят дни за днями, недели за неделями у нашего любимого героя. Но ты не переживай, читатель, ведь когда-нибудь он обязательно станет богатым, и, приходя с работы, ему будет кому сказать: «Я дома».

Екатерина Иванюгина, 302 группа в.о.

Сумрачным ранним утром в пригородной электричке не слишком хочется смотреть в окно. Когда всё вокруг так серо и однообразно, взгляды в вагоне неизменно сходятся на двух молоденьких оживлённых пассажирках. Они похожи на тропических птичек – быстрый взгляд, щебечущие голоса, густой макияж, затейливые причёски из вороха локонов и прядок, яркие цвета, откровенные вырезы, причудливые акриловые ногти. Строгий критик мог бы посчитать, что подобный стиль способно выдумать существо с «воображением дятла», как это называли Ильф и Петров, но эти девушки чувствуют себя неотразимыми, так что критик пусть оставит своё мнение при себе.

Та, что повыше ростом, темноволосая и резковатая – Света, а сероглазая шатенка с мягкой улыбкой – Лена. Они обе недавно окончили школу, у обеих есть ясная цель на будущее и немного туманные представления о путях её достижения.

Они едут на работу. Сойдут у ближайшей станции метро и поцокают тоненькими «шпильками» – быстрей-быстрей – за опоздание могут и оштрафовать. Сейчас их работа – продавать «незаменимое чудо-средство» по «уникальной цене, если вы закажете его прямо сейчас».

– Ой, Светк, как я уже хочу пятницу! Ты как на этой неделе?

– Хочу в смену пойти, хоть высплюсь.^[1] Чё там у тебя, есть «зацепки»?^[2]

– Не знаю даже. Вчера восемьдесят звонков – и всё «поду-у-умаю», «а что так до-о-орого?» – подружка раздражённо передразнивает вялых собеседников. — Одна «коза» заказала, а потом звОнит такая: «Не надо мне ничего привозить, мне пенсию задерживают». Свет, кароч, база «тухляк»,  не с этой базой продавать, надо искать варианты.

Света и Лена работают в небольшом офисе – продолговатой комнате с единственным окном, где вдоль грязновато-кремовых стен с двух сторон стоят по пять небольших столов, разделённых высокими перегородками. На перегородках изнутри наклеены разноцветные стакеры с напоминаниями, телефонами, сценариями звонка, ну и, конечно же, картинки с котятами, цветами и сердечками. Всем хочется внести в офисные будни немного индивидуальности.

На каждом столике — только телефон и листы со списком потенциальных клиентов. Компьютер на весь отдел один, в нём содержатся все телефонные базы и данные о продажах. На нём работает менеджер Дима, который каждое утро печатает и раздаёт новые списки для обзвона. «Продажннкам» компьютеры не нужны, считает начальство, «продажники» должны только звонить и продавать. Ну, пожалуй, в чём-то начальство право.

Света и Лена с дороги, конечно, идут на перекур, наливают чай, болтают с коллегами и со вздохом усаживаются на свои места только после грозного окрика старшего менеджера Саши.

Саша в офисе «первый парень», по его собственным словам – настоящий «профи» телефонных продаж, автор всех сценариев телефонного разговора – «продажники» обязаны знать их наизусть, со всеми положенными интонациями. Саша считает свои тексты шедеврами нейролингвистического программирования, то есть, если их произносить с правильной «энергетикой», – любой клиент «как под гипнозом» немедленно всё купит, заплатит и захочет ещё. Примерно раз в неделю Саша собирает продавцов на «летучку» и строго разбирает их манеру разговора. Сам он – высокий, симпатичный, немного развязный брюнет, частенько злоупотребляющий гелем для волос, всегда в пиджаке необычной расцветки – фиолетовом, розовом или зелёном – и в длинноносых ботинках «под питона». Саша тщеславен, как павлин, и очень злопамятен. Лена считает, что он похож на героя-любовника из сериала, такого, который непременно окажется потом злодеем или сутенёром. Девочки с ним кокетничают, к чему он вовсе не остаётся равнодушен, и, возможно, это неравнодушие как-то сильнее могло бы проявиться, но он женат. Его жена – коммерческий директор той же самой фирмочки, молодая, ухоженная и очень ревнивая. К счастью, в офисе она появляется не слишком часто, предпочитая деловые встречи в ресторане.

Начинается рабочий день. «Здрассьте, меня зовут Света, вы знаете про уникальное средство «Суперозверин-500»? У вас есть проблемы со здоровьем? Да? Этот препарат – новейшая разработка, он прямо решает все проблемы, смотрите…» – если верить тексту, «волшебное зелье» позволяет всё что угодно. Даже жить до трёхсот лет, ведь при хорошей-то жизни, может, и проживёшь. Но потенциальные клиенты чаще всего упрямятся, не желая раскошеливаться на триста лет здоровья. Девушки с тоской поглядывают на часы в ожидании перерыва. Можно будет опять пойти на перекур и пожаловаться друг другу на жизнь, позлословить о других обитателях офиса. Кто сколько продал, кто как разговаривает, у кого есть «зацепки».

Рекордсмен и звезда «продажников» – Тамара, голосистая эксцентричная дама «под пятьдесят», или, как она сама говорит, «элегантного возраста», похожая на гончую собаку. Элегантность её проявляется в вызывающе седой короткой стрижке, заметном загаре и многочисленных серебряных украшениях с самоцветами. Тамара, на зависть всему офису, два-три раза в год ездит отдыхать то в Египет, то Турцию, а серебряные «вериги» – её трофеи и воплощение её превосходства. Работает она на продажах «уникального средства» уже лет пять, имеет постоянных клиентов и является живым примером того, что достаточная настойчивость в достижении цели непременно приносит обильные плоды. За ней ежедневно заезжает муж на престарелой иномарке – мрачноватый мужчина «южной» внешности, похожий на пожилого мафиози средней руки. Света и Лена считают, что загар Тамаре совершенно не идёт, в её возрасте это безвкусно и старит, А также – что у Тамары есть в компании какой-то таинственный «блат», в результате которого только ей достаются нормальные базы и солидные заказы.

К этой болтовне всегда охотно присоединяется Валя – полная, рассеянная женщина лет тридцати. Она плохо видит, списки ей всегда печатают особо крупным шрифтом, за толстыми стёклами очков почти не видно глаз. Валя раньше работала на почте, но не выдержала и пошла в продажи, чтобы начать новую жизнь. Новая жизнь оказалась сложной – на Валю коллеги по большей части смотрят как на пустое место, зато Саша больше всех кричит на неё на «летучках». По вечерам она подрабатывает уборщицей в этом же офисе, в чём видит какой-то особый внутренний повод для гордости. С Леной и Светой она любит постоять рядом на перекуре, вставить пару слов. Иногда перерыв затягивается, вся троица увлечённо беседует на главную общую тему – ругает начальство. Обычно это увлекает их совершенно, до крика, до румянца на щеках – «шарлатаны, обманщики, бездельники, и пиццу в офис постоянно заказывают, и воруют, и не платят…» – ведь других общих тем не слишком много.

Света и Лена уверены, что в этой фирме «ловить нечего», а самое главное – здесь нет «нормальных мужиков», представляющих интерес для достижения основной цели – устроить свою личную жизнь.

Кроме безнадёжно женатого Саши есть только Дима и Вадим. Дима, как мы уже говорили, не «продажник», ему лет 28, вид всегда имеет ужасно занятой и таинственный, ведь на нём не только распределение списков для обзвона, но ещё и все заказы по электронной почте, и сайт, посвящённый «уникальному средству». На «продажников» Дима смотрит свысока: они – величина переменная и легко заменимая, а он – незаменим и потому ощущает себя высшей кастой. От этого – брюзглив и язвителен с дамами, презирает Сашу, носит с собой два мобильника и потихоньку ищет новую работу, пользуясь казённым интернетом. Его Света и Лена уже оставили в покое, совместно решив, что с таким «уродом» ни одна нормальная девушка не выдержит.

А Вадим и вовсе не в счёт, мальчик, стажёр, «духовный родственник» Тамары, адепт «упорства в достижении цели». Вадим чрезвычайно громогласен: когда он разговаривает с клиентом, остальным приходится делать паузу. Ему нет и двадцати, он предпочитает представляться по фамилии и является пламенным и страстным карьеристом. Эта страсть – предмет постоянных насмешек в офисе. Вадим подобострастно дружен с Сашей, часто просит его дать небольшой персональный «мастер-класс», что Саше чрезвычайно льстит. Тогда они вдвоём закрываются в начальственном кабинетике и «энергетически» орут сценарий звонка так, словно это священные мантры. В такие моменты Тамара отпускает какое-нибудь саркастическое замечание, Света и Лена привычно хохочут, а Валя улыбается и кивает всем сразу.

Лена и Света вовсе не собираются задерживаться на продажах «чудо-средства» слишком долго, опыт работы на телефоне – их вклад в будущее, они собираются на собеседование в фирму «поприличней», где есть перспективы. Прежде всего, как уже говорилось, на личную жизнь. Они уверены, что их молодость и красота, должным образом оформленная «ярким оперением», привлекут внимание если не директора или начальника отдела, то хотя бы перспективного молодого менеджера. Им хочется замуж, можно и гражданским браком, только бы найти «нормального мужика». А то пройдет молодость – никакое «чудо-средство» не поможет.

Шансы появляются – девушки наконец-то дождались заветного приглашения на собеседование.

• Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста. Как доехали?
• Спасииб, нармальна.
• Прочтите вслух этот текст, пожалуйста. Не торопитесь, у вас есть минута.

Начинается мучение со всеми неправильными ударениями, с «кашей» во рту, картаво, шепеляво, с неподражаемым «говорком».

• С компьютером умеете работать?

Девочки уверенно кивают, но немного сникают, когда дело доходит до практического тестирования. Здесь на рабочем месте клавиатура и монитор, Лена и Света по очереди отвечают на пробный звонок рекрутёра:

«Здрассте, компания ***. Аааа, да, щас. Ой! Секундочку, повисите на трубочке, ладно?»

И в сторону: «Лееен! Как буквы переключать?»

«Вы слушаете? Да? Повторите, как Вас… Первая А или О? Таак…»

Нужные буквы постепенно обнаруживаются, Света победно жмёт их одним пальцем, заполняя строки таблицы на мониторе.

Потом и Лена справляется с тестовым заданием.

Девушка-рекрутёр что-то пишет на их анкетах и обещает перезвонить через пару дней, «если будут новости».

***

–  Ленк, тебе про работу не звонили ещё?

• Не. Я сама звонила, нас не взяли. Кароч, забей, это не наша тема. Да и мужиков там нормальных нет, ты сама видела.
• Ладно, ещё поищем. Надо что ли фотку сделать для резюме. Кофточку ту, чёрную, одеть, все дела…

Света пристально рассматривает свои леденцово-розовые ногти.

Лена молчит и смотрит в сторону, потом решительно гасит сигарету и идёт прочь из «курилки» к своему столу. Вчера её сосед и бывший одноклассник рассказывал ей, что его отец собирается открыть «точку» на рынке. Срочно нужен продавец с опытом работы, и лучше, чтоб девчонка симпатичная. «Ты подумай. Ну и, кароч, если чё…»

Лена смотрит на список обзвона и думает.

О Б. Иванюгина. 2012

^[1] Работать в смену – работать не по 8 часов 5 дней в неделю, а по 12 часов два дня подряд, после чего следуют два выходных дня. Распространенный график работы на телефоне.

² Зацепки – контакты клиентов, хотя бы немного заинтересовавшихся товаром. По зацепкам делают повторные звонки.

Анна Окланская (Высшая школа журналистики, МУМ)

Ой, полна, полна коробушка,
Есть и ситцы и парча…
Н. А. Некрасов, «Коробейники»

Здравствуй, мой хороший читатель! Не знаю, чем ты занят сию минуту – жуешь в столовой утренний бутерброд, трясешься в «подземельном» поезде, расслабляешь бока дома на диване, греешь плечи на лавочке у подъезда или прозябаешь в кабинете, читая мою нетленку, завернутую, в целях конспирации, в финансовый отчет. Впрочем, это и не важно. Где бы ты сейчас ни был, я приглашаю тебя прокатиться со мной в пригородной электричке. Правда, без ветерка, в тесноте и обиде, да еще и в эпицентре «великой торговли».

Ну что, хорошие, поехали кататься?!

Буднее утро. Стрелки часов добрались до «восьми». С каждой минутой становится жарче: солнце, как желток на сковороде, скворчит на небосводе. Мы еще толком не «проморгались» и не «прозевались» ото сна, но уже вытряхнули себя из квартир и спешим на железнодорожную платформу. Мы – среднестатистические «подмосквичи». Живем в 20-40 километрах от столицы и с понедельника по пятницу проветриваем свои родные городишки, «эмигрируя» на работу в Москву. Мы любим Первопрестольную не за ее красоты, широты <…>- нас она манит необъятным рынком труда. Каждый день сотни пригородных электричек, «накормленных» до отвала пассажирами (словно удав – кроликами), вползают в столицу, наполняя ее менеджерами, воспитателями, секретарями, продавцами и прочими разно-профильными кадрами…

Наше с тобой путешествие, любезный читатель, выпадает на самый час пик. Стало быть, первую половину пути мы едем стоя, пока не освоимся – на одной ноге. В нашем личном пространстве топчется два-три попутчика. Седой мужчина в очках читает свежую газету и, переворачивая страницы, тычет локтем тебе в ребра. Средних лет женщина с розовыми губами и

бородавкой на носу дышит мне в шею вчерашним чесночным салатом.

У нас начинают неметь конечности, а во рту горчит от прилипших к языку проклятий и ругательств. На первой московской станции электричка извергает из себя треть «содержимого». Мы ликуем – находится два свободных  места, мы рассаживаемся, вытягиваем окостеневшие ноги и… замечаем в проходе ЕГО. Как невозможна старая Москва без «крика» уличных разносчиков, так же немыслим пригородный поезд без современных коробейников.

В двадцать первом веке веселый зачин: «Сударыни и судари! Парни и молодицы! Тары-бары-растабары, есть хорошие товары!» сменился сдержанным «Добрый день, уважаемые пассажиры. Счастливого всем пути». Вместо платков, гребешков, расписных петушков, нынешние ходебщики предлагают влажные салфетки, электрошокеры, сим-карты и ножнички для педикюра.

Теперь до конечной остановки по вагону будут тянуться караваны коммивояжеров. Каждый день – одни и те же лица. Они говорят хорошо поставленным голосом. Не смотрят тебе в глаза (чтобы «не теряться»). Не вступают в светские беседы. Не сбиваются с заученных рекламных речевок. Не реагируют на магнитные бури и хамские выпады раздраженных пассажиров. Не смущаются, обтирая сумки с товаром о твои свежевыглаженные брюки.

В их внешнем виде, милый читатель, ты не найдешь ничего примечательного. Это обычные люди – женщины и мужчины, молодые и пожилые, блондины и брюнеты, красивые и не очень. Они одеваются в тех же магазинах и на рынках, что и их покупатели. Живут в тех же хрущевках, высотках, коммуналках… Едят ту же жареную картошку, смотрят те же сериалы по выходным. Они томятся с нами в одних очередях в поликлинике, сажают на дачах огурцы того же сорта. Как и все, увлеченно ругают политиков и обсуждают новых фаворитов Аллы Пугачевой.

Конечно, «торговля в разнос» – это не космонавтика – о ней не мечтают с детства. На коробейников не учат в школах, ПТУ и вузах. В поздравительных открытках ты не найдешь пожеланий связать свою судьбу с лотком. Но и в этой, с позволения сказать, профессии есть свой кайф. Взять хотя бы молодого синеглазого человека, который стоит сейчас перед нами и предлагает диски с интерактивными экскурсиями по Москве. Это Артем. Ему двадцать семь лет. У него отличное чувство юмора и патологическая тяга к свободе. Он пробовал усадить себя в офисное кресло, но всегда срывался – и снова возвращался в электричку. «Здесь нет начальников, будильников, «надзирателей» и отчетов. Сколько наторговал – все твое», – объясняет он свой выбор родным и знакомым.

Вслед за Артемом в вагоне появляется длинноволосая девушка с огромным рюкзаком за плечами. Не отрывая взгляда от своих ногтей, она резвым шагом проноситься мимо нас со скороговоркой: «Пакеты-Ручки-Пластыри-Мел-От-Моли-Носки-Щеточки-Салфетки-Конфетки-Сухарики-Шарики-Пакеты-Ручки…» и далее по кругу. Девушка почти «доскакала» до конца вагона, когда поезд неожиданно дернулся и ее «метнуло» на сидящую у дверей пассажирку. Для общественного транспорта – инцидент пустяковый. Если только ты не проспала свой обычный «подъем!», не оставила из-за этого мужа без завтрака, ребенка – без подзатыльника, а лицо – без макияжа, и не опаздываешь сейчас на совещание к начальнику.

• – Смотри, куда падаешь, лосиха! – выпаливает пассажирка и чувствует, как чакры открываются и из них во вселенную утекает накопленная за неудавшееся утро желчь…

– Сама слониха, – равнодушно отвечает длинноволосая девушка, подбирая выпавшие из рюкзака Пакеты-Ручки-Пластыри… и все такое.

• – Я сказала «лосиха»! Ты что, глухая? – возмущается пассажирка и сглатывает комок обиды за то, что голодный муж нагрубил ей на прощание.
• – Отвали, а? – по-прежнему без эмоций парирует девушка.
• – Это ты отвали. Ходите здесь со своим барахлом, нормальным людям ехать мешаете, – неуверенно заявляет пассажирка и оглядывается на попутчиков в поисках одобрительных кивков. Но мы беспристрастны, как судьи на ринге, и ждем, кто кого первый нокаутирует.
• – У тебя когда сопли потекут, ты у меня первая салфетку купишь и спасибо скажешь, – проницательно замечает девушка, запихивая в рюкзак последнюю пару носков.
• – Я тебе такое скажу, рада не будешь, – уже почти дружелюбно протягивает пассажирка, осознавшая, что начальник ее не съест, а Машка-дурында двойку по математике запросто исправит.
• – ПакетыРучкиПластыриМелОтМоли…, – заводит знакомую пластинку девушка, и, оставляя за пассажиркой право последнего слова, по-прежнему резвым шагом удаляется в следующий вагон.

*****

Наш третий персонаж – Аркадий. Худой, лысеющий мужчина лет сорока, со светлыми бровями и полуулыбкой на бледном лице. У него тихий, ласковый голос и мягкая, неторопливая походка. Он волочит за собой клетчатую сумку, набитую книгами, и перечисляет авторов. В конце неизменно следует фраза: «Есть список с ценами». Возле группы студентов Аркадий замедляет ход, откашливается и повторяет чуть громче: «Есть список с ценами». Ребята не реагируют, они «жуют свой орбит без сахара» и молятся на конспекты по сопромату. Рядом молодая девица в черных лосинах пересчитывает родинки на спине Димы Билана, напечатанного крупным планом в гламурном журнале. Ее небритый ухажер почесывает висок и пытается разгадать пожелтевший кроссворд.

На горизонте уже маячит следующий «офеня» – Пал Палыч, продавец газет. Такое ощущение, что вместе с ним в вагон вплывают грозовые тучи. Ты даже поеживаешься от его угрюмого облика. Стоптанные кроссовки без шнурков, мятые джинсы с отрывающимся задним карманом, серый в заплатках пиджак, под которым виднеются застиранные уши Микки Мауса. На вид Пал Палычу не меньше пятидесяти, по паспорту – тридцать девять. В его глазах такая грусть, будто он наблюдал распятие Господне. Нос все время немного сморщен, а пухлые губы сложены зигзагом. Этот бомжеватого вида человек живет вместе с матерью на окраине Москвы. У него есть любимый кот Ванька и обожаемый граненый стакан, к которому он прикладывается каждый вечер. Работа в электричках устраивает Пал Палыча на все сто, потому что более серьезные, регламентированные и ответственные должности плохо сочетаются с особенностями его проспиртованного организма.

«Котята»

Ты еще находишься под впечатлением от Пал Палыча, когда в вагон входит бабушка-одуванчик с чипсами и лимонадом. Она толкает тележку впереди себя, через каждые четыре шага останавливается и потирает глаза платком. Бабушка проникновенно вздыхает, и в этом вздохе тебе чудится горький рассказ о маленькой пенсии, детях-уголовниках и внуках-наркоманах. Таких коробейников я называю «котятами», потому что их хочется погладить по щекам, накормить и осчастливить. Иногда я достаю кошелек, еще и не услышав, что конкретно они продают. К этой же братии относится подоспевший Саша, 15-летний долговязый пацан. Он быстро проходит по вагону – раскладывает на сидения янтарные брелоки и брошюры про тысячу и одно блюдо из картошки. Поверх этой дребедени кладет записку, повествующую о его врожденной глухоте. Он жалуется, что тотальная тишина сводит его с ума, и больше всего на свете ему хотелось бы окунуться в прекрасный мир звуков… ну, или продать нам эти «прелестные» вещицы по тридцать пять рублей за штуку. На самом деле, цена им – пятнадцать рэ. в базарный день, да и слух у Саши – отменный. Просто он хитрый подросток из неблагополучной семьи.

Очумелые ручки

У Олега, напротив, с семьей все в порядке. После школы родители снарядили его в московский университет. Олег – субтильный юноша, похожий на солиста из группы «Ногу свело» – учится на дневном, живет в общежитии, общается с сокурсниками и периодически прогуливает лекции, чтобы подработать в электричках. Он виртуозно демонстрирует чудодейственные свойства пятновыводителей. Под пристальным взором присутствующих в вагоне женщин пачкает белую футболку синим фломастером, йодом и томатной пастой. Затем смачивает пятна водой, намазывает волшебным средством, растирает и – вуаля! – следов его хулиганства как не бывало. Товар идет хорошо, Олег доволен, домохозяйки – счастливы, а мы – встречаем очередного продавца.

Наташа приехала из захудалой белорусской деревеньки. На первый взгляд, это хрупкая и кроткая женщина, но попробуй одернуть ее – и ты узнаешь о себе много нового. Пока ее малолетние сыновья висят на шее у бабушки, она продает здесь детские игрушки. Как и Олег, Наташа подробно презентует товар. В стакане с водой меняют размер белые крысы. Под потолок улетают заведенные вертолеты. Куклы приседают и поют песни. После того, как в руках у Наташи появился дракон из знаменитого голливудского мультфильма, сидящая неподалеку шестилетняя девочка в полуобмороке от восторга начала ерзать на сидении. Ее мама – полная дама в кремовой панаме – делает вид, что ничего не замечает, и ловит зрачками обрывки пейзажа за окном. А Наташа, переводя взгляд с девочки на дракона, ловит воспоминания о своих мальчишках…

«Звезды»

До Казанского вокзала осталось две станции, я начинаю нервничать, потому что уже четвертый день не вижу Андрея. Он торгует всякой мелочевкой. Ему около сорока пяти, всегда опрятно одет, аккуратно причесан и, что случается с коробейниками крайне редко, открыт для общения. Постоянные пассажиры, завидев его, приветливо улыбаются, а некоторые даже пожимают ему руку. Неделю назад я ехала из Москвы с новым ноутбуком. В вагон зашел Андрей, проходя мимо, скосился на упаковочную коробку, потом – на мое довольное лицо, и весело подмигнул. На следующий день мы встретились «в том же месте, в тот же час». Он легонько похлопал меня по плечу, поинтересовался, «как работает агрегат», и рассказал анекдот про первые ЭВМ. С тех пор я тоже протягиваю ему руку…

Я бы еще многое рассказала про Андрея, но мы отвлекаемся на нового «гостя». Батюшки, да это же сам дядя Кирилл – звезда местного разлива. Он поправляет густые усы, закатывает рукава рубашки, достает пакетики с чаем и начинает потешно горлопанить:

Выпил чая стакан и торчишь, как таракан.

Только чай вы не берете, а одну водяру пьете.

Дорогие россияне! Доставайте money–money.

Нафиг их держать в кармане?

Для того они и есть,

Чтобы их пропить, проесть.

Вот у меня чай “Чёрный принц” –

Любимый чай высокопоставленных лиц.

Хватанёшь один стакан, будешь крут, как таракан!

Но что же чай вы не берёте?

Опять одну водяру пьёте!

Ну и чао-бамбино, sorry,

Я уже в другом вагоне.

При всем моем уважении к Достоевскому, его капитан Лебядкин просто отдыхает! Я готова стоя аплодировать весельчаку Кириллу за этот мощный заряд хорошего настроения. Если ты понаблюдаешь за ним подольше, и у тебя сведет скулы от улыбок.

Изображая жертву

Мы на подъезде к вокзалу. Надеюсь, ты впечатлен путешествием, мой верный читатель? Напоследок, если позволишь, я расскажу тебе о двух вагонных торговцах, которые устраивают нам, наивным пассажирам, целые представления. К сожалению, я не имела удовольствия лично наблюдать за талантливой постановкой партнеров, но узнала о них от внимательных журналистов Литвиновых.

Итак, Паштет и Володя продают в электричках сборник народной медицины. Книжка, между нами говоря, совсем никудышная, но расходится на «ура».

• Уважаемые пассажиры, – начинает Володя. – Вы знаете, что неделю назад сказал Владимир Путин?

Народ сразу оживляется…

• Так вот, Владимир Путин в своем интервью сказал, что лечится только народными средствами!

Паштет выбирает из толпы «жертву» – женщину лет тридцати, с виду незамужнюю, с добрыми глазами.

• Вот вы, девушка, какими болезнями страдаете? Впрочем, можете не отвечать, я и сам вижу: астения, вон какая бледненькая… А в нашей книжке, на двадцать третьей странице, про вашу астению целый параграф. Примочки, припарки, все очень просто, эффективно и дешево. Гарантирую – расцветете через неделю! Вы, конечно, и так очень красивая, но с нашей книжкой станете еще прекраснее. Сорок шестая страница, второй абзац сверху!

«Объект» млеет, тянется за купюрами, а дальше… весь вагон у напарников в кармане. «Главное, чтобы хотя бы один человек книжку купил, желательно в начале вагона» – признается Володя. «И денег надо пачку в руке держать, – подхватывает Паштет. — Тогда и остальные потянутся, народ-то у нас как стадо».

*****

Как видишь, они наблюдают за нами, изучают, проводят эксперименты, обсуждают в своем кругу, не всегда лестно и справедливо, как собственно и мы – их. Чтобы потом удивить нас, порадовать, уговорить, насмешить, обмануть, подбодрить, обхитрить и… вернуться домой с пустой товарной сумкой.

Правила хорошего тона

У коробейников существуют свои неписаные правила. Например, не пить много перед «выходом в народ», дабы не раздражать людей и не дискредитировать коллег. Тут надо пояснить, что многие лоточники «спасаются» пивом во время работы – это помогает абстрагироваться от обшарпанных вагонов и недовольных назойливым «сервисом» пассажиров.

Не перекрикивать других торговцев, если они начали «выступление» раньше тебя (в таком случае необходимо ждать своей очереди). Нынешние коробейники, торгующие по одному маршруту, – не конкуренты друг другу, скорее – они составляют своеобразный клан. Человеку с улицы «втиснуться» в их ряды, без протекции и рекомендаций действующих членов «родовой общины», практически невозможно. На «залетных чужаков» обрушивается гнев всего «семейства» – могут зарядить синяк под глазом, выкинуть из поезда, или «зафиксировать» в тамбуре.

У каждого коммивояжера есть свое расписание, и если оно сбивается, нужно отзвониться коллегам и согласовать свой новый график (чтобы не пересекаться с продавцами аналогичного товара).

Футбольных фанатов рекомендуется обходить за три версты (могут надавать тумаков и отобрать деньги). Ни в коем случае нельзя «пробивать» битковую электричку – в час пик пассажиры, «распаленные» теснотой, опаснее бизонов, несущихся на водопой.

На одном языке…

Торговать «по стояку» – значит работать, пока электричка стоит.

«В ходку»  –   торговля во время движения электропоезда.

«На подсадку» – продавец проезжает до станции, где садится много людей, и только тогда начинает торговать.

«Битковый» – поезд в час пик, когда люди утрамбованы в вагонах, как шпроты в банке.

«Пробить поезд» – пройти с товаром по вагонам.

«Тараканы» – это люди, предпочитающие торговать «классическим», давно себя зарекомендовавшим товаром: щеточками для обуви, гелиевыми ручками, одноразовыми салфетками.

«Статья пятьдесят» – взятка милиционерам за несанкционированную торговлю.

«Видеть вагон» – оценивать перспективы продажи товара в вагоне.

«Забодать вагон» – это когда по вагону каждую минуту идет новый продавец и пассажиры уже готовы кидаться на них с кулаками (ибо перебор – надоели до жути).

2010 г.

Рачкова Алена, 304 группа

Отца у Дины не было. То есть он, наверное, где-то был,но она о его существовании даже не подозревала. А матери не было до нее никакого дела. Сколько Дина себя помнила, ее главной, да и единственной радостью в жизни были сигареты и бутылка. Особенно последняя.

Днем Дине жилось сравнительно неплохо. Мать и ее дружки отсыпались после очередной буйной попойки, а девочка была предоставлена сама себе. Чаще всего она, съев что-нибудь со вчерашнего стола (чаще всего это была какая-то страшно соленая рыба или огурцы),убегала из квартиры и весь день бродила по городу с такими же, как она, никому не нужными детьми. Были у нее даже друзья – старшие мальчишки, которые ее, по малолетству, опекали и даже водили с собой на вокзал, где можно было попросить денег у добрых тетенек в чистой одежде. Деньги мальчишки делили между собой, а Динке покупали какую-нибудь еду, чаще всего беляши или чебуреки в привокзальном буфете.

Сами они занимались делом куда более серьезным – среди подростков были самые настоящие профессиональные карманники. Как-то отправили на такое «дело» и Динку. Ткнули пальцем в проходящую мимо женщину: «В кармане телефон, принеси». Но ничего у девочки не получилось – только она протянула руку к карману «тетеньки», как та обернулась с криком: «Воры!», и с изумлением увидела рядом с собой девочку лет шести, не больше. Динка разревелась самым натуральным образом, и, пока растерявшаяся женщина осмысливала происходящее – мальчишки вынырнули из толпы, подхватили свою маленькую подружку за руки и утащили в сторону. В общем, Динкина карьера воровки закончилась, так и не начавшись.

А в особенно холодные дни можно было посидеть в подвале, где обитал заросший по самые глаза бомж Семеныч, погреться у трубы и погладить ободранных дворовых кошек, которые обитали здесь в великом множестве. Семеныч охотно пускал в свое «жилище» ребятню, даже жалел их, кажется.
Возвращалась домой под вечер, когда уже темнело. Мать, которая под вечер была еще в более-менее трезвом состоянии, совала ей что-нибудь съестное, и тут же забывала о дочери.

Остаток вечера и ночь Динка проводила,забившись в самый дальний угол.Она смертельно боялась материных дружков,которые пили водку –противную горькую жидкость из стеклянных бутылок,которыми была вечно замусорена их крошечная квартира,и нередко дрались всем,что попадется под руку,в том числе и теми же бутылками. Иногда вместе с мамиными”гостями” приходили их дети.и тогда они прятались вместе. Дине особенно запомнилась малюсенькая синюшная девочка,такая худенькая,что казалась похожей на призрака. Впрочем,тогда Дина не знала,что такое«призрак», сравнение пришло в голову куда позже,а тогда она жалела девочку и иногда отдавала ей еду,которую взрослые кидали им со стола,и которую ловкая Дина часто успевала схватить первой. Хотя сама она выглядела ненамного лучше,а иногда еле могла ходить,ослабевая от голода.Девочка постоянно плакала,и остальным ребятам приходилось ее успокаивать. Потому что если будешь громко плакать-тебя услышат,и тогда плохо придется. Получить крепкий подзатыльник, от которого звенело в ушах, и пьяное воспитательное предупреждение вроде:«Не видишь, взрослые делом заняты?Не мешайся!..» было в порядке вещей.

Глубоко за полночь крики, пьяное пение и драки прекращались,и веселая компания засыпала прямо на месте. Кто на полу, кто на продавленном диване,кто и просто уронив голову на стол…Тогда  наконец засыпали и дети ‒прямо на полу,свернувшись клубком и прижавшись к друг другу,как котята…

А на следующий день все повторялось.

Дина не считала себя несчастной.Это было привычно. Другую жизнь она видела только издалека и не особенно понимала, хотя, пожалуй, все же завидовала этим красивым нарядным детям,которых обнимали красивые трезвые мамы и носили на плечах папы.Ее детской мечтой было.чтоб ее вот так тоже поносили на плечах–хоть немножко…

Так шло ее детство ‒ грязное, насквозь пропахшее сигарным дымом и перегаром, в компании с вечной голодовкой и холодом.

А потом вдруг что-то поменялось.Пришли тетеньки в чистой одежде и с строгими лицами.Они полюбовались спящей в комнате компанией,задали пару вопросов сонной и полупьяной, но вполне четко, по-видимому,осознающей,что происходит,и явно обеспокоенной матери.Особенно ей запомнился один вопрос: «Нина Алексевна, скажите пожалуйста,сколько лет вашей дочери?». Мать похлопала осоловелыми глазами:«Семь,кажись…Или восемь уже? Нет, семь… Динка, скажи тете – сколько тебе годков-то,а?Мама запамятовала что-то…»

Впоследствии она много думала о том,что именно этот вопрос, точнее, ответ н него,и решил ее судьбу.

После того,как женщины ушли,мать была как-то непривычно ласкова с Динкой. Не пила целый день и даже принялась за уборку.Это было очень странно.

А еще через несколько дней те женщины вернулись.Они долго говорили что-то Динкиной матери,а потом вручили девочке большое красное яблоко и сказали,что увезут ее в большой красивый дом,где много-много детей. Мать билась в истерике, и Динке тоже стало страшно. Когда женщины и люди в форме, наподобие тех, что бывают на вокзалах, попытались вывести ее из квартиры, она забилась, как дикий зверек, цапнула кого-то за руку, кричала, плакала…Мать тихо скулила, сидя на полу и обняв голову руками.
Это было последнее воспоминание Динки о той, «первой»,жизни.

В детдоме было сытнее, теплее и еще их все время контролировали взрослые. Но в целом ничего не изменилось – ее окружали такие же, как прежде, никому не нужны дети, и она сама тоже никому не была нужна.

Нет, все-таки кое-то важное изменилось – она пошла в школу. Причем – это в итоге оказалось решающим ‒ школа эта была самая обычная, общеобразовательная, и их, детдомовских, было от силы с четверть от общего количества детей. Держались они вместе – кучка волчат, с «домашними» старались не контактировать, да и те как-то не лезли с дружбой. Косились только. Учителя иногда пытались устроить нечто «на сплочение класса», но какое там сплочение между такими разными детьми? Учиться никто особенно не заставлял – более того, среди детдомовских учиться было чуть ли не зазорным – но Динке все равно нравилось. Не прилагая никаких усилий, она тянулась сравнительно неплохо, с удовольствием таскала из библиотеки несложные сказки и читала вслух одногруппникам в свободное время. Слушали ее с интересом – все какое-то разнообразие. Дружить она ни с кем особенно не дружила, да и не было, в общем-то, друзей в их замкнутом беспризорном мирке. Держались вместе, да, за своих стояли горой, но на этом и все.

Когда Динке было одиннадцать лет, воспитательница Наталья Сергевна, увидев, как она чертит что-то на полях тетради, неожиданно заинтересовалась и спросила, а не хотела ли бы она попробовать позаниматься в художественной школе. Динка смутилась. Рисовать ей нравилось, но свои каракули она никогда всерьез не воспринимала, даже не показывала никому. Так, малевала что-то от нечего делать… Однако Наталья Сергевна была, в общем-то, неплохой женщиной, хоть и занудной, и разумное-доброе-вечное пыталась им проводить с таким излишним энтузиазмом, что просто смешно. Но огорчать ее не хотелось, и Динка вместо ответа лишь неопределенно дернула плечами. Воспитательница, видимо, приняла это за согласие, а может. Ей просто очень понравилась идея отдать ее в художку, однако уже через три дня она радостно сообщила давно забывшей о разговоре Динке, что с понедельника ее ждут на занятиях в школе через две улицы… Так она занялась рисованием. В художке о ней ничего толком не знали – ну, пришла какая-то девчонка новенькая, на всех огрызается, сама заговаривать не спешит, волосы вечно всклокочены, сидит в углу за мольбертом. Ну и ладно – оставили в покое. Динке дела до них не было, да и не умела она общаться с этими нарядными, щебечущими девочками – как в школе смотрела исподлобья, так и здесь. Сторонилась.

Зато неожиданно обнаружилось другое – преподавателям очень нравились ее рисунки. Часть этих похвал она смело списывала на «бедную сиротку» (если о том, откуда она, не знали ученики, то учителя знали точно, и потому сочувствующих взглядов от них она наелась вдоволь), но в целом, сравнивая свои работы с другими, не могла не признать, что выходит неплохо.

Так и текла ее жизнь – школа, где большую часть уроков (за исключением, может быть, литературы, если рассказывали что-то интересное) она просиживала просто так, через день ‒ художественная школа.

В то время как Динка училась рисовать свои натюрморты, ее ровесников из детдома интересовали совсем другие вещи, и она неожиданно поняла, откуда берутся такие люди, как мать и ее компания – да вот из таких как раз никому не нужных детей. Воспитатели не могли уследить за всем, и потому среди них, двенадцати-тринадцатилетних детей вовсю ходили и спиртное, которое доставали неизвестно откуда, и кое-что похуже. Может быть, именно эти натюрморты, отнимавшие почти все свободное время, и окружение домашних, хорошо одетых и вежливых детей, которые, хоть и были чужими и непонятными, но все же – определенно более счастливыми, чем они, детдомовские ‒ и спасли ее.

Детдом не любит тех, кто выделяется – может быть, именно за то, что каждый в глубине души хотел бы выделиться, но не каждый может или не каждый смеет. Поначалу с насмешкой воспринимавшие то, как Динка «отбилась от стаи» одногруппники в какой-то момент сочли это, видимо, слишком дерзким. Динку загоняли в угол и били. Драки для детдома – дело обычное и даже регулярное, а прятать синяки под рукавами рубашки не слишком трудно – лицо по негласному правилу не трогали, больно много мороки потом с воспитателями разбираться. Тут бы ей и бросить – в конце концов, что там какие-то картинки? Какое до них дело? Но именно это бесило ее больше всего, и потому за рисование она бралась с еще большим упорством, нет, скорее, упрямством. Восставало в ней что-то злое против этого всего.

«Малохольная» ‒ удивленно говорили одногруппники. Рано или поздно ее оставили в покое – привыкли, что ли. Но параллельно с этим, как ни странно, ее стали и больше уважать.

После девятого класса большая часть ее группы ушла из школы, чтобы стать сантехниками, поварами, электриками и швеями. Точнее, в лучшем случае получить аттестат об окончании, потому что о реальной учебе по-прежнему никто особенно не заботился. Динка примерно представляла это будущее и ее мутило. Слишком похоже было это все на то, что видела она в детстве, на то, с чем не хотела больше сталкиваться.

Она подала документы в художественный лицей.

– Оно тебе надо? – лениво поинтересовалась Настя Козлова. Их кровати всю жизнь стояли рядом и, видимо, по этой веской причине Настя считалась Динкиной подругой – ну, более близкой, чем остальные. Саму ее собственное будущее не волновало совершенно. К несчастью, Динка очень хорошо представляла, каким оно будет.

– Надо, – упрямо сжала губы она.

***

– Баю-бай… – сонно пробормотала Дина, укладывая кроху в розовом комбинезончике в кроватку, – Спи, маленькая.

–Уснула? – шепотом спросила муж, заглядывая в комнату.

– Уснула… Я сама вперед нее. Который час, Миш?

– Первый, – хмыкнул тот, оглядываясь на часы, – Мама говорит, она еще спокойная, а я вот в детстве был просто иерихонской трубой. Бессонной.

Дина тихо засмеялась и еще раз заглянула в кроватку.

Малюсенькая девочка с красивым именем Елизавета, раскинув пухленькие ручки, причмокивала губами во сне.

Мишка улыбался. Улыбалась, несмотря на бесконечную усталость, и Дина.

У ее ребенка будет самое счастливое детство.

Анна Солонович, 405 группа

В нашем бесконечно изменчивом, порою крайне сумасшедшем мире существует лишь одно место, которое примет любого. Именно в нем скептицизм разбивается о рифы вымысла, и взрослый становится на пару часов доверчивым ребенком. И эта святая святых – театр, причем не важно, где он расположен и чье имя гордо носит, поскольку волшебная атмосфера не зависит от географического и временного местоположения.

Неосознанно затаиваешь дыхание, наступая на гранитный пол, испещренный таинственными природными узорами.  Вглядываясь в чудные переплетения линий, замечаешь танцующую женскую фигуру, рыцаря, скачущего на коне, прекрасные  распустившиеся цветы и  таинственные  сказочные создания. Постепенно взгляд устремляется вдаль, поднимаясь по мраморным колоннам, словно вырезанным из  облаков, настолько воздушными и легкими они кажутся.  Не верится, что на пышных капителях коринфского ордена лежит тяжесть всего архитектурного шедевра.

Наслаждаясь этой величественной  красотой, невольно в сознании всплывают строки Белинского: «Любите ли вы театр так, как я люблю его…»

‒ Заждалась? ‒  прозаическая реальность в облике рыжеволосой, веснушчатой девушки прерывает поэтические раздумья.  По спешным, птичьим  жестам, которыми она расправляет  свое  зеленое платье из тафты, можно догадаться о чувстве неловкости и раскаянья.

‒ Все хорошо, не переживай,   –  в ответ вежливая улыбка, словно не эта незнакомка  в темно-синем брючном костюме внимательно изучала движение стрелки на циферблате прошлую четверть часа.    – Мы везде успеваем. Сейчас программку купим и в зал пойдем.

Величественный холл постепенно наполняется людьми. Однако в этом  пестром море,  жаждущем единения с прекрасным, есть неоднородные течения, рискующие  своим возможным пересечением  породить  в атмосферном фронте театра настоящую бурю.

В  черном гипюровом платье медленно шествует светская львица, она  уже отправилась на охоту за  громким  шепотом восхищения и легким флером зависти.  Размеренный звуковой аккомпанемент, создаваемый каблучками ее шпилек,   азбукой Морзе предупреждает  окружающих. Клеопатра нашего времени  на мгновение замирает возле  заключенного в золоченую витиеватую раму  зеркала и  оценивающе оглядывает свою царственную фигуру. Горе той девушке, что посмеет взглянуть в то же мгновение  в   древнейшее отражающее  изобретение человечества – леденящая душу вежливость и чопорность будут ей ответом.  Холеная ручка с жемчужными украшениями  осторожными, изящными, танцующими движениями  поправляет и без того идеальную прическу.  Если бы только знать, что творится в этой русоволосой, носящей невидимую диадему, голове!  К сожалению, чаще всего столь тщательная подготовка занимает слишком много драгоценного времени, отчего «театра злая законодательница» не успевает ознакомиться ни со списком исполнителей ролей, ни с содержанием постановки, а порой и с самим названием спектакля.

Неожиданно уголки ее  губ едва дрогнули в мимолетной усмешке. Сие скорее похоже  на игру  света, столь нереальным показалась бы проявление эмоций на бесстрастном челе Венеры. За ее спиной мелькнули две фигуры. Выражение лиц, нам уже знакомых задержавшихся подруг, сосредоточенны, глаза следят за малейшим движением резной двери в зрительный зал. Они словно  валькирии пред решающей сечей. Это вовсе не метафора, впереди их ждет ожесточенное сражение за места возле сцены. Сие совершенно уникальный тип засланных казачков, которые всегда знают в каком театре, во славу Аполлона, будут предлагаться льготные билеты. Однако лишь стоит им занять свободные места, на ликах  их появится блаженная улыбка победы.  Правда, к их глубочайшей скорби, иногда у столь заветных мест появляются полноправные владельцы.

В ту же секунду девушки, хотя в последнее время эту тонкую науку стало постигать все больше юношей, гениально перевоплощаются в инженю, случайно потерявшихся в столь запутанной схеме посадки зрителей. Возможно, в какой-то момент жизни они совершили ошибку с выбором своего местоположения, поскольку их истинное призвание – не восседать на красном бархате кресла, а блистать на сцене.

За столь талантливо разыгрываемым засланными казачками представлением часто наблюдают в бинокль с самых далеких   и тенистых рядов  помпезно украшенного балкона бедные студенты.  Представители этого тайного театрального  общества обладают своими сверхъестественными возможностями,  которые ежегодно тренируют  на  сессии – они умеют оставаться незаметными.  Но если стайка пугливых воробушков, не всегда осознающих, каким попутным ветром их сюда занесло,   позволит к ним приблизиться, то даже  внимательный человек не заметит за блестящим лихорадочным взором  обычные джинсы и футболки. Возможно, романтично настроенный наблюдатель восхитится  столь страстной любовью к миру театра, отражающейся во взгляде, а скептик усмехнется и спишет все на   голод.

Истина будет где-то посередине, она  не любит крайностей, ей в них бывает тесно. И в каждом зрительном зале найдется ее живое воплощение – вальяжно развалившийся в кресле  мужчина, которому подлокотники все же ограничивают свободу. Он – оракул правды, незаслуженно обделенный вниманием, кое своими речами стремится завоевать.  Он – неистовый критик, стремящийся во благо людское рассказать другим о тайном смысле происходящего на сцене. Причем этот добродушный, похожий на сенбернара, немного лысеющий мужчина в черном деловом костюме, абсолютно бескорыстно изливает живительные потоки информации не только своим знакомым, но, заботясь о счастье всего человечества, с удвоенной силой стремится заговорить  абсолютно неизвестных людей. Его опасное призвание, не находящее благодарности в сердцах толпы, ‒ глаголом жечь нейроны сидящих возле него.

Можно лишь посочувствовать его соседке – интеллигентной старушке в бордовом  твидовом платье с аккуратной стрижкой, волосы которой уже посеребрила седина. Ее лицо, испещренное мелкими морщинками, сохраняет  тот  отпечаток красоты, что не бледнеет с годами, а лишь преображается. Кажется, словно она только что совершила путешествие во времени и пришла прямо из прошлых столетий ‒ столь  безупречны ее манеры,  и движения полны достоинства. Она, сошедшая с картины Рембрандта, пожалуй, как никто другой являет собой дух театра. Ее взгляд лучится терпением, мудростью  и  предвкушением.

Постепенно яркий свет тускнеет,  разнообразные отблески ламп перестают танцевать на позолоченных барельефах,  пурпурный  занавес неспешно начинает подниматься, но  в полумраке сцены еще нельзя различить предметы. Легкое волнение, начинающееся с покалывания в пальцах, охватывает весь зал. То ли всеобщий полу-вздох, то ли  едва различимый шепот муз проносится над головами. Студенты  осторожно, с трепетом,  боясь спугнуть очарование,  наводят  свои бинокли;  довольные засланные казачки  целиком сосредоточены на происходящем; театралы  безмолвствуют, даже комментатор ‒ оракул  заинтригован;  светская львица,  как и многие до  и после нее,  испытывая на себе колдовство театра,  подается вперед.

Таинство начинается.

Мария Мясникова, 305 группа

Декабрьский ветер стремительно пытался попасть внутрь сквозь старые деревянные рамы, отчего в ночной тишине спящего отделения то и дело раздавался неприятный свист холодных порывов. В одном из умывальников капал кран, а настольная лампа на сестринском посту монотонно гудела, словно это и не лампа вовсе, а назойливый жук. Привычным жестом молоденькая девушка поправила сползшую на лоб медицинскую шапочку, зачем-то потеребила верхнюю пуговицу шерстяной кофты, натянутой поверх форменного костюма и, проглотив зевок, снова обратила свой сонный взгляд в экран маленького ноутбука. Спустя несколько секунд, к ночной симфонии больничных звуков добавился шелестящий ритм компьютерных клавиш.

«… о прелестях моей новой квартиры стоит говорить исключительно с видео-трансляцией, поэтому в ближайшее время тебе придется уделить мне пару часов на беседу в скайпе, а пока что, по твоей же просьбе, попытаюсь описать больницу, а здесь, уж поверь, есть что описывать! Постарайся не сильно критиковать мои литературные способности, ведь мы давно договорились, что гений из нас двоих – ты, а просто прекрасный человек –  я.

Лидия Федоровна, по просьбе матушки выхлопотала мне местечко в первой городской больнице. Мама была очень счастлива и благодарна, я была очень счастлива и благодарна: подумать только, место в Первой! Городской!.. Кот, заклинаю тебя, никогда не верь этому названию! Ведь кажется-то что? Раз первая городская, так, значит, самая лучшая! Оказывается, в этих провинциальных городках это совсем не так. Меня терзают смутные сомнения, что «первой» эту больницу назвали потому, что она в принципе была первой в городе… И ремонтом с того самого времени (конца девятнадцатого? начала двадцатого века?..) она себя тоже не особенно-то и обременяла. Здание, конечно, очень интересное, краснокирпичное, тебе бы понравилось – ты же любишь всякие там руины.

Отделение мое находится на втором этаже – даже из окна с горя не выброшусь, снаружи – решетки. Выглядят, конечно, тоже не как мера предосторожности, а арт-объект, обязательно пришлю тебе фотографию при дневном свете, по мне так её можно хоть в Летний сад вместо ограды – никто разницы не заметит. Что, конечно, не отменяет плачевности их состояния: облезлые, ржавые, где-то даже с дырами. Дыры в решетке, вообще представить себе можешь, а?.. А окна тут – красота. Огромные, в полтора моих роста. Рамы, конечно, деревянные. Мне кажется, что дореволюционные, но меня пытаются убедить, что советские. Покрашены какой-то гадкой масляной краской, изначально, наверное, белой, но теперь уже грязновато-серой и ужасно неприятной наощупь. Рамы эти, конечно, совершенно бестолковые: дует через них как из кондиционера, правда, возможности контролировать температуру воздуха, к сожалению, нет. Мы их заклеивали (с чистой совестью говорю «мы», потому что заклеивать окна было первым моим рабочим заданием, провозилась вместе с санитаркой полдня, как можешь заметить, тема окон для меня теперь особенно дорога) строительным скотчем, пытались заткнуть щели ватой из старых матрацев (совсем старых, еще советских, кот, полосатых таких), но все без толку. В отделении жутко холодно, греться хожу на лестницу – там радиаторы работают, как сумасшедшие, и совсем не замечаешь сквозняков. Но ты не переживай, вчера смешной мальчик-интерн приволок мне из дома тепловую пушку. Назвал страшным словом «калорифер». «Вот, ‒ говорит, ‒ Анечка Дмитриевна, я Вам калорифер принес!», ‒ а я смотрю, и смешно мне так, калорифер! Тепловая пушка точь-в-точь как у деда на даче. Тоже из каких-то доисторических времен. Я, честно говоря, очень сомневаюсь, что это разрешено пожарной безопасностью, поэтому держу аппарат под столом на сестринском посту. Включаю ночью, когда совсем никого нет, и грею ноги. Ноги жутко мерзнут, пальцы холоднющие, поэтому и самой всей холодно. Попроси Ташу навязать мне носков – буду носить на работу! Пусть только смешных каких-нибудь свяжет, розовых там, с оленями какими-нибудь, буду смотреть на них и радоваться – а то без оленей здесь как-то совсем тошно…

А пушка еще так шумит приятно: «шшшш», как лес. Куда приятнее этого металлического звона настольной лампы, завывания ветра да капающего крана. У меня уже глаз дергается от этого крана!.. Не люблю ночь здесь. Странно даже, дома на практике всегда любила оставаться в ночь – тихо, спокойно, и чувствуешь себя буквально хозяйкой этажа, а здесь – нет. Ночью тут неуютно и как-то даже страшновато. Иногда подхожу к дверцам палат и вздрагиваю потом от скрипа чьей-то кровати – кто бы вообще мог подумать, что железо может скрипеть?

Зато днем здесь не соскучишься! Пациентская публика, конечно, весьма разнообразная: здесь тебе и школьный директор (лежит в палате «вип»: так же зверски холодно, зато вместо зеленой штукатурки мерзко-желтые обои в цветочек, личный телевизор и холодильник), и механик с завода, и взвод пенсионерок, выстраивающийся в очередь к телефону – у каждой, причем, есть мобильник, у некоторых даже сенсорные девайсы, а не старенькие «мотороллы», но все равно упорно идут к стационарному монстру с дисковым циферблатом!

Но, как ни странно, больше всего я люблю смотреть не на пациентов, а на врачей. Мне кажется, про них можно снимать кино. Про всех вместе и каждого по отдельности. Заведующий наш мужчина очень строгий. Бывший военный врач, почему ушел лечить простой гражданский люд – загадка, но халат на нем смотрится совсем как китель. Плечи – широченные, голос – громина, кричит даже когда просто разговаривает, обожает устраивать «построения» персонала, строгий – жуть, каждый день посылает кого-нибудь к «едреной фене» (не спрашивай, я не знаю, что это такое), все мои пенсионерки его обожают. Врачей и персонал держит в боязливом уважении, но есть у нас и бесстрашный нахал. Тридцатилетний и очаровательный. Никогда не думала, что такие существуют на самом деле, а не только в кино. Ты не поверишь, котище, просто собирательный образ из всех Остапов Бендеров, Дон-Жуанов и прочих обаятельных проходимцев. Зовут Дмитрием Аркадьевичем: профиль еврейский, улыбка чеширского кота, голос диктора, отец – какое-то местное университетское светило, сам – лентяй, каких только поискать. На голове – поэтический беспорядок, на щеках – легкая небритость, носит модные очки и серое пальто, прокуренное насквозь. Халат, к слову, у него тоже прокуренный – по двадцать раз за день бегает надымить на пожарную лестницу, чего делать, конечно, нельзя. Заведующий каждую неделю грозиться вышвырнуть «еврея и его курятину» из отделения к той самой «едреной фене», но все прекрасно знают, что этого никогда не случится. Мне кажется, что такие врачи тоже нужны. Они умеют создать комфортные условия, с ними не чувствуешь себя виноватым, что посмел заболеть. Он и пошутит, и комплимент сделает. Жалко только, что все это позерство и самолюбование… но, может быть, он когда-нибудь вырастет и ему действительно будет не плевать. А пока что он пытается меня очаровать и носит пирожки с вишней из буфета (вот так-то, сиди теперь и ревниво кусай свои локти и корешки дурацких книжек, дружок!).

Но есть у меня любимицы. Мне кажется, что они – самый цвет провинциальных больниц, самый сок и самая их суть! Они – все прекрасны. Я называю их местными Афродитами. Их много. Это женщины совершенно разных возрастов, но лет до сорока пяти, наверное, старше я ещё не встречала. Они гордо вышагивают по облезлому линолеуму больничных коридоров на своих пятнадцатисантиметровых шпильках или босоножках на какой-то совершенно головокружительной танкетке. В белых форменных штанах (слишком обтягивающих для форменных), или халате, надетом на платье они грациозно выплывают из-за угла или дверей ординаторской. Волосам категорически запрещено быть короткими и натурального цвета: крашенные шевелюры блондинок, брюнеток, рыжих чаще всего завиты, но даже если не – всегда причесаны волосок к волоску и уложены. Щеки напудрены и нарумянены, фигуры окутаны шлейфом сладковатых (слишком сладких, приторных) духов. Их ноги длинны, кажется, почти бесконечны, шаг тверд, походка почти «от бедра», спины прямы, головы гордо подняты. И вот уже кажется, что они точно появились из пены морской или с отбора на конкурс «Мисс С… область». А под ногами облезлый линолеум, серовато-зеленые стены, и в углу с потолка штукатурка отваливается. Зато Афродиты! Зато как прекрасны!..

Есть еще сестра-хозяйка. Примерно той же закалки, что и наш главный, только с чувством юмора. Смешная и круглая полностью седая женщина, любит крепкое словцо ввернуть. Все фразы можно разбирать на афоризмы. В первый день, после заклейки окон, я помогала ей гладить белье. О, мой дорогой человечище, знал бы ты чего только можно увидеть в каморке у сестры-хозяйки, что можно узнать о больничном быте… Я вытравливала тлей! Правда! Утюгом прижигала! Софья Яковлевна сказала: «Тля хитра… но мы хитрей» и оп! Утюгом по ней!.. Приедешь – покажу. Без тлей, конечно, у меня дома их нет, но есть много другого интересного.

Меня уже совсем клонит в сон, поэтому, пожалуй, пора заканчивать. Надеюсь, что твое желание получить от меня развернутое описание я удовлетворила, хотя мне до сих пор не понятно, почему я не могла рассказать тебе это по телефону. Кажется, ты совсем сошел с ума с этими своими книжками, но даже и не вздумай, что теперь мы будем общаться письмами и тебе не нужно мне звонить! Нужно и звонить, и приезжать, и очень меня любить! Я ведь тоже немножко сошла с ума с этой моей, как ты там говорил? «матьтерезинской» авантюрой, но она того стоит. На стене напротив поста висит цитата академика Виноградова: «Сердце можно лечить только сердцем», и она придает мне много сил.

Всех люблю, обнимай Ташу, гладь Тришку, позвоню днем! Сильно много не читай, это вредно для здоровья!

С теплом (от калорифера, конечно), Анечка»

Грязно-фиолетовое ночное небо за окном начало потихоньку уступать место низким серым декабрьским нежным тучам. Где-то под окнами больницами внезапно разразилась лаем и так же внезапно замолкла престарелая бродячая собака. Шаркая резиновой подошвой стареньких кед, девушка добрела до ординаторской, где устало рухнула на потертый кожаный диван, накрытый нелепым покрывалом с коротким ворсом и бахромой по краю, и практически мгновенно погрузилась в чуткую и беспокойную дремоту и мысли её унеслись вслед за отправленным письмом такой же стремительной каруселью, какой носились смешные вязаные ламы по краю ее нелепой шерстяной кофты.

Наталья Кокнаева, 302 группа в.о.

Семён жил где хотел. Вернее сказать, не там где хотел, а где придётся, ибо хотел бы жить на островах Тихого океана, а приходилось ютиться в подвале церкви Михаила Архангела на самом юго-западе столицы.

Семёна нельзя было назвать нищим, либо бомжем. Определённое место жительства он имел – полусырой, но довольно потный подвал с обваливающимися бойницами-окнами и провалившимся входом. Порой священник, а иногда дьячок, платили ему харчами за покраску ограды, мелкий ремонт кирпичных столбов, уборку территории. В общем, с голоду не подыхал, но и барствовать на дармовом борще не приходилось.

Семён вечно ходил в давно потерявшей привлекательный вид куртке из старой, потрескавшейся кожи, раздолбанных ботинках фирмы Wrangler (их он нашёл в овраге за новостройками) и вязаной папке, наподобие тех камуфляжных колпаков-масок, что носили солдаты в Чечне.

Если постирать, поскрести и побрить этого бедолагу, то перед нами предстал бы ещё вполне сносный мужик пятидесяти одного года отроду. Его прямые седые волосы небрежно выбивались из-под шапки; а летом, надев бандану, он походил на усталого, запыленного байкера – одного из тех «беспечных ездоков», что колесят по западным штатам Америки.

Удивляло не то, как он жил, удивляло то, что он не пил и не курил, что было весьма «неприлично» для столь «высокого общества», как говаривали его даже не дружки, а просто «соседи» по району. Они называли его «философом», «доцентом», порой, под настроение, «наш Диоген», хотя кто такой Диоген, знали только двое из двадцати обитателей «страны советов».

И если мысль этого «общества» бурлила только после распития первой утренней бутылки пива, то мысли у Семёна бурлили всесезонно и всепогодно. У него в подвале скопилась небольшая «библиотека имени А.П. Чехова», как он трепетно называл два старых ящика, доверху набитых книгами. Книги – в старых обложках, рваные, засаленные, с прожжёнными страницами – занимали много места. Но это были Книги, и Семён ими весьма дорожил. Читал запойно, порой до первых петухов, потом долго ворочался от набегавших «идей» и, намечтавшись до устали, засыпал беспокойным, с частыми перерывами, сном.

Снилась всякая ерундистика, хаос, переплетение несвязных картин и видений. Все то, что снится человеку вечно усталому, полуголодному, но не лишённому некоего воображения. Ах, если бы те сны можно было записать на пленку! Дали и Антониони горько пожалели бы, что родились на свет. Их искусство, их фантазии показались бы детскими шалостями в сравнении с теми сюжетами, что за считанные секунды проносились в сонной голове нашего героя.

Два времени года приводили в трепет и дикое, животное уныние: зима и весна. Зато лето! Зато осень! О, это благодатное время жарких полдней, тёплых ливней, утренних рос! О, этот чудный запах сырой земли и пожухлых листьев, запах, наполняющий душу и разум весельем и тихой радостью! Смотреть на белые гористые облака, видеть первые жёлтые листья дерев, вдыхать августовские и сентябрьские суховеи… Воистину неблагодарен человек, когда говорит, что жизнь – дерьмо и ни хрена не стоит. Стоит! Просто сидеть у реки, на краю оврага на закате и жадно глядеть на заходящее светило, ярко-рыжими лучами поливающее ширь облаков, – вот истинное блаженство!

В тихие сентябрьские вечера, когда улицы ещё не затихли, но суета вокруг домов прекратилась, Семён взваливал на спину драный кожаный мешок с остатками «трапезы» и брёл на пустыри ближе к кольцевой дороге. Там он расстилал газеты, вываливал еду на собранные чистые листья клёнов и блаженно потягивался. Затем, без суеты и спешки, располагался лицом на запад и вкушал прелести последних летних закатов. В голове его начинала звучать старая как мир мелодия афроамериканских блюзов.

«Это же не закат, а песня! Брак бабочки и пика Коммунизма! Облака легче души и тела… Вот обитель моя и твоя, великий Велес, Один и бог Ра, вместе взятые! Малые облачка – каскад ангелов, с небес к нам сходящих. Айсберги кучевые, ярко-оранжевые и малиновые! Вы – отрада, весна и осень души моей! Вы – храм сердца моего! О вас песнь моя, мой блюз вечернего, вечного странника. Это не любовь, это судьба. Вы развеетесь, и смерть окутает тело моё и разум. Но лишь до утра. А потом весь день буду ждать свидания с вами. Любимую женщину так не ждут, как я, неприкаянный душою, жду заката. И озарится пещера моя, и снизойдёт Покой в душу мою, и откроется истина мне, и расстояния Вселенной будут домом мне, бездомному. Аллилуйя!»

Семён, покачиваясь вперёд и назад, входил в своё привычное, лишь ему одному ведомое состояние нирваны. Уже и мыслей не было, и мелодия затихала в голове его, а полное успокоение и отрешённость овладевали всем телом, и сознание уступало место Беспредельному. Это было Дао! Это был его путь! Его бесконечное одиночество, но одиночество, равносильное счастью и покою.

«Впитывай, Сёма, красоту эту, пока глаз видит, сердце стучит и ноги носят!»

Солнце уходило за дальние дома. Темнота тёплой ночи опускалась к земле и, очнувшись от состояния отрешённости, Семён медленно собирал мусор, аккуратно засыпал его землёй и иссохшей травой. Пора было топать к ночлегу. Спать под осенним небом было безумием даже в тёплые ночи.

Подвал давал тот нехитрый уют, к которому быстро привыкаешь. Можно было затеплить свечи, разжечь небольшой костерок, просушить «мокроступы» (так любовно Семён называл свои американские кожи Wrangler), почитать на сон грядущий какой-нибудь трактат из поздних классиков западной философии и со спокойным сердцем свернуться под старым армейским одеялом до следующего утра.

«Ох-хо-хо! Что день грядущий нам готовит? Вечную память! Только не загнуться до зари, до утречка… Господи, спаси и помилуй! Спаси и помилуй мя! Не оставь на сырой земле! Спать… Спать… Спать…»

А утро наступало так же медленно, принося боли в спине, сухость в уголках глаз и полное отупение в башке. Утра Семён переносил с трудом. Это было самое бездейственное время суток. С утра и до обеда – мерзкое время. Уж он-то это познал на собственной шкуре.

© Н. Кокнаева. 2012

Надежда Орлова, 301 группа  в.о.

Веган¹ – это тот, кто по самым разным причинам не употребляет продукты животного происхождения. В то время как вегетарианцы не едят блюд из плоти, веганы отвергают яйца и молочные продукты так же, как мех, кожу, шерсть и пух, а равно косметику и химикаты, тестируемые на животных.

VeganAction

Как тиха и спокойна Москва!

Заявление вызовет улыбку и нервный смех у москвича, но можно сделать уточнение – как тиха и спокойна Москва субботним утром в конце мая! Все, кто мог уехать за город, чтобы «причаститься» к низменному физическому труду или поесть руками недожаренного мяса, уехали; те же, кому ехать было некуда, просто отсыпались после трудной рабочей недели.

Именно таким утром приятно пройтись по аллеям Чистых прудов, не натыкаясь на каждом шагу на многочисленных обитателей этого парка. Чистые пруды (они же «ЧП», они же «Чистаки») по непонятному стечению обстоятельств являются «заповедным местом» для самого разного народа: от бомжей до представителей готической субкультуры. Гуляют тут также вездесущие гости столицы, которые недоумённо оглядываются в поисках лотков с матрёшками — верного признака московской туристической тропы. На скамейках возле пруда в одиночестве сидят утончённые натуры, которые могут воспринимать литературу исключительно в такой романтической обстановке, по дорожкам возле скамеек ходят фотографы-любители и любители кормить уток. В общем, ближе к вечеру на скамейках уже невозможно найти свободных мест.

На выходящих из метро людей с высоты своего постамента смотрит самый главный человек Чистых прудов — Александр Сергеевич Грибоедов. Возле него, как возле маяка, собираются, встречаются, находят друг друга отдыхающие, на его плечи слетаются все окрестные голуби.

^[1]В произношении слова «веган» присутствует определенная неразбериха. Так как это англицизм (от англ. vegan, veganism), то ударение логично ставить на первый слог.

Также возле него аккумулируются «несогласные» из всевозможных политических и социальных сил. Чуть прохладное майское утро преподнесло нам воистину чудесный подарок – видите, как собирается у памятника группа молодёжи? Присмотритесь внимательней, сегодня я расскажу именно о них.

Собравшиеся юноши и девушки не выделяются из людской толпы ни чрезмерно яркой одеждой, ни экстравагантной внешностью. Кажется, что их ничего не объединяет, но если бы мы имели возможность посмотреть на этикетки, пришитые к одежде этих молодых людей, то всё встало бы на свои места. Их одежда сшита из хлопка, льна и синтетических материалов, обувь — из кожзаменителя, косметика на лицах девушек не была протестирована на животных. А вывод о том, что в их рационе не содержится не только мяса, но и молока, яиц и даже мёда, напрашивается сам собой. Эти молодые люди – веганы, часть всемирного движения за права животных и этичного обращения с ними, которое набирает популярность в России. Сейчас, судя по их лицам, которые закрывают медицинские маски, они вышли на «акцию». Это значит, что где-то поступили или поступают неэтично по отношению к животным, и это надо срочно пресечь. Ну или хотя бы попытаться.

Вот юноши разворачивают плакаты, а в руках у девушек появились листовки. Судя по надписям на плакатах, сегодня веганы в очередной раз выступают против сетей быстрого питания (закусочная «Макдональдс» находится как раз через дорогу). Отпечатанные на плакатах коровы несут на себе надписи «Мясо мертво» и «Я – не твоя еда». Различные хрюшки и цыплята, нарисованные детской рукой, должны вызывать у редких прохожих жалость и отвращение к мясу.

Пока акция только набирает обороты – её участники расслаблены и переговариваются между собой.

– Я вчера таких себе овощей нажарил… – мечтательно прикрывает глаза один из юношей.

– Да, Сань, тебе везёт, у тебя родители нормальные, а мои мне вчера опять скандал устроили, когда я отказался от жареной коровьей плоти,¹ — завистливо ответил его друг.

– Ну так ты объясняй им, показывай видеоролики с мясокомбинатами и бойнями, – наставительно ответил Саша.

– Не хотят смотреть, лицемерные поедатели плоти. Не хотят ничего слушать. Ешь, говорят, в мясе витамины и аминокислоты.

• Ничего, мы разорим концлагеря, которые эти лицемеры называют фермами, отпустим всех невинных животных на волю. И будет всё «по вегану».²

¹ Нейтральное слово «мясо» заменяется обычно различными эвфемизмами, несущими эмоциональную окраску, исключением является столько слово «мясоед».

² То есть – все в соответствии с веганским видением мира

Повисла пауза, все уже окунулись мысленно в прекрасное далёко, где соевые продукты и нетрансгенные овощи можно будет купить в любом магазине, где не придётся ежедневно доказывать, что отказ от поедания плоти животных – не подростковая блажь, а правильный и единственно возможный выбор человека…

От полёта высокой мысли Сашу отвлёк прозаический и низменный голод. Тёплый ветер доносил запах жареной плоти из оплота американской культуры – «Макдональдса»,

– Вы тут давайте, начинайте агитацию, вон люди ходить начали, – отдал команду Саша. Девушки засуетились, стали подходить к прохожим и затевать с ними разговоры, пытаясь раздать листовки. Прохожие пугались медицинских масок, надетых девушками, шарахались в стороны и отговаривались спешкой. Люди, узнавшие по плакатам веганов, на всякий случай робко прикрывали кожаные сумки и стремились прошмыгнуть мимо пикета – веганы, конечно, на людей не бросаются, но осторожность никогда не бывает лишней.

Саша тем временем отошёл от группы своих товарищей и, ловким движением сняв медицинскую маску, направился к торговцам шаурмой. Привычно поморщился, глядя на вертел с куриным мясом, и по обыкновению попросил шаурмы только с овощами. Оценив недоуменный взгляд немного нерусского продавца, повторил заказ, сопровождая его характерными жестами.

– Ты что, больной, раз мяса не ешь? – раздался чей-то немного нетрезвый голос. Искренне надеясь, что продавец верно понял заказ и оглядывать за процессом приготовления не надо, Саша обернулся.

–  А ты, трупоед, сам заболеть не боишься? – почти ласково спросил Саша. «Трупоед» раздумал продолжать беседу и отшатнулся, увидев огонёк «веган-джихада»¹ в глазах оппонента.

Саша проводил взглядом своего спешно удаляющегося классового врага и забрал свою шаурму, предварительно попытавшись сбить цену. Продавец, хоть и слышал впервые о таком извращении, как шаурма без мяса, быстро сориентировался и цену сбавлять не стал. Несколько расстроенный из-за несостоявшейся драки (разумеется, во имя веганского движения) и несговорчивого продавца, Саша в три укуса расправился со своей едой и, надев маску, вернулся к пикету.

Листовки, в которых указывалось вредное влияние «Макдональдса» на природу и экономику, начали расходиться, плакаты, как и положено, вызывали умиление и заставляли граждан задуматься – в общем, день у веганов удался.

¹ И такое понятие существует в нашем эклектичном мире, весьма экстремистское, между прочим, один из лозунгов – «Нет человеку!»

Пришедшая откуда-то облезлая дворовая собака развалилась на тёплом асфальте возле одного из активистов, тот умилённо, но опасливо гладил её по лысеющему боку. Собака полежала ещё немного, но, поняв, что спокойно поспать ей не удастся, ретировалась вглубь парка. Разомлевшие защитники добра и справедливости, устав выкрикивать свои лозунги, продолжили тихую беседу между собой.

– Я слышал, что недостаток витамина В₁₂ вызывает агрессию и повышает риск инфаркта, — помявшись, сказал неофит, не так давно отвергший путь мясоеда. Он ещё являлся лакто-ово-вегетарианцем, то есть не исключил из своего рациона молочные продукты и яйца, сотому был не очень уважаем среди товарищей.

– Не волнуйся, ты съел столько трупов за свою недолгую жизнь, что у тебя в печени хранится запас B₁₂ на несколько лет вперед, – насмешливо успокоил его Саша.

– Потом будешь пить витаминки и все у тебя будет хорошо, я тебе напишу названия производителей, – пожалела новичка одна из девушек, подошедшая за новой партией листовок.

– Совсем не обязательно, – вклинился в разговор «гуру», – можешь есть куриные яйца и обогащенные соевые продукты. Главное – не есть их вместе с теми продуктами, которые содержат цинк, железо и витамин С, они В₁₂ разрушают.

Поскольку «гуру» был занудой и мог говорить о витаминах и их сочетаниях бесконечно долго, его предпочли незаметно перебить.

• Эти люди такие странные – берут листовки и идут в «Макдональдс», – грустно продолжила всё та же девушка, уже не раз слышавшая все эти просветительские лекции о витаминах.

– Это не люди, это система, против которой мы и боремся. Как только мы изменим систему, люди тоже изменятся, – тут молодые веганы опять бы впали в возвышенные мечтания, но им помешали. Служители той «системы», против которой они и собирались бороться. Иными словами, к стройному ряду транспарантов приближались два милиционера, довольно миролюбивых по случаю хорошей погоды. Представившись, милиционеры дали, наконец, волю своему праздному любопытству:

• Рисунки-то сами рисовали? – с ленцой спросил один из служителей правопорядка.
• Эти рисунки рисуют дети, они понимают некоторые вещи лучше, чем взрослые, — с гордостью и вызовом ответили веганы. Честно говоря, рисунки они действительно рисовали сами, но кто же признается?

Беседа продолжалась недолго, милиционеры отошли, веганы стали нехотя сворачивать свою наглядную агитацию, попутно ругаясь на отсутствие свободы слова и на жестокость и тупость системы. Собравшись, они под бдительными взглядами защитников правопорядка пошли в вегетарианское кафе «Авокадо» строить дальнейшие планы по свержению безразличного к судьбе животных строя.

И мы пойдем, сделаем круг почёта по этим прекрасным аллеям, посмотрим напоследок на памятник Грибоедову, на начинающую собираться гомонящую молодёжь, на голубей, уток, окрестные дома…

Вы спросите – «Что же будет дальше с веганами?»  О, это очень просто:

они прогуляются по местным дворам, «украсят» их надписями «Мех = убийство», «Любишь животных, но ешь их?» и с чувством выполненного долга разойдутся по домам. Там они похвастаются на весь честной Интернет, какая славная у них была акция, как их прогнала милиция, начнут рисовать новые плакаты, поругаются с родителями за ужином и пойдут спать.

© Н. Орлова. 2010

Оксана Домникова, 304 группа

Суета

Жаркий южный солнечный день – такой, каких хватает в избытке на территории Краснодарского края в августе. Вторая половина дня, пик солнечной активности угрожает непривыкшим и не защищённым от лучей зевакам серьёзными последствиями для здоровья. Послеобеденное время – вялая пора сонливости и апатии, этап подготовки вырвавшихся из будничной рутины отдыхающих к вкушению прелестей ночной курортной жизни.

А для местных жизнь идёт своим чередом. Лето и ранняя осень – разгар работы и сезон непрекращающегося потока туристов, кошельки и неисчерпаемые желания которых являют собой благодатную почву для улучшения материального благосостояния. Какие поводы потратить накопленные деньги только не привлекут рассеянного внимания! «Гулять так гулять» – к этой фразе российских туристов апеллируют всевозможные коммерсанты и берут её за основу аргументов в пользу оправдания заоблачных цен.

Кутерьма безгранично властвует на побережье: бесконечные предложения самых разнообразных экскурсий от худенькой девушки с кожей цвета молочного шоколада и выгоревшими на солнце волосами; на зубок выученные настойчивые зазывания (уж никак не приглашения) поджарого мачо кавказской национальности в очередное кафе или ресторан с возмутительной наценкой и весьма посредственным меню. Примечательно, что местные молодые люди, главным образом, представители индустрии развлечений – это воплощение образцовой, стройной, грациозной фигуры, идеал правильного, ровного загара. Не исключено, что в таком взгляде решающей ролью обладает игра контрастов между новоприбывшими и коренным населением.

Громкая, буквально оглушающая «попсовая» музыка из уличных колонок, заманивающие вывески реклам с элементарными орфографическими ошибками, паутина бесчисленных лавочек, почти лабиринт с товарами «первой необходимости»: солнцезащитные эмульсии, очки с пластиковыми стёклами – комната кривых зеркал «на выезде», яркие, ядовитого цвета футболки с пошлыми надписями и изображениями, ювелирные украшения («золото!», «серебро!»), разложенные на чёрной бархатистой бумаге, и (куда же без них) сувениры на любой вкус – от ракушек до веника.

А дети! Какую роль они играют в торгово-денежном обороте маленького городка! Пять минут на батуте, шар сахарной ваты, фотография с тем же (только переодетым в костюм известного персонажа из мультфильма) кавказским парнем, посещение аттракционов, и как же напоследок не подержать на руках орла, ящерицу, попугая, обезьянку, крокодила, лемура? У маленьких путешественников настолько разбегаются глаза, что они не успевают сориентироваться и начать выпрашивать очередную безделушку, но не беда: незаметно от отвернувшихся родителей опытные продавцы с заискивающим взглядом и поддельной, слащавой улыбкой приходят на помощь и помогают чадам определиться с выбором, мало того – дают им «подержать» игрушку в руках, с которой ребёнок обычно при малейших сомнениях в истинном праве собственности убегает подальше, а озадаченным родителям только и остаётся, что заплатить за то, что через два часа окажется в мусорном ведре. Детские прихоти – это, определённо, кладезь для успешного развития экономики. Только на курорте можно увидеть такое огромное количество счастливых, гордых за себя дошкольников и столько же несчастных, завидующих другим и обиженных на родителей ребят.

Затишье

Вдали от суматохи, в роще, под тенью раскидистых деревьев сидят двое. Худощавый, маленького роста мужчина, одетый в чёрную, выцветающую на солнце, обтягивающую только выдающийся слева горб футболку с длинными рукавами, открывающими от локтя жилистые, загорелые, костлявые руки, в которых зажата хворостина. Его расклешённые, поношенные штаны едва не волочатся по земле, зато серо-коричневая старая ковбойская шляпа с растянутой чёрной верёвкой под шеей гармонично сидит на голове, создавая своему хозяину образ выходца из Дикого Запада Соединённых Штатов. Выразительное, смуглое, говорящее о былой красоте лицо испещрено преждевременными морщинами, негустые усы и волосы насыщенного цвета чёрной смолы, яркие, светлые голубые глаза и вместе с тем «уставший» взгляд дают основание догадываться о несоответствии возраста и внешности (ему можно дать шестьдесят, но я не удивлюсь, узнав, что этому человеку нет и сорока). В этой сгорбленной, маленькой, потрёпанной, отчасти смешной фигуре сохранились остатки прежней мощи, гордости и несломленного духа.

Второй – совсем юный молодой человек шестнадцати лет. Его внешность также отражает признак породистости: густые, с оливковым отливом, позолоченные солнцем, давно не стриженые кудри, словно шапка, покоящиеся на голове; чистые карие глаза, наивные от неопытности, но лукавые по природе оттеняют тёмно-коричневые правильные брови; тонкий, искривлённый спесью рот с немного выступающей вперёд нижней губой, образующей небольшую ямку и пухленькие щёки – верный показатель молодости – прибавляют мальчишескому образу обаяние эгоизма. Кое-где протёртые зеленовато-жёлтые трикотажные «треники», местами изорванная футболка, изношенные, с закрытым носом сандалии – вот и всё его одеяние.

На крепком, без коры бревне сидят конюх и его помощник. У обоих похожая на описанную чуть выше жизнь – они работают в конном клубе, и их денежный доход целиком и полностью зависит от туристов. Кажется, всё, что осталось у конюха, – это лошади. Его существование – эталон одиночества. В полуденный зной с суровым, замученным видом он слоняется среди своих четвероногих подопечных, окружённый целой вереницей мух и слепней, ощущая характерный запах навоза. По своей натуре конюх молчалив, он не общается с туристами, лишь иногда звучно, повелительно причмокивает тонкими, едва приметными губами и глухим, грубым, хрипловатым голосом быстро произносит, обращаясь к кобыле, трепещущей от его голоса сильнее, чем от кнута: «Но-о, пошла!». Он груб, если не сказать зол. Его выражение недовольства наедине с собой, постоянное бормотание сулящих проклятья ругательств беззубым ртом, узкий, «орлиный» нос с раздувающимися от скрытой ярости ноздрями, озарённый гневом неистовый взгляд проливают свет на причину возможных молодецких переделок, обрекших его на вечное одиночество и изгнание из мира людей. И причина эта – чрезмерная вспыльчивость и горделивость. Бог знает, что испытал этот человек на своём веку.

В ожидании новой группы для конных прогулок парень играет в телефон. На самом деле, очередные «скачки» не сильно разнообразят его день: снова инструктаж, непонятливые новички, медленный шаг мерина – никакого экстрима. Хотя всегда интересно посмотреть на туристов, узнать из каких они городов, показать своё мастерство. У юноши всё впереди, и он в этом уверен. Крепкий тыл – родители, предстоящая учёба в другом городе – даёт ему уверенность в завтрашнем дне и возможность рассматривать своё сегодняшнее занятие как хобби. Он идеально знает свою работу и относится к ней как к развлечению, но с необходимой долей деловитости и любопытства – его профессионализм не оставляет и доли сомнения. Серьёзное поведение, умение держаться важно и раскованно, нежное отношение к лошадям создаёт впечатление, что юноша первенствует над своим матёрым коллегой и в плане обязанностей, и в плане влияния на животных.

Два абсолютно разных человека – ковбой и школьник – как два противоположных полюса, сошлись, вероятно, на основании единственного общего интереса, сдружились и живут (пусть всего лишь несколько часов в сутки) в своём, отдельном, «природном» мире, далёком от сутолоки и цивилизации, но неразрывно с ними связанных.

…Конец праздной деятельности, прибыла новая группа: «Артём! Иди, выбирай лошадей!».

Олеся Суханова, 301 группа в.о.

«В библиотеке должно быть тихо!
«Тихо!» — я сказал. –
Или я тихо сказал?»
КВН, команда «Утомлённые солнцем», Михаил Галустян

Любите ли вы библиотекарей, как люблю их я? – перефразирую я известную фразу Белинского.

Дорогой читатель, я уверена, что найду в тебе сочувствие и понимание, когда ты прочтёшь мой грустный рассказ. Москва, XXI век, Интернет, ридеры, планшетники… Казалось бы, что нам библиотеки и волшебные хранители сих храмов искусств, эти «мастодонты» книжных названий, эти обладатели богатейшего духовного мира и беднейшего, обшарпанного жилища? Увы, мой друг, я и сама в какой-то мере из них, потому смело берусь рассказать тебе о физиологии и анатомии Библиотекаря обыкновенного, нет, скорее необыкновенного, ибо мы мыслим их (за редким исключением) людьми со странностями, а они себя – наместниками бога знаний на земле и пророками от культуры.

Случай из жизни. Довелось автору зайти недавно в один такой храм информации и, приветливо поздоровавшись, спросить книгу, присовокупив к улыбке просьбу – дать книгу ПО ВОЗМОЖНОСТИ поновей, обосновав это аллергией. В ответ на это библиотекарь, выждав 20 секунд паузы и не тронувшись с места, крикнула: «Уходите, я Вам вообще ничего никогда не дам!» Удивление моё переросло в шок, и я спросила: «Извините, я Вас чем-то обидела?» И получила ответ, нет, точнее крик, о том, что я – чудовище! и так говорить нельзя, что все хотят поновей, а кто должен читать постарей? и что она вообще мне ничего не даст! Я как человек с безупречной библиотечной репутацией и предельной вежливостью начала оправдываться, что я, мол, задыхаюсь, не могу читать, и я не хотела лично её обидеть. Гнев сменился на милость… Так же быстро, как появился крик, книга была мне великодушно выдана. И это была НОВАЯ КНИГА…

В мои юные годы пришлось мне поучиться в библиотечном техникуме, специальность моя была «музеевед-библиотекарь» с большим уклоном в музейное дело. Но уже первого сентября я поняла, что наша группа как-то уловимо отличается от «библиотекарей». Мы были после 11-го класса, нормальные, физически развитые девочки и мальчики, очень творческие, адекватные… И, что весьма немаловажно, вполне

себе приятные внешне, без особых физических недостатков. Справедливости ради надо сказать, что были ещё и «юристы», мнившие себя продвинутыми, и тоже – вполне себе модные и весёлые девчонки и ребята. Но мы забываем, что герои нашего рассказа – они… Библиотекари.

Уже юные будущие библиотекари отличались от небиблиотекарей. Как мне кажется, они вообще делят человечество на две категории: библиотекарей и небиблиотекарей. И на вторых они смотрят несколько свысока, как бы говоря им: «Ну куда вам, таким поверхностным, таким недалёким, до нас! Ну как вы живёте, не зная отличия алфавитного каталога от систематического, ну как можно не знать о существовании трёх Толстых и омонимичного понятия формуляра, а также о том, что ББК и УДК – это две разные вещи, что библиографическое описание – это целая наука и что боже вас упаси перепутать знак «дне косые черты» и «точку-тире» после названия статьи!»

А всё это, дорогой читатель, потому, что речь идёт именно о науке. Это вам не прикладные знания, этому учат в университетах. Мы отвлеклись, мой друг. Так вот, об отличиях. Среднестатистический, ещё начинающий, но уже библиотекарь как-то неказист, несколько странен, лицо его часто диспропорционно, а одежда как бы говорит нам: «Всё это блажь, главное – что внутри, а внутри у меня – ого-го!» Внимание к своему внешнему виду не конёк юного библиотекари. Уже с молодости он учится выглядеть несчастным, незаслуженно забытым и непонятым… Лучше, если он невнятно говорит, шепелявит и сердится без причины, радоваться библиотекарю нужно как можно меньше, так как это отдаляет его от идеала. Цель его работы – на выбор – либо довести вас до слёз, либо до нервного срыва, ну и как минимум показать вам, что вы – червь, а он – право имеет. Так они нам МСТЯТ, потому что вы «бездарны», но успешны, потому что вы «гребёте лопатой» (а некоторые даже экскаватором), а они – работают. А работают только они, ну, или вернее, они работают по-настоящему, а вы – так…

Но время идёт, и наш герой взрослеет, это дама, нет, лучше сказать  девушка, на вид от 30-ти до 130-ти… В профессиональных кругах принято шутить, что библиотечная пыль сохраняет женщину, поэтому не пытайтесь угадать, сколько лет нашей собеседнице. Чем опытнее библиотекарь, тем более он циничен и терминологичен: «Ну и ч то, что Вы ошиблись в одной букве, а Вы перепишите-ка требование»; «Ну и ничего, что Вы, задыхаясь, влетели за 10 минут до конца рабочего дня в жалкой надежде взять книгу. Ничего, придёте завтра, потому что сегодня уже ВСЁ! А… так вам завтра не надо уже?.. Ну — ещё лучше…» «Это ВЫ должны под нас подстраиваться, а не мы – под вас», — так сказала мне одна представительница данной профессии. Я уж не стала говорить, что на то мы и люди, чтобы друг под друга подстраиваться. Не в тайге живём, в обществе…

А теперь поподробнее поговорим о библиотекарях и их видах. Библиотекарь молодой еще не совсем циничен, но это быстро проходит. Библиотекарь со стажем – хуже врача, режет по живому, с потрясающей надменностью и чётким пониманием, что «никуда вы не денетесь». Работают библиотеки у нас, в основном, с 9 до 18-19 часов, чтобы каждый мог воспользоваться их услугами. Утро сего почтенного работника начинается чаем, продолжается чаем, плавно перетекает в обед, лакируется чаем и им же заканчивается. Вплетаются, правда, формуляры, отчёты, влажная уборка (для провинившихся), ведение каталогов, печатание карточек и т.д., в зависимости от отдела и масштаба библиотеки, но суть при этом не меняется. Этот тесный профессиональный мирок имеет свою иерархию и систему ценностей, своих идолов (РГБ, «Историчка», ГПНТБ, например), свои альма-матер (МГУК). Так продолжим о видах: библиотекарь отдела обработки – это совсем не то, что библиотекарь читального зала, и совсем не то, что библиотекарь организационно-выставочного отдела. Библиотекарь «обработки» тих и почти беззлобен, он твёрдо знает, что штамп библиотеки ставится на 5-ой и 17-ой странице и что пишется после заглавия – количество страниц или год издания. Он прост, затрапезен и любит работу монотонную. Он не имеет власти над людьми и потому занимает нижнюю ступень иерархической лестницы. Библиотекарь читального зала – почти Бог… Ведь он владеет недоступным, а значит, волен изгаляться над читателями как может. Он, как правило, одет по моде 70-80-х, когда этим несчастным людям ещё платили, имеет высокую причёску, умудрён сединами, очками в роговой оправе, шерстяной жилеткой и увенчан брошью. Он, а точнее она, окончила когда-то Институт культуры, библиотечно-библиографический факультет, проработала тут 30 лет, всё знает и тут, и вообще по жизни, и не дай бог вам прийти не вовремя (во время чая, за 10 минут до обеда), да или просто «попасть в плохое настроение». Вам объяснят, что надо заполнить требование, что такой порядок, и один раз скажут, что именно там надо указать, повторять не будут, так как Вы, мой милый читатель, этого не заслуживаете. Библиотекарь, организующий выставки, вообще приравнивает себя к кураторам культурных мероприятий Третьяковки и Кремля, он полагает, что выставка ко дню рождения Мамина-Сибиряка по статусу вполне сопоставима с выставкой Пикассо в Пушкинском. Это женщина старше 50-ти, с янтарными перстнями на пальцах рук, тоже непременно брошью, надушенная «Климой» или «Маженуаром», и с одухотворенным взглядом. Это героиня местной газеты малюсенького города N или газеты *** округа города Москвы, где она подробно расскажет 20-ти читателям, как важна роль Мамина-Сибиряка в контексте национальной культуры и что выставка инновационна и современна (так как на стенде помещена фотография писателя, распечатанная на цветном принтере).

Есть ещё много подвидов библиотекарей: краеведческих, музыкальных, библиографических отделов, отделов комплектования и т.д. Но всех их объединяет жертва собой «во имя искусства», очень скромные доходы и, как следствие, – нелюбовь к чужим, то есть к нам с вами, господа. Библиотекарь – это не профессия, это призвание, образ жизни, мироощущение, если хотите. Вы можете закончить библиотечный факультет, но не стать библиотекарем, а можете ничего не заканчивать – и стать настоящим «профессионалом». Наши с вами мелочные проблемы типа стояния в пробке, болезни, учёбы, смерти, наконец, их нисколько не волнуют. Они знают что- то такое о мировой душе, чего не знаете вы, они – последние поэты XXI века, практически «последние из могикан».

Я надеюсь, что мне удалось познакомить вас с этими удивительными людьми, хотя я полагаю, каждый из нас имел возможность созерцать их, а чаще – попадаться под их горячую библиотечную руку… Мы же самая читающая страна в мире.

© О. Суханова. 2012

Юлия Шпитонкова, 313 группа

Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Под ногами – монументальная лестница. Бьющий из зала на втором этаже свет пляшет по мраморным стенам, словно в помутневшем от старости зеркале. В хаосе бликов краем глаза подмечаю движение – отражение собственного силуэта, как будто отстающее на пару ступенек. Раннее утро. До открытия музея осталось около двадцати минут.

Быстрым шагом поднимаюсь на второй этаж. Не смотря на обширность залов и высоту потолков, стук каблуков по непокрытому полу кажется глухим, как будто он тоже смущенным интимностью обстановки – музей пытливо провожает меня глазами каждой античной статуи и по-старчески надрывно дышит клубами пыли, отчетливо видной в холодном свете ламп. Ощущение чего-то живого и равнодушно созерцающего давит на плечи. Вспоминаю детский страх – мумию, спящую в выставленном этажом ниже саркофаге, но, по заверениям тети, ради меня способную проснуться. Не выдерживаю, оборачиваюсь и понимаю – проснулась. Раздобыла где-то накрахмаленную блузу с машинным кружевом «ришелье», сцепила на животе тонкие руки, похожие на высохшие ветки, – даже суставы выпирают словно пеньки обрезанных сучьев – и выжидающе смотрит. Волосы убраны за уши и спускаются в свободный узел под затылком, челка зачесана высоко наверх – ни дать, ни взять немес[1].

«Алина Васильевна в зале итальянской скульптуры», ‒ звучит позади плотно сжатых губ. Громко шаркая, «мумия» возвращается в неприметный угол, чтобы неподвижно обозревать притихший в ожидании посетителей зал. Уверена, что встречаться ранее нам не доводилось, но этот устремленный в пустоту взгляд, непостижимым образом охватывающий каждую деталь помещения – черта, различенная в них мною еще в детстве.

О, смотрительницы русских музеев! Сколько раз пересекались наши с вами пути, сколько незабываемых моментов оставили вы в моей памяти.

Привычная нам часть музейной композиции, несколько лет назад потрясшая воображение американского фотографа, они были воспеты им как неотъемлемый компонент искусства, царящего не на конкретной картине, а в самой атмосфере музея.

Я помню себя ученицей младших классов, в очередной раз пришедшей «на работу к тетя» и беспрепятственно разгуливающей среди шедевров мирового искусства, к которым я всегда неосознанно причисляла его смотрительниц. Огромное преимущество детства – простительная непосредственность, позволяла мне вглядываться в покрытые морщинами лица так же пристально, как в потрескавшиеся от времени полотна Рембрандта. Смутно помню старушку, дежурившую в залах голландской живописи, в основном, за счет того, что она казалась мне живым прототипом, собирательным образом всех лиц, молчащих на меня с портретов.

Еще помню, как в очередной раз улучив момент и избавившись от надзора взрослых, попыталась исполнить всегдашнюю детскую мечту – посидеть на одном из памятников средневекового зодчества. Кажется, это было Епископское место. Не успела я даже коснуться ограждающей его веревки, как как на мое плечо легла почти невесомая рука маленькой смотрительницы, с удивительно пушистыми и легкими волосами, похожими на облако. Она сказала мне что-то о прекрасном и нетленном, взглянула с укором, а потом вернулась на свое место, даже не оглянувшись проверить прекратила ли я свою противозаконную деятельность – она ушла, глубоко уверенная в том, что названное бесценным сразу же стало для меня недосягаемым. А ее менее восторженная коллега, ужасно похожая на иллюстрацию к книге сказок Ивана Билибина – на «Бабу Ягу со ступой» ‒ выразительно погрозила мне пальцем.

Становясь старше и расширяя свой кругозор, уже не ограничивающийся одной только Москвой, я тем не менее не выпускала их из виду. Русский музей, Эрмитаж, Пермская государственная художественная галерея, Самарский областной художественный музей – где бы я не оказалась, стоит мне завидеть местного смотрителя, и я радуюсь ему, как старому другу. И даже вечный стул, чаще всего ютящийся у входа в зал или в самом удобном для обозрения углу, со временем начал мыслиться мне одним и тем же, независимо от места и времени. Изредка я замечаю на нем почтенных пожилых мужчин, еще реже – молодых (большей частью молодящихся) женщин, но роднее всего мне старушки. Их равнодушно-строгие лица, блеклые глаза – одновременно подслеповатые и зоркие. Их одежды: почти всегда готовые экспонаты в музей истории моды, разница лишь в том, что одна половина уже может представлять век минувший, а другая – в будущем представит век нынешний. Для первой характерны винтажные блузы с манжетами, всегда украшенные брошью на груди или камеей на шее, длинные юбки, иногда даже оформленные старомодной бахромой, шейные платки и узорчатые шарфы; для второй – строгие однотонные костюмы с пиджаками и жилетами, если с узором, то только полосатым или клетчатым, как бы воплощающие в себе сочетание «добротного и опрятного».

Мне все еще нравится смотреть на смотрительниц исподтишка: некоторые из них кажутся мне застывшими в ожидании сфинксами, только выполненными не из камня, а из мрамора, угадывающегося в прожилках на сложенных вместе руках с худыми и острыми пальцами, так похожими на когти. Но стоит на горизонте появиться нарушителю музейных правил, как в статичной композиции просыпается динамика – падение карающего меча Фемиды на голову грешника неотвратимо.

Сравнение со сфинксом – древним хранителем вечного сна фараонов – кажется мне все более удачным, когда я вспоминаю все выпавшие на мою долю возможности пообщаться со смотрительницами. Истинные хранители знаний! Я помню рассказ каждой из них, хоть и слышала немало; в некоторым смысле коллекционирование подобных историй можно назвать моим хобби. Изо дня в день наблюдающие за бесконечным потоком посетителей, они с немеркнущим интересам прислушиваются к экскурсоводам, даже если давным-давно выучили их программу. Я не раз замечала, как совершая медленным обход по вверенной территории, они останавливаются, украдкой вчитываясь в таблички над экспонатами и иногда неосознанно шевелят губами, повторяя хорошо знакомый текст. Не стоит думать, что знания их ограничиваются парой-тройкой залов: если подобрать ключ к сердцу такой старушки, то можно узнать многое не только о музее и ныне проходящих в нем выставках, но и о делах минувших, случившихся внутри стен этого здания, города, а, если проявить особый талант в расположении к себе, то и в жизни нечаянной собеседницы.

Эти рассказы всегда кардинально отличаются от «лавочных сплетен» и «бабушкиных историй». Завоевать доверие смотрителя очень непросто, но несомненно того стоит. В музеи редко попадают «случайные люди», речь сейчас вовсе не о знакомствах, хотя, вот что интересно: чаще всего устроенные по знакомству и оказываются этими «случайными». Для большинства этих пожилых женщин «дорога в Музей» оказалась не менее извилиста и трудна, чем для некоторых дорога в монастырь. Тут невольно вспомнишь выражение «храм искусства», лишний раз напоминающее о сакральности такого места. Оно просто примет не каждого и не каждый сможет с ним сродниться.

Почему-то принято считать, что в смотрители идут, в основном, люди, связавшие свою жизнь с искусством профессионально. Культурологи, бывшие экскурсоводы и музейные работники иных классов. Такие безусловно встречаются, так же, как и вышедшие на пенсию актрисы, музыкантши, художницы и даже бывшие натурщицы. Одну такую я встречала лично и на картины, вывешенные в зале современного искусства, она смотрела снисходительно, как будто иронично думая про себя: «я знала ваших «отцов»!». Но помимо них, в музеи также идут люди ранее нашедшие свое призвание в других сферах жизни: в математике, физике, инженерии или сельском хозяйстве. Ими движут разные мотивы, которые по большому счету можно свести к двух основным: к желанию на закате лет круто изменить жизнь или наконец повернуть ее в нужное русло. Времена, в которые они росли и учились, отличаются от наших значительно более скромным выбором и куда серьезнее ограниченными возможностями. Пожалуй, на их примере нагляднее всего видно, как же в сущности незначительны бытовые обстоятельства по сравнению с движениями человеческой души: всех их роднит неподдельная любовь к искусству и желание видеть красоту, окружать себя ей. Некоторые из них пронесли это желание через всю жизнь, другие открыли его в себе внезапно, хотя, казалось бы, давным-давно все поняли о жизни. Среди них можно встретить тех, кто пережил блокаду Ленинграда, тех, кто десятилетиями жил за границей, чтобы в старости оставить детей вдалеке и вернуться на родину, тех, кто, годами разглядывая произведения чужого искусства, вдруг решил начать создавать свои. Любая человеческая история интересна, но истории, которые способы рассказать они совершенно особенные, в силу того, насколько не обычны сами по себе эти люди, почему-то ставшие для нас чем-то обыденным.

И все же реальность вносит свои коррективы. Годами служа для стороннего взгляда деталью интерьера, тяжело оставаться восторженным. Со временем начинает просыпаться раздражение, недовольство, усталость от бесконечной толпы – все это добавляет слоев маскировки, тем, кого классики русской литературы вполне могли бы изобразить «маленьким человеком». Делает их еще неприметнее замыленному русскому глазу. И только отношение к ним иностранцев, да нечаянно подобравшихся близко собеседников напоминает о том, насколько «музейные старушки» явление исключительное.

Я снова возвращаюсь мыслями к моей «мумии» и дружески улыбаюсь ей в спину. Быть может, их исключительность как раз в этой естественном слиянии с обстановкой музея: иногда посмотришь и заподозришь, что двигаются они только ради того, чтобы ненароком не быть принятыми за экспонаты. Музейные смотрительницы – лежащий на поверхности секрет, притаившееся по соседству чудо, которое, как настоящее искусство, дано постичь не каждому.

[1] Немес ‒ царский головной убор в Древнем Египте, один из символов власти египетских фараонов.

Красноярова Елизавета, 301 группа в.о.

Наверняка большинство жителей столицы замечают непонятные надписи в общественных местах, нарисованные широким пером обычного, чаще всего чёрного, маркера, вышкрябанные, прожженные слабым раствором кислоты на стекле, или целые картины, изображенные на заборе, крыше и на стенах зданий. Всё это создано руками молодых, чаще бездарных, но иногда талантливых художников-рейтеров. В наше время всё больше организаций, признающих граффити видом визуального искусства, например, компания НОВАТЕК АРТ — организатор масштабного граффити-фестиваля в Москве, но существует и обратная сторона медали. В сознании большинства обывателей граффитисты — самые обыкновенные вандалы, место которым за решёткой. Дело в том, что подобные оценки не возникают из воздуха, и причина их появления кроется в деятельности неких представителей, портящих репутацию всего движения, которых, к слову, больше, чем достойных художников. Однако рассказ наш сегодня не об эпигонах, а о настоящих фанатах своего дела, граффитистов по призванию. Я предлагаю вам понаблюдать за жизнью одного из них — четырнадцатилетнего юноши, совсем недавно начавшего заниматься этой разновидностью искусства, а также его командой с гордым названием «Поиск».

II

Эрик попрощался с Совком, снял большие наушники, потер уставшие глаза, часа три назад начавшие болеть от непрестанного наблюдения за ходом игры. И с полной неожиданностью обнаружил, что в комнату потихоньку начал прокрадываться свет, ибо жалюзи не были закрыты с вечера. Парень так торопился сесть за свой любимый «комп», что не задумывался о таких мелочах. Он всю неделю ждал момента, когда сможет спокойно «порубиться в CS[1]», и вечером прошлого дня этот момент настал. Обычно юноша не посвящает играм много времени, у него множество увлечений, а также он неплохо успевает в учёбе. Следует заметить, что он умеет распределить своё время так, чтобы успевать совершить всё, что нужно, и всё, что интересно.

Выключив компьютер, Эрик поднимается со стула, на спинке которого висит столько одежды, что пластиковое крепление, не выдерживающее такой тяжести, прогибается и спинка отклоняется немного назад. Юноша приближается к выходу из комнаты, поворачивает ручку двери, обклеенной множеством разнообразных форм и цветов, наклеек, которые обычно даются в подарок при покупке одежды и обуви спортивного стиля. Помимо них, внимательно взглянув на дверь, вы можете также рассмотреть рисунки небольшого размера, авторство которых принадлежит владельцу комнаты: здесь и слова, начертанные мудрёными шрифтами, и изображения мистических героев каких-то игр, мультфильмов, порой кардинально отличающиеся по стилю рисовки друг от друга. Но стоит заметить, что во всём этом хаосе всё-таки можно уловить присутствие продуманной композиции, то есть эти фрагменты приклеены не в случайном порядке. Следует упомянуть, что при появлении новой зарисовки художник менял местами те кусочки, которые, как ему казалось, уже не на своем месте, благо глянцевая поверхность двери и клей, которым пользовался юноша, позволяли это делать раз за разом. Покинув свою комнату, пройдя через коридор небольшого размера, наш герой оказывается на просторной и довольно уютной кухне.

«Батя» сидит за деревянным кухонным столом круглой формы и листает важные новости на планшете, перед ним — небольшая кружечка белого цвета, до краёв наполненная чёрным кофе. У плиты, лаконично вписанной в кухонную гарнитуру пастельных тонов, хлопочет, по-видимому, новая молоденькая пассия отца. Эрик желает всем доброго утра. Девушка представляется и улыбчиво предлагает отведать её фирменные гренки, на что следует вежливый и весьма холодный утвердительный ответ, после которого юная И*** немного смутилась и, кажется, желание знакомиться поближе с сыночком новоиспечённого любовника у неё пропало. Отец пребывал в довольно хорошем расположении духа, о чём свидетельствовала парочка едких шуточек, которые он позволил себе отпустить по поводу внешнего вида сына после бессонной ночи. Это явно придало нашему герою уверенности, и он сразу перешёл к делу.

Из семейного разговора мы можем выяснить, что сыну требуются деньги на шапку, он чётко разъясняет причины своей нужды, уточняет несколько деталей, после чего получает желаемую сумму на банковскую карту. Если немного понаблюдать за этой семьёй, можно заметить, что фактически все проблемы решаются подобным образом, ибо Эмиль Сергеевич — человек деловой, и разжалобить его всякого рода нытьём было невозможно. К концу сделки завтрак уже съеден, чай выпит. Эрик благодарит кулинара и возвращается в свою комнату, плюхается на кровать, хватает люмию, на дисплее уже 6:14, и ставит будильник на час дня. Дабы увеличить шансы встать вовремя, смышлёныш взгромоздил телефон на высокую полку, подальше от кровати. Как вы видите, у этого молодого человека всё продумано… Юноша наконец-то ложится в кровать, предварительно откинув простенький плед зелёных оттенков, под которым скрывалось темно-синее постельное бельё.

В нужное время звонко раздаётся песня Quest Pistols — «Санта Лючия», Эрик каждое утро просыпается именно под эту композицию; уже как полгода, услышав первые звуки сего творения, наш герой встаёт, явно демонстрируя всем видом ненависть к этой композиции, видимо, для того, чтобы самого себя убедить в этом. Многим знакомым он говорил, что именно негодование заставляет его подниматься с постели. И, тем не менее, иногда включал и слушал «Санту Лючию»: мол, «в голове крутится, послушаю, и она наконец-то отстанет».

Первым делом Эрик отправляется в ванную. После пятиминутного душа он усаживается за стол и приступает к проработке шрифта. Его рабочее место — это целый плацдарм для творчества: чёрный стол из ДСП, два метра в длину и метр в ширину, где свободно размещались и стопка учебников 9 класса, и многочисленные пособия для подготовки к ГИА[2], деревянная коробка средних размеров, с разноцветными карандашами, стакан для письменных принадлежностей, принтер, монитор компьютера, клавиатура, мышь и многое другое… К столу был прикручен стеллаж, на полках которого вы можете увидеть зачитанные до дыр книги Оливера Сакса, Джеффа Хокинса и Стивена Хокинга, а также издания литературной классики русских и зарубежных авторов, по опрятному корешку которых мы можем судить о том, что к ним наш герой прикасался гораздо реже.

III

К разработке эскиза Эрик всегда подходил очень серьёзно, в этот раз он полдня просидел, кропотливо прорисовывая каждый штрих. Используя листок за листком, он, наконец, создаёт идеальный скетч[3] объёмной буквенной надписи, где всё до мелочей продумано, блики и тени красуются на нужных местах и контур выведен без единой помарки, плавные переходы заливки аккуратно раскрашены карандашами разных цветов. У художника были запасы «банок»[4], но для того, чтобы воплотить задумку в реальность, этих запасов было недостаточно, да и старые «cap’ы»[5] были испорчены.

Итак, закинув пару-тройку баллончиков с краской, которые хранились в коробке, спрятанной в шкафу, скетч и мелочи, вроде «вандалов»[6], в свой повидавший виды рюкзак, Эрик отправляется в ТЦ «Ролл-Холл». Популярный магазин с павильонами, носящий это имя, находится в пяти минутах от станции метро «Тульская» и имеет большую популярность не только в кругах рейтеров, но и среди неформальной молодёжи вообще, так как там можно отыскать диковинки, которые трудно встретить в Москве, а также приобрести обувь и одежду модных спортивных брендов. Среди граффити-творцов «Ролл-Холл» был знаменит прежде всего тем, что в нём расположились так называемые уличные бренды, в продукции которых всё соответствовало хип-хоп культуре, тесно связанной с граффити.

Эрик сел на единичку (трамвай № 1) и включил на плеере своих любимых рэп- исполнителей: «Рыночные отношения» и «Чёрную экономику». На удивление, вагон был совершенно пустой. Обычно, когда Эрику с его командой удавалось поймать такой момент, они немедленно начинали ставить «тэги»[7] по всему вагону, впрочем, они занимались этим и при свидетелях, но когда никого не было, можно было не боясь «запалиться», без стеснения выполнять свой долг. Но, как видите, на этот раз парень не достал «вандал», и первозданная чистота вагона осталась в сохранности.

Минут через пятнадцать юноша уже подошел к дверям торгового центра, докурил сигарету, за которую принялся, как только вышел из транспорта, и выкинул бычок. Войдя в помещение, он целенаправленно отправился к нужному павильону, выбрал шапку той модели, которую хотел, но, к сожалению, приличных цветов на складе не нашлось, и нашему герою пришлось взять ярко-оранжевую. Сразу за кассой пестрели яркими цветами баллончики с краской, этот стенд представлял собой совокупность ячеек, где в каждой в горизонтальном положении располагалась одна банка наклейкой вперёд. Эрик выбрал цвета фирменной краски «Montana»[8] объёмом 0,6 литра и расплатился. Он уже договорился с друзьями о встрече, поэтому поторопился спуститься в метро.

IV

Пришло время ввести вас, дорогой читатель, в курс дела. В московской граффити-культуре существует несколько разрядов «художников», и если вам интересно, то я с радостью поведаю о них. Этому московскому движению присуща некая иерархия, поэтому предлагаю начать с низших каст, таких как «той». Под эту категорию подпадают начинающие графферы, не имеющие опыта и толком не разбирающиеся во всех нюансах и правилах искусства. Назвать какого-либо творца «тоем» считается оскорблением, несмотря на то, что в начале «творческого пути» любой опытный граффити-художник был таковым.

Но есть и более унизительная каста — чикари; данным словом обозначают тоев, которые, не умея рисовать, воображают себя настоящими проффи. Причастные к этой группе почти всегда избегают показывать свои рисунки посторонним, под всевозможными предлогами, чаще всего у них просто нет так называемых «кусков», и они показывают «скетчи» (наброски на бумаге). Или не показывают, так как некоторые всё же осознают, что назвать их художниками сложно, и не хотят попадать впросак. Впрочем, они склонны к позёрству и пытаются убедить окружающих в том, что заслуживают внимания и уважения. Например, фотографируясь с фирменными баллончиками, такими как «монтана» и «саботаж». Видимо, считая, что если у них в руках краска, производимая специально для граффити, то это каким-то образом возвышает их в собственных глазах.

В каждой команде также имеются «тэгеры», их название происходит от слова «тэг» («тэга»), что является подписью самого автора, а также целой команды. Как не сложно догадаться, данный разряд специализируются именно на их проставлении, где и чем только можно, во всех местах, где успели побывать. На московских улицах чаще всего встречаются подписи «ОА», «140 crew», «130».

И последняя группа, наверное, самая значимая для искусства граффити — это собственно рейтеры, те молодые люди, которые рисуют «куски».

В данной субкультуре важное значение имеет талант ее представителей и авторитет как всей команды, так и отдельных её членов. Проявлением неуважения к другим «crew» считается «перекрытие» чужого «куска» или «тэги». Давайте разберёмся подробнее, как это происходит и что за этим следует. Перекрыть чей-то рисунок или метку означает их задеть или полностью закрасить своим творением. После этого действа, если его, конечно, заметит автор закрашенного рисунка, наступает время разборок. Если дерзкая команда что-то стоящее из себя представляет, то устраиваются соревнования, к примеру: кто лучше «зальёт кусок», в этом случае данное поведение можно расценивать как вызов. Ежели оскорбившие «crew» [9] были попросту новичками, то обиженные авторы их находили и требовали баллончики с краской в таком количестве, в котором оценивали ущерб.

Стоит также упомянуть о том, что любая команда рейтеров привязана к определённому району. Изначально подпись рейтера состояла из творческого псевдонима и номера улицы. Первым, кто начал подписываться именно так, был один тинэйджер по имени Деметривс, который оставлял свой «тэг» (TAKI 183) на стенах и станциях подземки по всему Манхеттену. Выше упомянутые знаменитые 140 crew, выбрали такое название команды, отдавая дань истории движения граффити. Но в силу того, что в Москве улицам присуждается не номер, а словесное наименование, 140 — это просто красивая цифра.

V

Родной район Crew «Поиск» — Северное Чертаново. Сленговое словечко «crew» парни не использовали в повседневном общении, обсуждая принятие новых художников в свою компанию, они попросту называли себя командой. «Crew» же употреблялось ими для сгущения пафоса, при неких сценках, порой разыгрываемых друзьями. Чаще всего эти сценки носили пародийный характер, высмеивая такие повадки членов вражеской команды, как, например, позиционирование себя в качестве художников, одаренных Богом талантом, или просто «нереально крутых и авторитетных пацанов». В иных случаях содержание сценок могло свидетельствовать о большой концентрации самоиронии в сознании творцов, когда «комик» начинал пародировать сам себя.

Для сборов у команды «Поиск» было несколько постоянных мест, таких, как «вылет» на Сумском проезде. Там в теплое время года ребята из команды катались на BMX’ах[10]. «Вылетом» именовался склон, высотой примерно в три метра, по нему не скатывались, а разгонялись и пролетали вверх, то есть вылетали, отсюда и появилось название. Он располагался вблизи баскетбольной площадки, находившейся на ограждённой территории школы-лицея № 1158. Пока погода позволяла, ребята проводили там много времени, не только катаясь, рисуя скетчи, но и частенько играя в «Сокс» — это очень распространённая среди молодежи игра, в которую играют вязаным мячиком, набитым мелкими камушками или крупой. «На красной» ребята собирались в любое время года, главные отличительные особенности данной площадки — это на удивление ровный асфальт, на котором ничего не мешало «крутить на бэмах финты»[11] парням, а также парапет, на котором можно было спокойно отдохнуть. Называли её так из-за примыкающей к ней стены здания, имеющей ярко красный цвет.

Это наиболее полюбившиеся юным художникам уголки родной «Черты» — сленговое наименование района, который изначально, ещё при строительстве, задумывался как прибежище далеко не для бедных людей. Идея создания райского местечка именно на этой территории возникла не случайно, ведь здесь есть всё для комфорта… По соседству прекрасный Битцевский парк, обеспечивающий отличную экологию; несколько прудиков, вокруг которых можно прогуляться тихим, спокойным вечерком, ступая по недавно обновлённой плитке на набережной, или же посидеть на милых, уютных скамейках; и, конечно же, великолепные дома, спроектированные трудолюбивыми архитекторами с хорошим вкусом и изощрённой фантазией, плоды их работы местные обитатели называют «корабликами» из-за схожей с мореходными суднами формой. Они были отстроены в девяностые, когда Чертаново ещё считалось окраиной Москвы, спустя годы фасады их обветшали, а на балконах многие хозяйки вырастили плющ, который разросся так, что обвивает заборчики уже не только родных балконов. Летом это выглядит чудесно и весьма лаконично в сочетании с повидавшей виды штукатуркой фасада. Эти необычные дома стоят в ряд, образуя таким образом улочку, где постоянный сквозняк; вы, наверное, подумаете, что в знойною жару — это лучшее место в городе для прогулок, но прошу вас не делать поспешных выводов, ибо в это время года ветерок на этой улице вовсе не охладит приятно ваше личико, а скорее окатит потоком горячего воздуха, от которого вам станет только жарче… Да и зимой здесь пройти вы решитесь только при очень веских причинах, поскольку как только вы попадете на эту тропу, единственная мысль, затмевающая прочие в вашей голове – это как бы побыстрей дойти до цели, не улетев на исходную точку отправления, и не переживать все неудобства вновь. И проблема заключается в том, что обходных путей практически нет. Наша столица славится своим холмистым ландшафтом, и так вышло, что эта славная улочка находится на возвышенности, что в совокупности с высокими домами и дает это ощущение парения склонным к риску или не знающим пути обхода пешеходам.

Одно из излюбленных местечек Эрика и компании находится практически напротив «корабликов». Команда собиралась возле возвышающегося над всем районом тридцатидевятиэтажного дома в голубых тонах, принадлежащего к огромному элитному ансамблю, построенному года три назад. Этот комплекс сооружений огорожен, территория его круглосуточно охраняется, но проворные мальчишки всегда без труда пробирались на аллею, примыкающую к главному корпусу № 1. И в этот раз друзья договорились встретиться у «первого дома».

Эрик уже вышел из вагона. На станции «Чертаново» два выхода, наш герой идет налево. Поднимается по эскалатору, наклеивая «стикер» на ходу, это загазованная наклейка с нарисованным скетчем, на котором красуются яркие объёмные буквы, складываясь в заветное слово «Поиск». Стоило парню оказаться на улице, как его обонянием завладел пленительный запах жареной курочки гриль, и, околдованный этим чудным ароматом, Эрик направляется к киоску с шаурмой. Выстояв очередь, заказывает «в сырном лаваше за 120 рублей». Дождавшись, голодный мальчик получает желанное сокровище, завёрнутое посередине в салфетку, а снизу облачённое в пакетик; отправляется дальше, проходит мимо пруда, поднимается по горообразному тротуару на площадь, где располагается торговый центр «Каспий», вход в который — некий подвал с очень крутой лестницей; проходит ещё немного прямо по аллее, перелезает через ограду охраняемой территории «первого дома», поднимается по широким ступенькам, кладет в карман измазанный соусом пакетик с использованной салфеткой, так как мусорки по пути ему не встретилось, и, наконец, подходит к месту встречи.

Вот он, красавец «на стиле»… Только взгляните на него!  Широкие спортивные штаны code red серого цвета, сужающиеся к низу за счёт резинок на конце штанин, изменяющие неплохую спортивную фигуру до неузнаваемости таким образом, что кажется, будто бёдра намного шире плеч, а ноги, видневшиеся за счёт неподходящей длины «спортивок», торчали как спички, воткнутые в огромные кроссовки Nike Air Max. Пальто той же фирмы и цвета, что и штаны, расстёгнуто, так что мы можем рассмотреть под ним надетый безразмерный балахон ярко-изумрудного цвета, капюшон которого высунут наружу и вставлен, как литой, в капюшон пальто. Рюкзак, наполненный до краёв баллончиками с краской, которые гремели при ходьбе, словно погремушки, из-за чего мы можем не только увидеть, но и услышать, как Эрик приближается. Приобретённая полчаса назад шапка Сarhartt из акрилового материала, в последнее время ставшая неотъемлемым атрибутом граффити-художников, была самого обыкновенного фасона, разработанного в далёком 1889 году в Англии, её отличительным признаком является квадратная нашивка с изображением лейбла: большая английская буква С оранжевого цвета на сером фоне, сопровожденная чёрной надписью полного названия бренда. Независимо от цвета шапки лейбл сохранял свои исконные цвета.

Заметив издалека забавный цвет нового аксессуара «Эрикоса», ожидавшие его двое ребят не смогли сдержать смех, да и не особо пытались это сделать. К тому моменту, когда модник подошёл к друзьям, было придумано большое количество колких насмешек в его адрес по поводу обновки. Снисходительно всё выслушав, с застывшим жестом поднятого вверх среднего пальца, обращённого к «критикам», художник, наконец, перевёл тему в нужное русло. Окинул всех присутствующих строгим взглядом и начал:

—  Совок, ты вандалы новые взял? – обратился он к пухлому, вечно жующему парню.

— Да, чувак, вчера гонял на «Тульскую», я не только вандалы, но и пару плоских кэпов прикупил… Правда, банок не взял, мы с Луисом хотели кусок на библиотеке залить вчера вечером, в шопе вообще голяк, на саботаж[12] бабла не хватило, из банок у меня в нычках только чёрный… а хотелось яркое что-нибудь намутить, в итоге не пошли никуда!

— Да, та же самая фигня! Вот не знаю, кого на банки кинуть, что ли… Сегодня давайте хоть маленький зальём, из того, что есть… Эрик снял рюкзак и расстегнул, показывая коллегам содержимое.

— Смотрите, короче, я тут купил парочку и старые прихватил, фигово, что цвета такие, из мантаны ничё больше не было.

— Да у меня еще есть хром[13], — заявил щупленький парнишка с серебряным зубом, — можно им заливку фигачить. А дай скетч глянуть, то, что ты кинул — разобрать сложно…

Эрик протянул листок и добавил:

— Блин, я, конечно, понимаю, что так не выйдет… И краски мало, и времени.

— Не, ну ты прав, но сделаем, как успеем, что уж теперь. Вот когда на собаку[14] пойдем на следующей неделе, надо бы с Рагу договориться, может, он даже флоп[15] достать сумеет.

— Ладно, давайте выдвигаться уже, и не лохануться бы, надо сделать быстро и не запалиться, а то, как в прошлый раз, какая-нибудь злобная бабка позвонит, и увезут нас в родное 162-ое[16].

Вся компания громко рассмеялась.

— Где этот чикарь застрял?.. ближе всех живёт и вечно опаздывает.

— Ден звонил, сказал, что через пять минут будет.

— Вы ему сказали, чтобы кэпы захватил? А то придётся всем к нему тащиться… Хотя о нас Савок уже позаботился. — ухмыльнулся Эрик.

— Да он когда звонил — уже вышел… А, вон он идёт.

VI

Команда в полном сборе отправляется на «дело». Достигнув выбранной заранее стены, которой посчастливилось сегодняшним вечером облагородиться, «Поиск» приступает к выполнению задуманного. Обратите внимание на их внешний вид: шапки натянуты почти до переносицы, а воротники курток скрывают большую часть лица, это обусловлено двумя факторами: во-первых, краска из баллончиков токсична, и вдыхать её лишний раз желания у художников нет, во-вторых, юноши намеренно скрывают свои лица, чтобы их никто не увидел. Здесь стоит сказать о том, что те рейтеры, которые фотографируются на фоне своих шедевров, обязательно скрывают свои лица, как они сами выражаются: «не палим щи», на их страницах в социальных сетях вы часто можете встретить фото с черной полосой, полностью скрывающей глаза.

Но смотрите! Действо уже в самом разгаре, все движения отработаны идеально, всё происходит невероятно быстро, вы пытаетесь уследить за всем происходящим и вовлекаетесь в процесс целиком. Суперувлекательное зрелище, не правда ли? Очень интересно наблюдать не только за творцами, но и анализировать свои ощущения… Могу поспорить, что вы уже чувствуете адреналин в вашей крови, несмотря на то, что нам ничего не грозит (ведь мы с вами ничего противозаконного не совершаем), ребята так напряжены, их чувства так заразительны, что и наши сердца начинают биться чаще.

Каждый занимается тем, что ему доверено. Один стоит «на шухере», внимательно сканируя окружающую местность, его главная задача — обезопасить операцию от ненужных свидетелей и, в особенности, от патруля полиции. Другой заливает флоп — набросок будущего рисунка, который впоследствии закрашивается, его цель заключается в том, чтобы наметить границы «куска». Следом за ним два остальных начинают «красить», то есть рисовать, наносят заливку — это основная часть букв, соответственно на нее уходит больше всего краски. Когда этот этап пройден, настаёт время для теней, художники используют для их прорисовки бирюзовую краску. Всё почти закончено, парням остаётся обозначить контур (обводка основных граней букв); он делается для того, чтобы добавить выразительности рисунку и подчеркнуть объёмность букв. Работа закончена, на ее свершение потребовалось семнадцать минут. Рейтеры ставят свои подписи (тэги), быстро собирают инструменты, Эрик фотографирует свой «кусочек», как он его позже ласково будет называть, указывая на фото, после — crew поспешно покидают своё творение.

[1]Counter-Strike — серия компьютерных игр в жанре командного шутера от первого лица.

[2]Государственная итоговая аттестация.

[3]Эскиз, набросок на бумаге.

[4]Баллончики с распыляемой краской.

[5](Кэп) Насадка на баллончик.

[6]Вандалайзер — широкий маркер, в основном, используемый для рисования тэгов.

[7]Тэг — псевдоним, подпись.

[8]Популярная фирма краски, предназначенная специально для граффити.

[9]Команда рейтеров.

[10]Низкие велосипеды, предназначенные для трюков.

[11]Делать трюки на великах.

[12]Краска на порядок дороже, что Montana.

[13]Краска серебристого оттенка.

[14]Электричка.

[15]Flop — наименование очень дорогой краски.

[16]Имеется в виду ОВД Района Чертаново Северное.

Евгений Попов, 305 группа

Мне кажется, что нас здесь двое: я и моя предельно набитая сумка.
В этой дикой утренней давке предельно набитая сумка заставляет чувствовать себя набитым дураком. Мы в метро.

Я прислоняюсь к дверям, к которым прислоняться запрещено, потому что моя предельно набитая сумка оттягивает плечо, сильнее всего именно в те моменты, когда надо сохранять равновесие при повороте или резкой остановке поезда. Поэтому мы прислоняемся к дверям – я и моя предельно набитая сумка.
Я и моя предельно набитая сумка – нам двоим трудно стоять и сохранять баланс. Поэтому мы занимаем свободное место и притворяемся спящими.

Я и моя предельно набитая сумка: мы не уступаем места пенсионерам, пассажирам с детьми, и даже беременным женщинам. Поэтому мы двое притворяемся спящими.

Говорят, человек – это то, что он ест. Я не уверен, что это правда. Но всё же – так говорят.

В моей предельно набитой сумке лежит одна плитка шоколада. Значит, по идее, я – шоколад.

Но смотреть на меня не очень-то сладко и приятно: я притворяюсь спящим, полулёжа на своей предельно набитой сумке, как на подушке, чтобы не уступать место. А если я всё-таки встану, то буду мешать входу и выходу пассажиров. Я скорее своя предельно набитая сумка, чем шоколад.

Мы в толпе: я и моя предельно набитая сумка. Чтобы избежать раздражённых взглядов, которые, все как один, разумеется, направлены именно в мою сторону, я, если бы мог, сам бы залез в свою предельно набитую сумку, набив её ещё больше, и ехал бы, не вылезая из неё как можно дальше, лежа в сторонке, как подозрительный предмет, пока обо мне не успели бы сообщить. А ещё лучше – следовал бы в таком положении прямо до своей станции. А такие как я – другие предельно набитые люди со своими предельно набитыми сумками всегда едут до конечной!

Говорят, что двери на выходе из метро специально такие тяжёлые, чтобы как можно сильнее влетать по лбу каждому пассажиру метрополитена. Чтобы каждый пассажир метрополитена выходил из оцепенения, которое он испытывает после давки в час пик, и становился бодрым и работоспособным.

Я не уверен, что это так. Ведь дверь слишком тяжела. Всё-таки как-то же надо её придерживать для человека, следующего за тобой. Его же может просто размазать!

Но нам – мне и моей предельно набитой сумке – трудно идти, в целом, просто идти, не говоря уже о том, чтобы через дверь. Чтобы через такую. Поэтому мы стараемся проскочить как можно быстрее. Поэтому нам частенько прилетает по затылку от человека, которому прилетает по лбу.

А вообще – мне нравится ходить налегке. Говорят, что нужно быть крайне предусмотрительным. Я не уверен, что крайне. Но всё же нас двое: я, и… Ну, вы поняли !

Екатерина Яцкив, 301 группа

Серое небо нависло над покрытой ледяной коркой землёй. Голые деревья пронзают острыми сучьями иссиня-чёрные тучи, закрывающие бледный, больной солнечный свет.

Влажность воздуха так высока, что даже лёгкий морозец в десять градусов неприятно пощипывает красный, пористый, как шоколад, нос продавца на ёлочном базаре.

Мужчина лет пятидесяти, укутанный в огромный, тяжёлый бушлат с полинялым, взявшимся катышками воротником, обутый в высокие, промокшие валенки или побитые временем унты, пытается натянуть поглубже шапку-ушанку, не снимая пропахших смолой рукавиц.

Сигареты давно закончились, а, значит, стрельнуть очередную дозу никотина придётся у такого же несчастного с белыми от мороза кругами под глазами торговца, предлагающего покупателям товары из верблюжьей шерсти.

Сладко затянувшись, продавец «пушистых, лесных, самых ароматных красавиц» (если верить надписи на картонке, вырезанной из огромной коробки, кажется, из-под холодильника, представляющей собой бюджетный вариант вывески), попивает сладкий чай из пластикового стаканчика. Лимон купается в обжигающем нёбо кипятке.

Хмуро и тоскливо вокруг. От хандры не спасает и хриплый доносящийся из приёмника в соседнем ларьке с надписью «ТАБАК» голос второсортного шансонье, поэтизирующего Магадан, лесоповал, вечную дружбу сокамерников и ждущую блудных сыновей мать. Зима раскидала повсюду недоснег, смешав его с грязью измученных временем дорог.

Возбуждённые предновогодней суетой покупатели, надрываясь, тащат огромные чёрные пакеты, доверху набитые куриными окорочками, майонезом, хлебом, мандаринами, чем-то звенящим, чем-то, что «смотри, не разбей!», и трехлитровыми банками с солёными огурцами, теми, что «первого января отлично пойдут!».

‒ Почём ёлочки? –  спросил облысевший раньше времени, приземистый, лоснящийся сытой жизнью мужичок в норковой шапке и чёрном пуховике с ребёнком подмышкой.

‒ Тыща, тыща пятьсот… – начал продавец, указывая огромной варежкой на вмёрзшие в специально сколоченные деревянные ясли ёлки.

‒ Тэк-с, Мишаня, ‒ отец потрепал подмышечного жителя – своего сына по голове, ‒ это нам не подходит. Слышь, мужик, ну праздник же! Может, скинешь хоть сотку?

‒ Нет, ‒ шмыгнув носом, ответил продавец и начал трепать продаваемые деревца так, как несколько минут назад своего сынишку трепал покупатель.

‒ И всё-таки? Вот, ребёнок тут, ёлку хочет, Деда Мороза ждёт. Уступи сотку, а?

‒ Да ты сам-то посмотри, какая красавица! Во какие! Таких не то, что на рынке-то не сыщешь, в Сибири не найдёшь! Я к брату в Новосиб часто мотаюсь, так и у них на Новый год такую ёлку нигде не взять! – торговец оживился, начал активно размахивать руками,  даже голос повысил, в общем, превратился в настоящего актёра провинциального театра, забравшегося на подмостки центрального рынка.

‒ Что мне твой брат! Я вот ребёнку ёлку беру. А ты и сотки не скинешь!

Мишаня, вылезший наконец-то из-под отцовского крыла, размазав недоеденную шоколадку по пухлым, малиновым щекам, взвыл, требуя ёлку. Похожий на неповоротливого медвежонка, лишившегося любимого лакомства, ежегодно щедро поставляемого заботливыми пчёлами, малыш звонко закричал «купи! купи!», а потом побежал в сторону ларька, где всё ещё валил лес и дружил в камере с отличными ребятами хриплый шансонье.

Здесь решил вмешаться продавец товарами из верблюжьей шерсти:

‒ Мужик, ну отличные ёлки-то! Ты посмотри! Да где ты такую купишь? А пахнет как! – еще один «Гамлет» центрального рынка полной грудью вдохнул неощущаемый окончательно замёрзшим носом воображаемый аромат ели, а потом картинно закатил глаза куда-то туда, где, по представлениям древних, ночевало солнце.

‒ Да и я о чём твержу! Вот тебе ёлка, вот! – неповоротливый бушлат вытащил рукавицами высоченную стройную лесную красавицу, может, и правда стоящую столько, сколько за неё «заломили», по меткому выражению другого покупателя, а, точнее быть, покупательницы в мутоне, стоявшей неподалёку и внимательно наблюдавшей за происходящим.

Профессиональным движением руки продавец распрямил каждую веточку, любовно погладил каждую иголочку, мурлыча себе под нос «Ёлочка-ёлка, лесной аромат…», а потом, широко-широко улыбнувшись, торжественно, даже с каким-то пафосом произнёс: «Вот!».

Ахнуть должны были те, кто наблюдал это постепенное преображение ели, но, увы, все старания главного действующего лица были тщетны. Зал, как говорится, остался равнодушным.

‒ Сотку! – произнёс потенциальный покупатель, шмыгнув крысиным носом.

‒ А я возьму! – прокаркал мутон. Отдав продавцу «заломленную» сумму, женщина с лёгкостью забросила на плечо свою покупку, не заметив восторженного взгляда табачника из ларька, возле которого до сих пор гулял Мишаня. Не услышала она и восторженного «Есть женщины в русских селеньях…», произнесённого продавцом хурмы, грузином Вано, обнаружившим, к удивлению окружающих, знание русской литературы.

Мишаня, увидев, что бой отцом был проигран, вернулся к нему и снова взвыл, оплакивая утерянную добычу.

‒ Молчи! Домой пойдём!

Ребёнок заскулил ещё больше.

‒ Да не ной! Будет тебе ёлка! Другую тебе найдём! Ясно? ‒ это «ясно» было обращено не столько к несчастному мальчику, сколько к продавцу, довольно пересчитывающему заработанные деньги.

Мужчина увёл сына за руку. Вдали ещё раздавался истерический крик ребёнка и ругательства отца.

И снова потянулся день. То падал блёклый снег на уставшую за год землю, то пробивался слабый солнечный луч. Продавец изредка пил горячий чай из неизменного пластикового стакана, расправлял свой товар, отказывался сбивать на него цену, спорил, ругался, пересчитывал заработок, поправлял задирающуюся шапку, переминался с ноги на ногу, чтобы не замёрзнуть, и считал часы, ожидая конца этого дня, совершенно похожего на вчерашний, похожего, можно предположить, и на завтрашний.

Мутоны, норки, стриженные кролики, выдаваемые за бобров, толпились среди рыночных палаток, что-то покупали, чем-то занимали свои руки, свои мысли, свои пустые жизни; горланили торговцы, повсюду разливался пчелиный гул, и рынок превращался в предновогодний  муравейник, охваченный всеобщей сумятицей, давкой ног, отбиранием друг у друга выгодных по цене товаров, желанием выйти победителем из этой схватки за… еду!

И всё также венчал это великое действо рыночного театра гимн, доносящийся из ларька с надписью «ТАБАК», провозглашающий вечные ценности Магадана, лесоповала, вечную дружбу сокамерников и  ждущую блудных сыновей мать!

Инна Лопонова, 302 группа

Мы шагаем по Москве, а под землей в это время кипит жизнь. Труд тысяч людей делает наши ежедневные путешествия на метро быстрыми, удобными и комфортными. Кто-то строит новую станцию, кто-то ремонтирует старую, кто-то меняет эскалаторы, а кто-то следит за соблюдением правил порядка.

Я спускаюсь в метро на станцию «Парк Победы». Белоснежные стены тоннеля магнетически притягивают взгляд. Этот цвет ‒ символ чистоты. В самом деле, здесь не встретишь ни одной надписи на стене, ни одного «автографа» местного хулигана. Огромные лампы-шарики как волшебные одуванчики сопровождают меня на этом бесконечном спуске. Эскалатор блестит и сверкает, окутанный мягким светом этих фонарей. Но кто это движется мне навстречу?

Какой-то невзрачный мужчина лет тридцати, смуглый, худощавый, с черными, как уголь, волосами. Он одет в потертые штаны с заплатками, такие старые, что их цвет уже невозможно назвать определенно, но еще можно предположить, что когда-то они были серыми. Или зелеными. На нем грязно-бежевый, а точнее, бежевый грязный свитер грубой вязки. Сверху ядовито-зеленый жилет в пятнах мазута и сажи, он настолько огромный, что в него поместилось бы еще три таких же человека. В руках у него старая, дырявая тряпка, которой он чистит поручни эскалатора. Так вот кому мы обязаны этой чистотой!

Лицо уборщика выражает не то грусть, не то усталость. Проходящие мимо, вечно спешащие люди толкают его своими сумками в бок. Уборщик уже не обращает на них никакого внимания, он явно чем-то озабочен и сильно расстроен. Ему, наверное, никто и никогда не говорил спасибо за ту работу, которую он делает. Разве можно в преддверии праздника быть таким печальным! И я решаюсь пойти за ним, чтобы выяснить, как можно помочь несчастному.

Я нагоняю его уже на станции. Только бы не потерять в толпе! Осторожно хлопаю его по плечу. Он вздрагивает и резко разворачивается. На его лице отражается испуг, если не ужас.

‒ Извините… Как вас зовут?

‒ Чего вам? Какая вам разница, я ведь просто уборщик, пустое место… Ну, чего? ‒ его лицо болезненно искривилось и губы сжались. Было ясно, что он не ждет ничего хорошего от нашего разговора. Я поспешила развеять его мрачные мысли.

‒ Просто мне показалось, что вас что-то сильно расстроило. Но ведь скоро Новый год! Может, я могу вам чем-то помочь? Извините еще раз.

‒ Да чем тут поможешь? Вы вот стоите тут, улыбаетесь. Весело вам в Москве своей жить? Смотрите на меня так снисходительно, будто я больной какой или головой стукнутый! А вы Москвы-то своей не знаете! Я вот приехал таким же молодым сюда, думал, всего добьюсь сам, дома в Узбекистане гордиться мной будут, стану родителям деньги высылать, помогать. Женился на радостях! Ну и дети пошли. Трое у меня детишек-то… Вы не думайте, что я необразованный какой или безграмотный: я электриком курс закончил, у меня лучше всех отметки были! Только у вас тут никому не надо этого ничего, коли рожей не вышел. Никуда не взяли, говорят, с чурками у нас работать никто не хочет. Вон оно как… Чурка! А у меня, у чурки-то, детишки дома, две девочки, мальчик. Старшей еще шести лет нет! ‒ он говорил всё это на одном дыхании, захлебываясь и хватая воздух в паузах между словами. Тут он, тяжело вздохнув, опустил голову и покачал ею.

‒ Но сейчас у вас все наладилось же? Вот в метро устроились, надежная работа здесь, стабильная…

Он усмехнулся.

‒ Стабильная! А что толку? Когда ты убираешь, а люди мимо проходят и назло плюют со смехом. И смотрят, злорадствуя, как ты по новой намываешь… Это по-вашему «наладилось»? А детишкам подарочки где взять? А? Или что, для чурок Новый год не наступает?.. Но я и к этому приспособился, я и тут не унывал. Каждый день с осени ходил в местный «Макдональдс». Вдруг нерадивый ребенок игрушку забудет! Вот праздник у моих ребятишек будет, обрадуются! И сегодня как раз иду в обед, народу ‒ тьма, убирать не успевают. А на одном подносе недоеденная картошка и игрушка! Как я счастлив был, я про все свои горести забыл! Не успел я взять это к себе в карман, как подбежал ко мне уборщик и закричал: «Выметайся вон, будешь еще тут клиентов распугивать! Немедленно уходи, ничего не покупаешь, а заразу разносишь!» И пнул меня со всей силы. Ну что мне было делать? Я и ушел ни с чем.

В глазах его блестели слезы. Я впервые подумала о том, что Новый год не для всех день возвращения в детскую сказку. С его подарками, конфетами, мандаринами, курантами и праздничным настроением, предвкушением чуда. Я повзрослела в этот день. Мне ужасно захотелось что-то подарить ему… Но когда я пришла в себя и оправилась от этих грустных размышлений, его уже не было передо мной. А как же детишки, две девочки и мальчик? А как же они без подарка в эту ночь? Мы никогда не узнаем. Но пусть у нас все-таки останется в памяти этот образ безымянного уборщика метрополитена.

Мария Вихрева, 301 группа

Осенний день был дождливым, пасмурным, хотя коренные жители находили его вполне сносным: в большие стоковые полевые бочки под дождевыми желобами натекала бесплатная вода, которую потом можно будет вылить в большую перегнойную яму (обычно на окраине участков), куда уже рачительные хозяева отправили осеннюю яблочную падалицу и листву. Весной это будет доброе удобрение, и получше навоза – и дешевле, и близко от грядок.

У старого забора стоит человек, высунув от усердия язык, он кроет зеленой масляной краской покосившиеся доски.

– Гришка! Иди обедать, подлый человек! – высунулась из окошка зеленой маленькой изёбки[1] женская голова.

– Иду-сь, чичас токо домалюю, масенько осталось! – крякнув, охнув, Гришка оставил малярную кисть в банке и двинулся к порогу дома. Нужно сказать, домик-то был покосившийся, облезлый, построенный (как и большинство домов в округе) из старых шпал. После войны местное население бедствовало: царил голод, кормил только ближайший лес, а вот деревья в этом лесу срубать строго запрещено было, а жить в чем-то нужно, вот и собрались мужики – разобрали старую железную дорогу, поставили дома, вместо свай – шпалы, вместо пакли в простенках – сырые тряпки. Но стоят домики, и сейчас стоят, и живут люди, не хуже других живут.

Прошел Гришка в дом: а дом-то чудной изнутри. Как входишь, так потолок тебя словно к месту придавливает – потолки два метра с вершком, и то, если повезёт. Окошки маленькие – опять-таки, чтобы тепло лишнее не выпускать, псковским мужикам и топить было нечем. В прихожей темно, холодно и сыро – а как еще, осень на дворе, печки в сенях нету. И света тоже нету, перегорела лампочка, Гришка все забывает заменить. По стенам стоят разные разности: тюки с одеждой, большой чан для воска (Гришка тем и зарабатывает, что пчелок разводит и свечки зимними вечерами переплавляет), старые газеты, проеденные насквозь мышами, заплесневевшие банки с огурцами – нужно жёнке сказать, чтобы разобралась, да только Гришка уж на ее хозяйственность не надеется, сколько лет уже эти банки стоят и простоят еще столько же. Входит в избу – комнату, которая могла бы показаться большой, будь она чуток посветлее, но стены здесь закоптелые, потолок и того чернее – печку бы починить нужно, чтобы не дымила, да и без того забот хватает.

– Воды бы принёс, изверг, руки мыть нечем, да и посуда… Кому сказала, воды принеси! – старуха хлопнула себя по боку грязным полотенцем и уставилась на Гришку. Она была толстая, носила кофты навыворот, рукава засучивала по локоть, заправляя край рубахи в подол. Юбка вокруг ног вилась колоколом, а какого она цвета была – не понять. Ясно, что когда-то шилась из малинового льна, да теперь уже выцвела, ее покрыли зеленые, синие, черные заплатки, а кое-где и вовсе заплаток не было: в прорезях видны были распухшие ноги с синими контурами вен.

– Да иду я, иду, несносная баба, – вздохнул Гришка, с унынием взяв пару железных гремящих ведер. Он поплелся на окраину участка, к колодцу-журавлю, тоже старому и скрипящему, как и все хозяйство. Маленькие льдинки покрывали воду, а Гришка вдруг засмотрелся на их водяную забаву: они будто в салочки играли на ряби воды в качающемся ведре.  Ему вдруг вспомнилось детство: речка Сороть, шумная и быстрая, мальчишки-друзья, снующие туда-сюда по берегу, забрасывающие удочки. А зимой по замороженному руслу катались они на коньках, и ведь не боялись – лед тогда вставал надолго, крепкий был, не чета нынешнему… И ведь по такому-то льду с лишком сто лет назад перевозили гроб с телом Пушкина, и выдерживал лёд повозку да лошадей!.. Да.. А весна на Сороти! Ведь благодать была – обгоняя друг друга, неслись по волнам льдины, сталкивались, стукались, раскалывались и расходились. Весело смотрела на них местная ребятня. И вот эти льдинки в ведре тоже – стихия та же… Задумался Гришка, закурил…

– Иди домой, промокнешь ведь, без сапог вышел, окаянный! В другой раз дам в кыршину[2], будешь знать! – старуха снова показалась в окне.

– Да иду я, иду, чего распотешилась? – Гришка подхватывает ведра, льдинки звенят о стальные их бока.

В избе дым стоит коромыслом – жена только что подкладку в печь сделала, только дрова сырые, никак огонь не хотел их разобрать, она и вьюшку вытянула и поддувало распахнула – а только дымят поленья и все тут, огонечка даже не видать. Пришел Гришка, поставил ведра на скамью у умывальника, нагнулся и присел к печке, поворошил уголья – пламя занялось, дрова разгорелись. Борщ стоял в чугунке на заступе, бери корец[3] да наливай! Гришка так и сделал, сидит за столом, накрытым драной льняной скатеркой в масляных пятнах, ест дымящийся борщ да нахваливает. Сидит напротив его старуха, вырезает из бумаги белых зайчиков – внуков потешить, когда придут. Она вообще-то женщина не злая, так только покрикивает, для виду. Её полная фигура венчает Гришкино хозяйство, за которым она поглядывает, да толком не ухаживает: обед сготовит, да и на этом все, сядет снежных зайчиков вырезать. Намучился с ней Гришка, да рукой махнул – пусть живет, как знает, а ему и так хорошо. Он и сам-то не большой хозяйственник – полочку прибить может, да забывает постоянно, «настраивается» на приколачивание, это же ведь особое настроение нужно, так сказать. А уж если соседи попросят, чем подсобить – полочку там, плитку положить – так он рад стараться, раз платят, делает дело долго, было даже, что год лестницу соседям ремонтировал, но знают люди, что качественнее Гришки никто не сделает, а его конструкции  на века остаются.

Ест Гришка борщ, хлебает ложкой, да вдруг как подавится – и ну катиться со смеху. Старуха глазами хлопает, понять ничего не может. А он, красный, глазки маленькие, да слезиться от смеха начали, показывает ей на простенок, где печка с перегородкой не соприкасаются, куда хозяйки обычно банки на хранение ставят. А там вот что: домашний паучок соткал себе паутину, которая как гамак протянулась от печки к стенке, сантиметров на двадцать. Только вот ни одной мухи туда не попалось, а забросана эта паутинка, словно сеть, смятыми комками салфеток, а салфеток там гора, как только паутинка выдерживает – Бог знает.

‒ Старуха, ты что? До печки, штоль, не донести было? Ты пауку всю охоту испортила! – покатывается старик со смеху, а старуха надувается, краснеет, пыхтит, что-то пытается в ответ сказать, да смотрит на Гришку и тоже начинает смеяться, хрипло и отрывисто.

‒ Да я ж подумала, вот удобно-то как, и как я сама не догадалась-то раньше там ведерко мусорное поставить?  Вот, паучок помог, спаси его, Господи! – смеются старики, смеются. А вечер осенний наступает, тихо сумерки садятся на старый порожек зеленого покосившегося домика, на скрипучий колодец-журавль, на недокрашенный ветхий забор, а льдинок в колодце становится все больше,  ночью пойдет снег.

[1]  Избёнка (диал.)

[2]  Шея (диал.)

[3]  Половник (диал.)